Русская миссия Антонио Поссевино

Истома вместе с командой "купца" рубился с пиратами, ловко орудуя своим шамширом. Перед схваткой он успел зарядить оба свои пистолета, но они, уже пустые, валялись у сбитой мачты, запутавшись в упавшем на палубу парусе. Краем глаза он видел, что свалившийся за борт вперёдсмотрящий сумел по свисающим за борт порванным пеньковым снастям подняться на палубу, но его тут же снова сбили в воду. Он снова поднялся, вырвал из рук тяжело раненного и истекающего кровью пирата абордажную саблю и вступил в бой.
Шевригину, несмотря на принадлежность к Посольскому приказу, уже приходилось бывать в сражениях, и оружием он владел прекрасно. Первому бросившемуся на него пирату он раскроил голову до подбородка, второму рассёк плечо, и тот с криком повалился на палубу, пытаясь отползти в сторону, чтобы его не затоптали чужие или свои бойцы. И матросы холька, и пираты большей частью состояли из жителей Дании, Ливонии, Любека и населённого поляками ганзейского города Кольберга, поэтому со всех сторон неслась отборная немецкая ругань, среди которой иногда слышались истошное kurwa [134] и dinmor [135].
Пистолеты и аркебузы обеих сторон были опустошены, и вокруг Истомы раздавался металлический лязг скрещивающихся абордажных сабель и тесаков. В воздухе повис запах скотобойни, палуба стала липкой от крови. Но ожесточение сражающихся не уменьшалось. Матросы купеческого корабля понимали, что пираты в случае победы в живых не оставят никого — зачем им свидетели? Поэтому продолжали биться, рассчитывая на помощь других кораблей.
Раненые, упав на палубу, вонзали в ступни вражеских бойцов ножи, дёргали, стараясь сбить их с ног, даже кусали. Враги, в том числе и те, кто не мог подняться на ноги и потерял оружие, катались, вцепившись друг в друга и пытаясь выдавить сопернику глаза, задушить или свернуть шею. Исступление боя достигло наивысшего напряжения.
Подошедшие шесть коггов в упор расстреляли повреждённую галеру, и та медленно погрузилась в холодные воды Балтики. Морская гладь покрылась оторванными досками обшивки, обрывками парусного оснащения и тонущими людьми. Пираты кричали, призывая спасти их, но на эти призывы никто не обращал внимания, и они тонули. Лишь самые сильные старались добраться до корабля, неважно, своего или чужого, и попытаться избежать ужасной смерти в морской пучине. Кое-кто даже сумел влезть на борт холька и вступил в схватку с командой, но всё было напрасно.
Капитан третьей галеры, понимая, что исход боя предрешён, не стал приближаться к месту схватки. Судно стало быстро уходить на север. Два когга подошли к месту сражения почти вплотную, и матросы прямо с борта перестреляли из аркебуз, мушкетов и арбалетов большую часть нападавших, которые даже не заметили, что их галера потоплена, а та, что осталась целой, сбежала, оставив их во власти команды купеческого корабля.
На милость победителя сдались семь пиратов, из которых трое были ранены. Когда корабли дошли до Аренсбурга и встали в порту, комендант отправил несколько быстроходных судов, чтобы догнать сбежавшую галеру, но тщетно: она словно растворилась в свинцовых водах Балтики. Возможно, она укрылась на Даго [136] — шведском владении, расположенном севернее Эзеля. Но шведам сейчас незачем настолько очевидно потакать пиратам, создавая casus belli — повод к войне. Нет, конечно, пиратская флотилия пришла из шведских вод — больше просто неоткуда. Но вот где её стоянка?
Комендант допросил с пристрастием пленных пиратов, но те как один утверждали, что завербовались в команду недавно и это их первая экспедиция. Тогда им всыпали плетей и определили гребцами на галеры — не пропадать же рабочим рукам. А казнить, если возникнет такая необходимость, никогда не поздно. Да и пожизненная каторга на галере ничем не лучше смерти.
В Аренсбурге пришлось задержаться на три дня, пока плотники восстанавливали повреждённую мачту. Капитан, поговорив с комендантом порта, узнал, что на ливонском берегу много польских солдат, и неизвестно, взяли они Пер-нов или только возьмут в ближайшее время. Капитан недовольно пожевал свой ус и решил идти в Нарву. Да, это удлиняло путь на несколько дней, но зато груз совершенно точно не будет захвачен вражескими солдатами.
  
Спустя трое суток торговая флотилия проходила мимо многострадального Таллина, выдержавшего за последние тринадцать лет четыре осады и эпидемию чумы. Его пытались взять все, кто участвовал в войне в здешних землях: поляки, русские, датчане и принц Магнус [137]. Но местные жители остались верны присяге, данной ими шведскому королю, и отстояли свой город.
Когда флотилия проходила мимо Таллинской бухты, на рейде сиротливо болтались два когга. Город, некогда имевший больше населения и значительно больший торговый оборот, чем даже Стокгольм, ныне потерял значение как перевалочный пункт русских товаров и пребывал в запустении.
Вскоре корабли вошли в устье Наровы и, пройдя десяток вёрст до города, пришвартовались в порту Нарвы. Истома попрощался с капитаном и, показав стрельцам портовой стражи в зелёных кафтанах царёву грамоту, был без замедления пропущен в город. Путешествие закончилось, он был дома.
Переночевав на постоялом дворе, он наутро явился к стрелецкому голове [138] и потребовал коня для выполнения государева поручения. Голова, почесав шею под седеющей бородой, сердито посмотрел на него, но перечить не стал. На следующий день рано утром Истома выехал из Нарвы, доживающей под русским правлением последние месяцы [139]. Путь его лежал в Старицу — голова заверял, что царь сейчас живёт там безвылазно. У седла была приторочена сумка с оставшимися деньгами и, самое главное, с тайными записями.
  
Глава тринадцатая
 
В ВИЛЬНО
 
При расставании Антонио Поссевино заявил Истоме, что раньше его сумеет добраться до русского царя вовсе не потому, что был уверен в этом. Его слова были вызваны исключительно намерением убедить русского написать письмо, используя которое можно будет заставить его служить интересам Святого престола. На деле коадъютор прекрасно понимал, насколько сложным и долгим будет его пребывание при дворе умного и неуступчивого Стефана Батория. Русские сейчас в растерянности, поляки одерживают победы и вот-вот осадят старинный город Псков, окончательно перенеся войну из Ливонии в коренные русские земли.
В этих условиях Баторий, разумеется, и слышать ничего не захочет о каких-то уступках, и даже мнение Григория Тринадцатого, которое ему передаст Поссевино, вряд ли будет принято им во внимание. Поляки находятся в шаге от полной победы, когда они смогут оторвать от измождённого Московского царства весьма лакомый кусок. Но для этого-то и существует искусство ведения дипломатических переговоров, чтобы убедить как врагов, так и друзей, что предлагаемые тобой условия мира одинаково приемлемы для всех сторон.
Путешествие оказалось длинным: Стефан Баторий, как истый воин, не желал во время войны жить ни в столичном Кракове, ни в блистательной Варшаве, а находился поближе к месту ведения боевых действий — в Вильно. Карета папского посла катилась по польским дорогам, встречая в поместьях как магнатов, так и небогатых шляхтичей самый радушный приём. Впрочем, часто поместья стояли почти пустыми: почти все, кто мог держать в руках оружие, отправились на войну с москалями.
Как ни торопился Поссевино встретиться со Стефаном Баторием, заехать в Варшаву ему пришлось. Визит вежливости к польской королеве — та необходимость, без которой переговоры с монархом пошли бы несколько сложнее, чем рассчитывал иезуит. Да и настроения при дворе разведать не помешало бы. Впрочем, остановка была недолгой: все придворные, кто имел влияние на дела государственные, находились в Ливонии. Только здесь, в Варшаве, Антонио Поссевино понял, насколько велико напряжение сил Речи Посполитой. За внешним блеском помпезного города он разглядел немногочисленность местного гарнизона — Стефан Баторий оставил внутренние области своей державы без войск, отправив почти всех, кто способен сражаться, на войну с московитами. И война эта вовсе не была такой уж лёгкой прогулкой, как говорили постоянно живущие в Риме польские послы.