Стигма ворона (СИ)

Бальзам действительно отлично подсушил отметины и затянул их коричневатой корочкой. А по краям будущих шрамов все еще виднелись сине-лиловые следы парализующего яда.
Нож в руке Дария замер и медленно опустился, вместо того чтобы скоблить вторую щеку.
— Ба… Кто это тебя так, когда?.. — проговорил он.
— Разбойники, видимо, — хмыкнул Эш. — В знак благодарности, что я им ворота открыл.
— Богатые, однако, разбойники, — заметил тот. — флакон этой штуки стоит, как бриллиантовая пряжка.
— Вот этого я не знаю — не покупал. Ни того, ни другого.
Дарий осекся, умолк.
— Эй, ты закончил? Нож один на всех! — прикрикнул на Дария кряжистый мужичок с крючковатым носом.
Тот покосился на недовольного.
— Подождешь две минуты, — спокойно заявил Дарий.
— А ну-ка без ругани! — вмешался в происходящее надсмотрщик, стоявший у дверей. — А ты, волосатый, заканчивай. Твое время вышло!..
Пока выясняли, кто будет бриться следующим, Эш опустил руки в несвежую мыльную воду. Сбитые веревками и изъеденные гнусом запястья защипало.
Так значит, Ник тоже из вороньего гнезда. И, судя по всему, он действительно настроен поддержать брата, хотя здесь это и не приветствуется.
И он сказал, что не только аристократы могу носить стигму. Во Внутреннем круге за такое предположение можно было получить обвинение в клевете на светлейшие дома и в ереси. Но здесь, судя по всему, все было иначе. И белоголовый убийца со своими подельниками мог прийти именно из этих мест — вот только как? Жители Внешнего круга для защитных акад были чужаками, несущими на себе следы воздействия диких враждебных духов. Находиться за стеной длительное время для них совершенно невозможно…
Или, по крайней мере, так считалось.
Разогнувшись, Эш потянулся за куском бесформенно расплывшегося вонючего мыла — и вдруг заметил, что лысый здоровяк почти в упор разглядывает его, смывая коричневую пену с узловатых крепких рук, покрытых от запястий до локтей множеством тонких белых шрамов. От его недоброго полубезумного взгляда Эшу стало жутко. И тем не менее он как можно резче спросил:
— Чего надо?
Лысый странно оскалился, обнажая крупные белые зубы с заметно выступающими клыками и, казалось, собирался было что-то ответить, но возглас Дария отвлек его.
— Эй, не плюй в общую лохань, выхухоль сраная! — рявкнул вдруг тот на носатого рыжего парня. Лысый, скривившись, обернулся к рыжему, позабыв про Эша.
— Ты?..
— А ну заткнулись все, сказал! — прикрикнул на смертников стражник, стоявший у входа.
Эш облегченно выдохнул, отошел от лохани и благодарно кивнул Дарию. Тот беззаботно подмигнул в ответ.
Похоже, специфическая компания его не особенно удручала. По крайней мере, держался он более чем уверенно.
Никкаль вернулся за своими минут через десять, держа в руке связку полупустых наплечных мешков с провиантом. При виде их Эш сразу вспомнил, насколько он голоден, но командир приказал следовать за ним в зал коленопреклонений, не оставляя ни шанса хоть что-то забросить в разболевшийся от голода желудок.
— Ненавижу все эти свечи, ритуальные завывания, и масляных жрецов, — буркнул Дарий. — Вообще интересно, кому они здесь колени преклоняют. Акадам, которые их не услышат?
Эш промолчал.
Зал коленопреклонений располагался в одном из дальних угловых зданий. Переступив порог, все очутились в маленькой тускло освещенной комнатке. Рядом со входом располагался стол с огромной раскрытой книгой и письменными принадлежностями. Дальше вдоль беленых стен без окон стояли напольные подсвечники, залитые причудливыми наростами оплавившегося воска и кадильницы, в которых не вспыхивало ни одного уголька. Вместо «небесного крыльца» с пятью ступенями и белоснежной бархатной подушкой, на которую полагалось вставать коленом, давая обет, в центре комнаты прямо на полу лежало что-то, похожее на серый мешок, набитый комковатым тряпьем.
А вместо «ритуальных завываний» в зале стоял богатырский храп.
— Достопочтенный Уту! — угрожающим тоном позвал жреца Ник.
Храп на мгновенье стих, но тут же возобновился с новой силой.
 
