Русская миссия Антонио Поссевино

Николо да Понте владел собой хорошо, очень хорошо! Однако недостаточно хорошо, чтобы Истома его не раскусил. Понятно же, что рад венецианский дож до умопомрачения, что написано в письме всё, что надо морской республике. И препятствий чинить Истоме не станет, а напротив, сделает всё, о чём тот ни попросит. А это грех не использовать, ибо могущество республики и пронырливость её купцов известны по всей Европе. Дож поднялся со стула, вслед за ним встал и Истома, и они вышли из комнаты.
Зал Совета десяти был также невелик. Лучшие люди Венеции уже ждали дожа, сидя на стульях вдоль стен. Когда Николо да Понте перешагнул порог помещения, все встали, приветствуя главу республики. Присутствующих было значительно больше десяти, и Истома решил, что кроме членов совета здесь находятся их помощники и писцы.
Заняв подобающее ему место во главе совета, да Понте жестом велел всем сесть. Затем без лишних слов начал заседание:
— Господа, мы собрались, чтобы заслушать предложения, которые привёз нам посланник русского царя. Сейчас Альберто зачитает письмо, а потом каждый из вас скажет, что считает нужным. А переводчик объяснит господину посланнику суть наших предложений.
Дож посмотрел на Паллавичино:
— Ты же итальянец, поэтому должен понимать, что иноземцу совсем не обязательно знать обо всех словах, произнесённых в этом зале. Окончательное мнение совета будет выработано через несколько дней. А республика сумеет достойно отблагодарить умного человека.
Паллавичино понимающе кивнул головой. А Истома лишь хлопал глазами, показывая совершенное своё непонимание сказанного дожем.
Альберто развернул письмо и принялся читать, сразу же переводя русские слова на итальянский. В совете воцарилась тишина. Когда Альберто закончил, раздался негромкий говорок. Члены совета вполголоса перебрасывались репликами, обсуждая отдельные предложения русского царя.
Истома ожидал, что сейчас члены совета начнут говорить всякие неприятные для него вещи, на которые да Понте намекал Паллавичино. Но этого не случилось: в совете были опытные государственные мужи, которые привыкли тщательно выбирать слова и не говорить без особой необходимости ничего такого, что может оказаться во вред республике или им самим. Русский, конечно, на итальянском не понимает, но… но кто его знает. Ненужные слова прибыток не принесут, а убыток — очень может быть.
— У кого-то есть соображения, что ответить царю Ивану на его предложение о войне с турками? — спросил дож.
— Я думаю, — поднялся со своего места богато одетый толстяк с обильной сединой в небольшой бороде, — мы должны подумать, прежде чем сказать своё мнение. Война с Турцией — дело сложное. И затратное. Мы должны всё взвесить.
Все члены совета дружно закивали, подтверждая, что толстяк высказал общее мнение.
— Я приветствую выбор совета, — сказал да Понте, — и думаю, что нам следует сообщить господину посланнику, какое решение примет республика, лишь когда он отправится в обратный путь.
Все снова закивали и зашумели. Истома иного и не ожидал. Решиться на войну — это не кулебяку на базаре купить. Да Понте повернулся в сторону Истомы:
— Совет решил сообщить господину послу своё решение, когда он отправится в обратный путь. На том всё. Альберто, проводи господина посланника.
Паллавичино едва успел перевести слова дожа, а Альберто уже, доброжелательно улыбаясь, указал на дверь, произнеся по-русски:
— Прошу, господин посланник. Совет десяти ознакомился с посланием вашего царя. Ответ будет дан позже, когда ты отправишься в обратный путь. А теперь прошу воспользоваться гостеприимством Венеции.
Гости вышли из Зала Совета десяти и в сопровождении Альберто отправились в обратный путь, к выходу из дворца.
— Венеция приглашает господина посланника посетить Арсенал, благодаря которому республика имеет могущество на морях, как ни одна другая держава, — заливался соловьём Альберто, — там строятся наши корабли, являющиеся лучшими не только в христианском мире, но и среди тех, кто не знает истинной веры.
