Нарушенные клятвы (ЛП)

Я не пользуюсь преимуществами легкого доступа.
Добраться сюда — все, что входило в мои планы. Я понятия не имею, что теперь делать. Быть боссом — одинокая работа, но я никогда не чувствовал себя более одиноким, чем сейчас. Любой, кому я расскажу о Лайле и ее сыне, может стать для них угрозой в будущем.
Я ушел от нее, потому что у меня не было другого выбора. Я ушел от нее, не попрощавшись, потому что беспокоился, что еще могу сказать. Было бы заманчиво — слишком заманчиво — рассказать ей правду. Чтобы заставить ее ненавидеть меня немного меньше. Но это было бы эгоистично. Это не изменило бы наш конец. И подвергло бы ее опасности.
  
Мне не следует вступать с ней в контакт. Я должен притвориться, что Алекс мне ничего не рассказывал. Я могу открыть какой-нибудь секретный счёт, управлять им через несколько подставных компаний и убедиться, что о них хорошо заботятся, благодаря анонимному непредвиденному доходу.
Лайла всегда была гордой. Когда мы учились в колледже, она никогда не хотела принимать мою помощь и уж тем более мои деньги. Но я думаю, что она приняла бы их ради своего ребенка.
Бросить Лайлу в первый раз было непросто. Если бы я знал, что она беременна, не знаю, что бы я сделал. Встреча с ней — с моим сыном — подвергает их обоих риску.
Риск, с которым они будут сталкиваться всю свою жизнь, несмотря ни на что… из-за меня. Если кто-нибудь когда-нибудь узнает о моей связью с ними, они будут в опасности. Любая попытка обеспечить их безопасность будет вдвойне равносильна допуску.
Слух о том, что у меня есть ребенок, быстро распространился бы.
Сын.
Наследник.
Я стою на потрескавшемся тротуаре и чувствую, как похожие трещины разбивают сердце, которое, как я думал, не пострадает.
Защитить или забыть?
Прошло девять лет с тех пор, как я исчез. С тех пор, как я занял свое законное положение пахана Братвы Морозова. Никто не пришел за ними.
Если я женюсь на Анастасии, как планировал, и заведу еще детей, они станут той семьей, на которую нацелятся мои враги. Это будут те, у кого будет круглосуточная охрана, с кем я буду ужинать каждый вечер.
Я колеблюсь между невозможным выбором, уже зная, каким должно быть мое решение.
Мои ноги не двигаются.
Мое решение принято.
Но я борюсь с этим. Оплакиваю то, что могло у меня быть.
Я продолжаю смотреть на здание, где Лайла Питерсон живет с моим сыном, пытаясь представить их жизнь. Они всегда жили здесь? Закончила ли она школу после того, как узнала, что беременна? Думала ли она не оставлять ребенка? Был ли прав Алекс? Он похож на меня?
Блядь. Блядь. Блядь.
На этот раз она поймет, что я бросил их обоих. Либо она солжет нашему сыну, либо он узнает, что я решил не вмешиваться в его жизнь.
Я вздыхаю, понимая, что мне нужно уходить. Мои люди, несомненно, гадают, какого черта я делаю, просто стоя здесь. Это было безрассудно и импульсивно — два прилагательных, которые никто не использовал бы для моего описания, — прийти сюда. Я должен немедленно вернуться в Нью-Йорк, уладить там свои дела, а затем вернуться в Россию, как и планировалось.
Чувствуя себя неуверенно, но решительно, я поворачиваюсь, чтобы уйти.
И понимаю, что мне потребовалось слишком много времени, чтобы сделать выбор.
Лайла Питерсон направляется ко мне. Она разговаривает по телефону, свободной рукой теребит кончик своего темного хвостика и покусывает нижнюю губу, слушая, что говорят на другом конце провода.
Я не могу думать. Не могу пошевелиться.
Я просто разглядываю ее.
Время не притупило память. Я мог бы узнать ее из тысячной толпы.
Лайла выглядит уставшей, но не несчастной. На ней брюки и пуховое пальто, ее щеки и уши порозовели от холода. Никакой косметики. Помимо ее лица, единственный проблеск кожи — это ее руки, одна ладонь забинтована из-за травмы, из-за которой я стою здесь.