— Достопочтенный Уту, мать твою, к тебе люди пришли!! — гаркнул командир, хлопнув ладонью по столу.
Храп прекратился. Откуда-то донеслось недовольное приглушенное ворчание, и часть беленой стены выдвинулась вперед, приоткрывая проход в тайную каморку. Крепко запахло перегаром.
— Ходют тут, ходют… Ни днем, ни ночью покоя нет от вас… — донеслось недовольное ворчание, и в коленопреклоненный зал вышел, неуверенно ступая, небольшого роста кругленький старичок с засаленной жиденькой бородкой. Одеяние жреца, украшенное золотым шитьем и символами величайших двенадцати акад, топорщилось и заминалось складками на выпирающем круглом животе. — Нет бы по-тихому померли, никому не мешая…
— Тащись сюда живее!
— Никакого уважения к пожилому человеку…, — продолжал ворчать жрец. Наконец, он плюхнулся за стол, кашлянул и взялся за перо.
— Первое имя!..
— По всей форме записывай, как положено! — строго одернул его Никкаль.
— Да какая, забери меня духи, разница?..
— Разница есть для тех, кто выживет, чтобы никто не смог оспорить их право искупления. Поэтому пиши!
Жрец поднял на Ника долгий, многозначительный взгляд, кашлянул, и принялся выводить неожиданно ровные, красивые вензеля букв.
Заполнив какую-то общую форму, он записал имена пленников столбцом, и велел каждому из них поставить напротив своего имени роспись или какую-нибудь другую отметку.
Эш не умел выводить красивый именной вензель, как парень с лисой на руке или Дарий. Но и ставить позорный крестик или загогулину тоже не собирался. Тщательно вырисовывая каждую букву, он просто написал свое имя и отдал перо следующему пленнику.
— Так, теперь все по одному подошли к «небесному крыльцу»… — старик громко зевнул, показав гнилые зубы. — и по-быстрому поклонились. Именем Небесного Орла, двенадцать великих акад породившего, принимается клятва твоя, отверженный рода людей, против врага детей крылатых меч свой обнажившего… — загнусавил жрец.
Переглянувшись, пленники потянулись к «мешку», по очереди вставая на него левым коленом.
— … Да будет повержен Змей, и да прославится сила акад, земли людей стерегущих от детищ его, — продолжал тянуть речитативом старик. — И да возрадуются те, кто ступит на земли проклятые не по своему безумию, а во имя живущих, и да простятся им ради доблести их все грехи их, живым и мертвым…
На этих словах Эш преклонил колено.
— … И да будет небо свидетелем, и земля свидетелем, и вода свидетелем, и огонь свидетелем нашей клятвы великой, данной пред лицом Небесного Орла, и да не нарушит ее ни жрец, ни воин, ни господин, ни простолюдин, отныне и до века.
Жрец перевел усталый и все еще пьяный взгляд на Никкаля.
— Все?
— Теперь — все, — кивнул Ник. — Выходим на улицу, — скомандовал он своим.
До рассвета было еще далеко, но мир уже предвкушал появление солнца. Тьма немного сползла на западную сторону, высветляя восток. Тучи, плотным одеялом застилавшие небо весь предыдущий день, разорвало на неравномерные клочья, и теперь в просветы виднелись серебряные горошины звезд.
Никкаль бодрым шагом прошел вдоль строения и нырнул в узкую неприметную арку. Пленники последовали за ним, и очутились на закрытом заднем дворе, похожем на колодец. А прямо в середине колодца на земле лежал огромный железный люк, от которого к деревянному барабану тянулись цепи в руку толщиной. Справа и слева стояли два крепких воина. Вокруг полыхали закрепленные на стойках факелы, отчего по выпуклой поверхности люка с выгравированными символами, значения которых Эш не знал, пробегали оранжевые блики и тени.
 
— Открывай! — крикнул им еще издалека Никкаль, и те нехотя двинулись к барабану. Взявшись за ручки, они начали медленно крутить барабан, наваливаясь на него с усилием всем телом. Цепи звякнули, натянулись и начали медленно наматываться, приоткрывая железную пасть.