Русская миссия Антонио Поссевино

Новиции молча сидели за столами, а за кафедрой стоял, держа в руках хлыст, надзиратель брат Кристофер. Высокого роста, широкий в плечах, с лицом, обезображенным полученной в сражении при Лепанто [52] раной, шрам от которой протянулся от наружного края левой брови через всю щёку до угла рта и далее вниз, теряясь где-то под нижней челюстью. Его зверский вид вкупе с низким рыкающим голосом и общей суровостью нрава внушал новициям такое почтение, что они слушались его беспрекословно, и любой жест, поворот головы или нахмуренные брови монаха приводили их в состояние трепета.
Брат Гийом ласково улыбнулся новициям, которые при его появлении сразу встали. Все они были одеты в одинаковые тёмные одежды, но не в монашеские рясы, а в обычные куртки и штаны. Все они, независимо от достатка родителей, должны чувствовать себя равными, а богатство одеяний способно разрушить ощущение равенства. Католической церкви и ордену безразлично, кем были их родители — потомственными ли дворянами, имеющими сорок поколений благородных предков, или детьми простолюдинов, которые сейчас, когда их дети постигают азы служения ордену, продолжают мять кожи или молоть зерно.
— Садитесь, — сказал он и повернулся к надзирателю: — Брат Кристофер, благодарю за то, что присмотрел за новициями. Можешь идти.
Кристофер вышел из-за кафедры и направился к выходу. И непонятно почему, но юношам показалось, что вся его уверенность в себе, вся телесная сила и мощь духа куда-то пропали. Движения надзирателя стали неуверенными, плечи опустились, он как-то угодливо изогнулся в сторону брата Гийома. Причём любой из новициев был готов поклясться, что это не выглядело раболепием нижестоящего по отношению к начальствующему, нет! Казалось, Кристофер ощущал некое превосходство брата Гийома, и понять природу этого превосходства было совершенно невозможно! Что-то непостижимое, лежащее вне области, доступной для понимания сторонним человеком. И это что-то могло в любой момент сломить волю надзирателя, в абсолютной степени подчинить его — сильнее, чем подчиняется хозяину раб, рождённый в неволе и не знающий иного состояния, кроме рабского. И для осуществления подчинения не было необходимости прибегать к мерам, на которые брат Гийом имел право, как коадъютор, имеющий огромные заслуги перед Святым престолом и готовящий новициев для выполнения конфиденциальных поручений Рима. Нет, он мог сделать всё просто так: велит — и никто даже не подумает, что его возможно ослушаться. А почему так происходит — было совершенно неясно!
Надзиратель вышел из аудитории, а брат Гийом сидел за кафедрой, с кроткой улыбкой рассматривая новициев. "Кто же из них Ласло? — думал он. — Наверное, вон тот — долговязый да чернявый. Уж больно наглая и продувная у него физиономия!" Он положил список новициев перед собой и прочитал первое имя:
— Иоганн!
Один из новициев встал. Это был среднего роста худощавый юноша с пепельными волосами и стальными глазами.
— Садись, Жак!
— Жак де Роган, — послышался ответ, и встал второй новиций — высокий и крепкий, мало уступающий в ширине плеч даже Кристоферу.
Коадъютор посмотрел ему прямо в глаза.
— В Ренне ты был де Роган [53], — сказал он, — а здесь просто Жак. — Брат Гийом вздохнул: — Впрочем, если ты настаиваешь, чтобы тебя называли Жак де Роган, то можешь покинуть новициат. Сегодня это не вызовет никаких последствий, я распоряжусь об этом. Но если ты решишь уйти завтра, последствия обязательно будут. Что скажешь, Жак де Роган?
Юноша помялся и произнёс, усаживаясь на место:
— Не надо де Роган. Просто Жак.
Коадъютор благосклонно кивнул:
— Сегодня ты будешь наказан, Жак. О мере наказания я сообщу позже.
Больше никто не требовал, чтобы его называли полным именем в соответствии с родом, к которому он принадлежал. К удивлению коадъютора, долговязый смуглый новиций оказался неаполитанцем, а имя Ласло носил невысокий крепыш с лицом, словно созданным Всевышним для того, чтобы лучшие живописцы Италии писали с него ангелочков. Совершенно ничто не выдавало в нём решительности характера или строптивости натуры. Детская припухлость, невинное выражение глаз, скромность не только в выражении лица, но и в жестах рук, и даже в положении и движении тела.
  
Брат Гийом внимательно посмотрел в аудиторию, стараясь сохранить в памяти, как новиции будут реагировать на его речь:
— Все вы являетесь лучшими учениками школ, в которых проходили первичное обучение католической вере. Но сейчас вам предстоит узнать то, чему не научат ни в наших коллегиях [54], ни в обычных университетах. Вы будете защищать католичество везде и даже понесёте знамя Христово в земли, не знающие святой веры. Вы будете трудиться не только и даже не столько на духовной стезе. Скорее, все будут знать вас как обычных горожан или странствующих учителей. Некоторые из вас станут владельцами мастерских и мануфактур, земельных угодий и рыбацких шхун, меняльных лавок и банков, придворными всех дворов Европы — и не только Европы. Но вся ваша явная деятельность будет направлена на то, чтобы нести людям святую веру или защищать её от нападок нечестивых людей. Для этого хороши все средства, даже те, которые несведущие люди могут посчитать недостойными. Помните, цель оправдывает средства. Вам дозволено всё, пока ваши действия направлены на благое дело. Тайные знания будут даваться вам в той мере, в какой вы сможете их усвоить. А самое главное, что вы должны усвоить, — это дисциплина и подчинение. Помните, что младший обязан смотреть на старшего, как на Христа, и должен подчиняться ему, словно труп, который можно поворачивать как угодно и которому можно придавать любую позу. Как палка, послушная любому движению руки, как восковой шар, который можно как угодно видоизменять, как распятие в руке повелевающего, которое можно поднимать или опускать, двигать им как угодно. Помните об этом. Тот, кто не усвоит того, что я сказал, не сможет стать настоящим иезуитом.
Новиции во время его речи вели себя отлично: никто не вертелся, не пихал товарища локтем в бок, не болтал. Спины их были выпрямлены и напряжены, глаза широко открыты, а губы — решительно сжаты. И брат Гийом понял: они приняли решение и от него не отступят. А его задача — разобраться в юных душах, определить, к чему каждый из новициев имеет склонность, а после окончания обучения рекомендовать генералу ордена, кого бы ни избрали на этот пост [55], — на каком поприще использовать юношей, которые к тому времени получат монашеский сан.
Брат Гийом улыбнулся. И сразу же напряжение в аудитории заметно ослабло. Новиции зашевелились, заёрзали по скамьям, зашептались. Сейчас их следовало занять гимнастическими упражнениями, с этим справится брат Кристофер, а завтра он начнёт читать им лекции по основам тайных знаний. Да, будет так. Но о своих обещаниях забывать не следует.
— Новиций Жак! — Громко сказал коадъютор. — После вечерней молитвы подойдёшь к брату Горацио, нашему кастеляну [56], и скажешь, что я велел выдать тебе бумагу, перо и чернила. Ночью ты должен двести раз переписать одиннадцатую строку из третьей части Послания апостола Павла к колоссянам [57]. На твоё счастье, она невелика. А завтра расскажешь её наизусть.
Он внимательно смотрел, как Жак воспримет это наказание. Оно не было строгим — назначенная к написанию строка коротка, и на переписывание её двести раз уйдёт не больше трети времени, отведённого на сон. Но сейчас занятия с братом Кристофером основательно утомят новициев, и к вечеру они будут мечтать о том, чтобы поскорее добраться до своей кельи и заснуть.
Жак, услышав его слова, прямо и открыто посмотрел в лицо коадъютора и кивнул. Он не выказывал ни малейшего признака недовольства. В его глазах светилась решимость принять заслуженное наказание с христианским смирением и намерение не допускать впредь поступков, достойных наказания. "Кажется, мальчик, хоть и сказал глупость, быстро учится, — подумал брат Гийом, — и это хорошо…"