Даже уставшая, она вытягивает весь кислород из воздуха. Мое сердце замирает, когда мой взгляд скользит по ее высоким скулам, длинным ресницам и пухлым губам. Я видел много красивых женщин. Большинство из них точно знали, насколько они привлекательны. У меня всегда было ощущение, что Лайла не знала, даже когда я говорил ей — и показывал ей, — а ее опущенные плечи говорили о том, что она все еще не замечает своей красоты.
Лайла что-то говорит, затем вешает трубку и засовывает телефон в карман пальто.
Затем она замечает меня и замирает. Вся краска отхлынула от ее лица, как дождь, стекающий по оконному стеклу.
Никто из нас не моргает и не дышит. Это похоже на мгновение, приостановленное во времени, непроницаемое для любой внешней силы.
На секунду остаемся только я и она. Все остальное не имеет значения и даже не существует.
Я никогда не думал, что увижу ее снова. Не в этой жизни.
Все в Лайле кричит о том, что она думала то же самое обо мне. Ее застывшая поза. Ее бледное лицо.
И как бы я ни был чертовски ошеломлен тем, что действительно вижу ее, как бы я ни паниковал по поводу того, что это будет означать — какую ложь мне придется сплести или какие обещания я дам и, возможно, нарушу — я улыбаюсь. Странное ощущение — в последнее время я нечасто улыбаюсь.
Рад тебя видеть.
Я так думаю; я этого не говорю. Потому что неожиданность не изменила реальность. Я собираюсь стать тем мудаком, который подведет ее — снова. Который предлагает чек на крупную сумму и не берет на себя никакой ответственности. Я не буду вести себя как хороший парень, даже врать не придется.
Делать то, что лучше для кого-то другого, и делать то, что хочешь ты, часто не совпадает.
Моя улыбка, кажется, выводит Лайлу из состояния шока, когда она обнаруживает меня стоящим перед ее домом.
— Привет.
Дежавю. Именно так начался наш первый разговор. Ему также предшествовали пристальные взгляды и молчание.
— Привет, — повторяю я.
Лайла теребит ремешок сумочки, перекинутой через плечо.
— Думаю, Алекс приврал о том, как часто вы двое общаетесь.
Я внимательно изучаю ее, пытаясь оценить, как много Алекс ей рассказал. Он преданный. Он никогда не разгласит никаких подробностей о моей семье или бизнесе. Но прошлой ночью я слышал сочувствие в его голосе. Тот же тон, который я ставил под сомнение мой выбор покинуть этот город посреди ночи девять лет назад.
Мне следовало задать Алексу еще несколько вопросов об их разговоре, прежде чем повесить трубку. Я планировал сделать это после того, как успокоюсь. Обдумаю все.
— Он позвонил мне вчера вечером.
— Значит, ты живешь поблизости.
— Нет. Просто так получилось, что я был в Нью-Йорке, когда он позвонил.
Она не спрашивает, где я живу.
— Ты часто бываешь в Нью-Йорке?
Я не ожидал такой… вежливости. Это немного похоже на собеседование при приеме на работу — светскую беседу.
— Несколько раз в год.
— Ты возвращался в Филадельфию?
— Нет.
Лайла кивает, переваривая услышанное.
— Я бы сказала тебе раньше, если бы могла. Если бы ты когда-нибудь вернулся до этого момента. — В словах появляются следы гнева, который, как я ожидал, она испытывает.
— Я знаю. — Я наблюдаю, как она снова теребит ремешок своей сумки. — Лайла… Мое исчезновение к тебе не имело никакого отношения.
Боль и раздражение мелькают на ее лице, ожесточая элегантные черты.
— Я так и думала. Я вообще не имела большого значения.
Я пересматриваю свои слова. Я отвык оценивать других, прежде чем говорить.
— Это не то, что я…
— Ты хочешь с ним познакомиться?
Обычно я ценю прямоту. Прямо сейчас я хотел бы, чтобы мы вернулись к обсуждению моих поездок.
  
Больше всего на свете.
— Я не уверен… должен ли я.
На это она усмехается.
— Отлично. Мы прекрасно справлялись без тебя. Уходи снова, Ник.
— Все так сложно, Лайла.
Осознание того, что она, должно быть, ненавидит меня, было трудно переварить. Видеть это на ее лице — форма пытки, более эффективная, чем любая, которую я испытывал раньше.