S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I (СИ)

  
Глава 30
 
Ḫābilu, nuppu nu dullum? 
Nēmerūni ša rabûni, 
nuppa ana pānīni nerû? 
Друг мой, ужели мы будем так жалки? 
Столько гор уже перешли мы, 
Убоимся ли той, что теперь перед нами? 
Эпос о Гильгамеше — Таблица IV 
Горгон подал лаконичный жест — зачистка. Группа двинулась на соседний глухой кластер, где находилось складское помещение.
  
Внутри царил безумный бедлам, пиршество хаоса, достойное Дионисийских мистерий. Всё, что только могло быть уничтожено, было сломано, разбито, испорчено. Стройные анфилады стеллажей были изломаны неравнодушными лапами заражённых и выложены в причудливые груды покрытого ошмётками и грязью мусора. Даже бетонные стены были исполосованы глубокими бороздами когтей, будто заражённые вымещали ярость на неподатливой архитектуре.
Весь пол был залит кровью без единого просвета. Флорентийская мозаика из бурых луж, застывших потёков и скользкой плёнки, растянутой по всей площади склада. Видимо, браконьеры или складские рабочие оказались в ловушке в момент переноса в Стикс и сразу наткнулись на тех заражённых, что остались от предыдущего переноса рабочих шахты. Либо же сами стали первыми инфицированными, и в этом замкнутом пространстве из рукава соляных копей и складских помещений началась их первая и последняя бойня друг с другом, победителем в которой стал единственный реальный заключённый — бурая медведица. В каком-то смысле Стикс воздал по заслугам её пленителям.
Среди завалов, под нагромождением этажерок, изорванных тюков и пакетов обнаружился ещё один ползун. Забытый и никому не нужный, буквально похороненный под складским хламом. Смехотворно худой, мумифицированный, но живой.
Эйка мгновенно проанализировала степень его повреждений: множественные переломы длинных трубчатых костей, разрыв приводящих мышц, травматическое разрушение тазового кольца, открытые пролежневые некрозы на точках опоры. Любой человек с такими повреждениями не то что не зашевелился бы — он умер бы в первые часы от болевого шока и гиповолемии. Но ползун медленно, еле различимо подрагивал, лёжа под обломками.
Когда люди приблизились, его единственный чёрный глаз — второй давно уже вытек от полученного ранее удара, — открылся.
— До этого он был в трансе, — спокойно пояснил Горгон. — Экономил энергию. Когда жрать нечего, заражённые уходят в диссоциативный анабиоз — состояние, при котором их метаболические процессы замедляются до предела, но основные нейронные контуры остаются активными.
Он указал на ползуна, чей единственный открытый глаз не моргал, не фокусировался на движении, но при этом явно фиксировал окружающую среду.
— И чем выше заражённый стоит на эволюционной лестнице, тем более продвинутой становится эта способность. Некоторые молодые рейдеры считают, что кусачи, руберы и элитники никогда не спят. На самом деле, у кусачей способность впадать в анабиоз трансформируется в фазово-разделённый нейрорегулятивный отдых.
— Я когда-то слышал, что дельфины спят, используя одну половину мозга, пока другая остаётся активной, — сказал Марк, пришедшую в голову мысль.
— Это называется унигемисферный медленный сон, и он позволяет им не тонуть и продолжать двигаться даже в моменты отдыха. У заражённых высоких стадий, особенно у кусачей и элитников, этот механизм доведён до новых пределов.
Марк сосредоточенно слушал.
— Их мозг сегментирован на функциональные блоки, каждый из которых отвечает за определённые задачи: сенсорное восприятие, моторные функции, координацию, анализ угроз. Развитие заражённых пошло по пути локальной нейроавтономии — отдельные участки коры и подкорки могут временно засыпать, не отключая при этом критически важные центры.
Горгон сделал паузу, позволяя информации осесть.
— В отличие от дельфинов, которые во сне перестают использовать часть двигательных функций и снижают когнитивную активность, заражённые реструктурируют нагрузку в реальном времени, жертвуя второстепенными процессами, но никогда не становясь полностью уязвимыми. Например, периодически отключая анализ сложных паттернов движения, но сохраняя реакцию на резкие импульсные раздражители. Или, наоборот, временно "глуша" механизмы моторной точности, оставляя лишь грубую силу.
Он снова посмотрел на ползуна.
— Этот кусок мутанятины, скорее всего, уже часами находился в латентной фазе, оставив активными только базовые сенсорные контуры. Он не двигался, не реагировал, но был готов. Мы пришли — и его мозг мгновенно перешёл в активную фазу, готовясь к атаке.
Оскар задумчиво хмыкнул.
— Чем дальше, тем меньше у них остаётся черт, делающих их похожими на нас. И тем больше в них от чего-то...
— Интересного, — сказал за бородача Марк.
— Пожалуй, да, интересного. Стикс — непаханое поле для учёных всех мастей. Если бы меня попросили сказать о Стиксе лишь два слова, я бы ответил: выживание и любопытство.
— Но чтобы сказать это не соврав себе, нужно очень глубоко принять сначала другие два слова: кровь и вонь, — дополнил слова старожила Оскар, прикрывая нос перчаткой.
— Тоже верно, — философски сказал Горгон.
Лагерь в столь отвратительной клоаке, давшей сто очков форы Варфоломеевой ночи, понятное дело, разбивать не стали. Однако сделать остановку было необходимо. Болты сами себя не извлекут, а споровые мешки не распотрошатся. По этой причине Марк и Оскар, вооружившись извлекателями и ножами, принялись за чёрную работу. Копаться в развороченных мозгах тварей, так сильно походивших на людей, было тяжело, и Оскара несколько раз вывернуло наизнанку. Благо общей атмосфере ужасного зловония, это не повредило, напротив, лишь укрепило бы в сознании наблюдателя простую истину: Стикс постоянно умывает свой древний лик океанами смерди.
— Здесь вечно правят Фурии, и никто не предложит в утешение чашу кикиона, — послышался еле уловимый шёпот Горгона, задумчиво смотрящего на труп медведицы, лежавшей посреди смрадных куч и, таким образом, самой ставшей очередной смрадной кучей.
— Может, позже прочитаешь нам очередное мудрое изречение Блокнота или Журнала и поможешь? — спросил Оскар после того, как обнаружил в наросте бегуна первый споран.
— Так, противно, и воняет к тому же будь здоров, — ответил Бородач с непробиваемым лицом Роденского мыслителя.
— Господи... — закатив глаза на очередную порцию абсурдной иронии старожила, произнёс юноша.
Марк же в это время изо всех сил пытался перевернуть труп заражённой медведицы, при этом не испачкавшись в крови, и спустя ещё одно усилие у него это получилось.
— Держа горошинку с обрывком чёрной нити на вытянутой руке, Марк краем глаза увидел одобрительно поднятый большой палец бородача. Вернее, увидел он это благодаря подсветившей фигуру старожила Эйке. С линзой забываешь о том, что находишься в абсолютной темноте.
— Почему ты не помогала при наведении арбалета? — тихо спросил Эйку Марк.
— Потому что я в первую очередь учитель, а после уже — помощник. Чтобы мы идеально дополняли друг друга, тебе необходимо дорасти до моего уровня. Пока ты учился стрелять по бегунам, я просвечивала стены и проёмы на наличие людей и заражённых под скрытностью, выполняла бесчисленные самопроверки, меняла спектры и алгоритмы.
Многие из подобных задач в перспективе ты должен научиться выполнять сам.
— А не переоцениваешь ли ты обычных людей?
— Я — привилегия для опытных рейдеров. И поскольку ты таковым не являешься, мне и приходится устраивать тебе полевое обучение.
— Боюсь представить, на какие задачи ты расходуешь энергоресурсы, действуя в паре с опытными иммунными.
— Пускай, это будет для тебя сюрпризом и мотивацией двигаться вперёд, — весело закончила она.
— Кончай сбор урожая, братья-бортники, — произнёс Горгон, — время.
Молодые люди согласно кивнули и, закинув последние вырезанные спораны в подсумки, последовали за бородачом к дальней стене складского комплекса контрабандистов.