Пышка, не верь лютому! (СИ)

Накинув на плечи мягкий халат, лежавший на стуле, я вышла из комнаты и направилась по широкой лестнице вниз, в сторону кухни, откуда доносился соблазнительный запах шоколада и свежей выпечки.
И вот я уже на полпути, моя рука лежит на резной деревянной периле, как вдруг до меня донесся его голос. Низкий, бархатный, но на этот раз не мягкий, а... стальной. Режущий, как лезвие. Он доносился из-за полуприкрытой двери кабинета.
  
— ...Да, сделай так, чтобы этот ублюдок отдал свой долг. Иначе... — пауза, и в ней повисла такая ледяная угроза, что у меня по спине побежали мурашки. — Иначе я не знаю, что с ним сделаю. Понятно? Да. Так и передай. Пока, брат.
Последнее слово прозвучало с какой-то зловещей, братской усмешкой.
Я замерла на ступеньке, не в силах пошевелиться. Воздух застрял в легких. Весь уют, вся сказка, все тепло от камина и надежда на спасение — все разбилось в вдребезги об эти несколько фраз, произнесенных тем самым бархатным голосом, который вчера называл меня «Юленькой».
«Иначе я не знаю, что с ним сделаю».
Перед глазами поплыли темные пятна. Я схватилась за перила, чтобы не упасть. Это был он? Тот самый Макс, который целовал мне руку, дарил розы, говорил о любви? Тот, кто казался рыцарем на блестящем коне?
А он... он был тем, с кем «братья» на связи. Тем, кто отдает приказы «сделать с ублюдком». Тем, в чьих «нежных» руках могла быть не только моя ладонь, но и чья-то судьба. Или жизнь.
Я была в шоке. Ноги стали ватными. Я медленно, как во сне, развернулась и побрела обратно наверх, в свою роскошную комнату-клетку. Запах шоколадных блинчиков вдруг стал тошнотворным.
Я сидела на краю кровати, все еще не в силах согреть заледеневшие пальцы, когда в дверь снова постучали. Не дожидаясь ответа, дверь открылась. На пороге стоял Макс. Он уже не говорил по телефону. Его лицо было серьезным, но в глазах плескалось беспокойство, которого я раньше не видела.
Он вошел и тихо прикрыл дверь за собой. —Ты слышала, да? — спросил он прямо. Его бархатный голос был низким, без прежней мягкости.
Я не могла солгать. Я лишь слегка кивнула, не в силах оторвать от него взгляд, пытаясь найти в нем того человека, что целовал мне руку. —Да, Макс… — мой голос прозвучал как чуждый шепот. — Что это было?
Он тяжело вздохнул и провел рукой по лицу. В этом жесте была неподдельная усталость. —Прости, мне жаль, что ты это услышала. — Он сделал шаг ближе, но я непроизвольно отодвинулась. Он заметил это и остановился, его лицо исказилось от боли. — Просто… мой партнер по бизнесу. Тот, кому я доверял. Сбежал. Вчера. Забрав с собой тридцать миллионов рублей. Моих денег. Денег моих инвесторов. Я просто очень хочу вернуть свои деньги. По-хорошему или… — он запнулся, и его скулы напряглись.
И в этот миг свет из окна упал на него под странным углом. И мне показалось, что его глаза, эти бездонные темные глаза, на долю секунды блеснули не просто гневом. В них мелькнул какой-то глубокий, древний, кроваво-красный отсвет. Как тлеющий уголек в пепле. Жестокий и нечеловеческий.
Мгновение — и это исчезло. Возможно, это была игра света. Возможно, моё перепуганное воображение.
Но сердце ушло в пятки.
— «Иначе я не знаю, что с ним сделаю»… — прошептала я, цитируя его же слова.
Он смотрел на меня, и теперь в его взгляде была только суровая решимость. —В моем мире, Юля, слабость и доверчивость съедают заживо. Я не могу позволить себе быть съеденным. И я не могу позволить, чтобы пострадали те, кто мне дорог. — Он посмотрел на меня так, будто вкладывал в эти слова новый, страшный смысл. — Я должен быть сильным. Жестким. Иногда — жестоким. Чтобы защитить то, что важно.
Он снова шагнул ко мне, и на этот раз я не отпрянула. Его рука поднялась, и он медленно, давая мне время отстраниться, коснулся моей щеки. Его пальцы были горячими.
— И сейчас самое важное для меня — это ты. И твоя безопасность. И наш… будущий малыш. Я не позволю никому и ничему этому помешать. Ни жулику-партнеру, ни Роме, никому. Понятна мне?
В его словах не было любви. В них была одержимость. Железная воля. Право сильного. И тот красный отсвет в глазах, реальный он или нет, навсегда поселил во мне леденящий ужас. Я сбежала от одного типажа мужчины и попала в лапы к другому, гораздо более опасному.
И самым страшным было то, что часть меня все еще хотела ему верить. Все еще жаждала этой защиты. Даже такой, окровавленной.
Я молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
Он наклонился и поцеловал меня в лоб. Его губы обожгли кожу. —Иди умойся. Генри ждет с блинчиками. Все будет хорошо, Юленька. Я все улажу.
Он развернулся и вышел, оставив меня одну с дрожью в коленях и с одной единственной мыслью, стучавшей в висках: «Во что я ввязалась?»
Я сидела на огромной кухне с видом на ухоженный сад и механически доедала последний кусочек вафли. Они и вправду были божественны — хрустящие снаружи, нежные внутри, с тающим горьковатым шоколадом. Но вкус был словно ватным, приглушенным гулким страхом, что сидел где-то глубоко внутри.
— Спасибо, Генри. Это было прекрасно, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Старый дворецкий с бесстрастным лицом кивнул, забирая мою тарелку. —Не за что, мисс. Это моя работа.
В дверном проеме возник Макс. Он был уже в пальто, с ключами от машины в руке. Его взгляд скользнул по мне, оценивающий, жесткий, и на мгновение задержался на моих губах, словно вспоминая вчерашний поцелуй в лоб, что до сих пор жёг кожу.
— Юля, — его голос прозвучал как приказ, пусть и обернутый в бархат. — Сиди тут. Никуда не уходи. Понятно?
Я молча кивнула, сжимая пальцы на коленях под столом.
— Я поеду по делам, — он сделал небольшую паузу, и в воздухе повисло невысказанное «разобраться с тем партнером». — А потом заеду, куплю тебе новый телефон. Твой старый, я так понимаю, ты не взяла.
Он подошел ко мне, взял мое подбородок в свои пальцы — жест одновременно нежный и властный — и наклонился. Его губы коснулись моих в быстром, но обжигающем поцелуе. В нем не было вопросов, было утверждение. Право.
— Целую, — он выдохнул мне в губы и отпустил меня.
Я сидела, не двигаясь, слушая, как хлопнула входная дверь, как заурчал заведенный двигатель, и как этот урчание постепенно затихло вдали.
На кухне воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем огромных напольных часов. Генри бесшумно перемещался у раковины.
  
Я осталась одна. В золотой клетке с дворецким в качестве надзирателя. С телефоном, который купит мне мой похититель-спаситель, чтобы я была на связи. И с вкусом шоколада и страха на губах.
«Сиди тут. Никуда не уходи».
И я сидела. Потому что боялась ослушаться. И потому что боялась того, что ждало меня за стенами этого прекрасного, страшного дома.