  
Альберто в упоении восхваления Венеции говорил то по-итальянски, то, спохватившись, переходил на русский язык. Истома хотел ему сказать, что голландцы не уступают им в морском искусстве, но вовремя вспомнил, что те уже много лет — конца-краю не видать — бьются, и успешно, с сильнейшей католической державой — Испанией. Понравится ли католику, если его так резко осадят? Наверное, нет, а проверять Истома не решился. Зачем? Та война — не его дело, пусть о ней у голландцев головы болят. А его отправили сюда, чтобы установить со всеми, кто встретится, хорошие отношения, вот он и устанавливает.
Он посмотрел на Паллавичино: тот совсем взопрел, утомлённый своей тяжёлой ношей. Ему даже стало жалко жадного купца.
— Альберто, — обратился он помощнику дожа, — можно ли оставить где-то на хранение сумку моего толмача? А то, боюсь, пока мы в Венеции сидим, он совсем отощает — вишь вон, таскает с собой постоянно.
Альберто снисходительно посмотрел на Паллавичино:
— Почтенный негоциант! Ты мог бы оставить деньги на постоялом дворе в полной безопасности. В Венеции строгие законы, которые защищают торговцев, потому что торговля — основа нашего могущества. А для тех, кто всё же желает оставить свои деньги под присмотром, есть отведённые для этого места, которые охраняют вооружённые стражники. Их услуги стоят совсем недорого. Рекомендую отдать деньги на хранение в банк, который принадлежит семье да Понте, нашего дожа. Когда будешь покидать республику, ты сможешь забрать свои деньги в полной сохранности [32].
Паллавичино, которому чрезвычайно надоело таскаться со своей тяжёлой сумой, согласился с предложением: он и ранее неоднократно слышал о надёжности венецианских банков. Правда, сейчас из-за череды войн с турками их положение несколько пошатнулось, но не станут же они вот так просто грабить купца! Кто тогда им доверит свои деньги?
Наняв гондольера, которого оплатил Альберто — подарок от республики господину посланнику, — они отправились каналом к банку семьи да Понте. Там у Паллавичино приняли сумку, которую тот опечатал личной печатью, приняли в качестве платы пять сольдо [33] и сообщили, что забрать деньги он может в любое время суток, кроме тёмного, и что всегда рады видеть его у себя.
— А теперь, господа, в Арсенал, — торжественно провозгласил Альберто, направляясь к гондоле, ожидающей их тут же, возле банковского причала.
Когда они уселись в лодку, Истома, чрезвычайно удивлённый наличием в Венеции такого заведения, спросил Альберто:
— Что это за банк такой?
Тот оживился:
— О, это очень нужный… нужное… — он сбился, не в силах подобрать нужное русское слово, — купцам это очень нужно. Банк берёт деньги на хранение, выдаёт ссуду, определяет ценность монет любого государства. Если у кого-то нет денег на закупку товара, он может обратиться к банку, и тот выдаст ему. Потом заёмщик с прибыли должен отдать занятое, только больше — банк тоже должен иметь прибыль. Нередко у банков берут взаймы даже монаршие особы.
— Ростовщики, значит, — сказал Истома.
В его системе ценностей ростовщики стояли крайне низко. Альберто, заметив разочарование собеседника, добавил:
— Да, ростовщики. Кое-кто считает это занятие недостойным: в государствах с магометанским вероисповеданием они отсутствуют совершенно, как противные Аллаху. Но для торгового человека банк — первый помощник. Именно благодаря банкам Венеция является первым торговцем Европы. И именно поэтому мы сумели создать всё это великолепие, — он повёл руками вокруг, — которое тебя поразило.
Да-да, я заметил, что ты был поражён красотой и великолепием республики. А если что-то позволяет создавать красоту — может ли оно быть богопротивным?
Истома изобразил на лице задумчивую улыбку. Эмоциональная тирада Альберто его абсолютно не убедила, однако отстаивать своё мнение в вопросе о сути банковского дела он посчитал неуместным: это вызвало бы разногласия, а он здесь не для того. Внезапно глаза его расширились от удивления: