Нарушенные клятвы (ЛП)

Я делаю, как он говорит, направляя Лео так, чтобы он стоял передо мной и его движения повторяли мои.
— Все будет хорошо. — Я шепчу ему эти слова и надеюсь, что они правдивы.
Прежде чем мы выходим в коридор, я закрываю глаза Лео. Его тело напрягается, но он не протестует, когда мы ступаем на ковер, по которому я ступала сотни раз до этого.
Учащенный стук сердца Лео о мою ладонь — единственная причина, по которой я подавляю вздох.
  
В коридоре двое мужчин. Двое мертвых мужчин. Я не вижу их лиц. Они оба лежат лицом вниз, тела настолько неподвижны, что очевидно, что они не дышат. Серый ковер вокруг них темнее, чем в остальной части коридора, на нем больше крови, чем кто-либо может потерять и выжить.
Я слышала выстрелы раньше. Но большая часть меня надеялась, что это была ошибка или недоразумение.
Одно из тел находится всего в нескольких футах от моей входной двери. Эти люди шли за мной, а Григорий и Виктор остановили их. Убили их. И я понятия не имею зачем.
— Продолжайте двигаться. — Тон Григория настойчив, но не жесток.
Пока он не заговорил, я не осознавала, что мои шаги замедлились. Остановились, охваченные болезненным удивлением.
Прошло много времени с тех пор, как я видела труп. Я без предупреждения погружаюсь в воспоминания о той ночи, оказавшись в ловушке в другом времени и месте.
Позади меня раздается грубый звук — безошибочно ругательство — даже если оно произнесено на другом языке.
— Забери мальчика.
Лео отстраняется от меня, и этого достаточно, чтобы выдернуть меня из прошлого обратно в настоящее.
— Нет!
— С мальчиком все будет в порядке, — говорит Григорий, когда Виктор берет на себя вывод Лео из коридора. Он прикрывает глаза, пока они не проходят мимо второго тела, и это главная причина, по которой я больше не сопротивляюсь.
— Если с ним что-нибудь случится, я убью тебя.
Я никогда в жизни никому не угрожала. Я стараюсь решать все мирно. Когда кто-то подрезает меня в пробке, я предполагаю, что он опаздывает на работу или у него просто дерьмовый день.
Григорий смеется. Но потом он говорит то, чего я не ожидаю.
— Тебе придется встать в очередь.
И прежде чем я успеваю спросить, о чем, черт возьми, он говорит, он тащит меня по коридору, и мне приходится сосредоточиться на том, чтобы не споткнуться и не оказаться в луже крови.
ГЛАВА 8
НИК
От быстрой ходьбы в асфальте может образоваться яма. Снег выпадает неравномерно и тает, едва коснувшись черного асфальта.
Все мои люди, большинство из которых стоят свободным кольцом вокруг самолета, встревожены. Я вижу это по быстрым взглядам в мою сторону. Случайное подергивание. Неопределенность наполняет свежий зимний воздух прохладой другого типа, усугубляемой тишиной.
Предполагалось, что сегодняшний день пройдет в том же формате, что и вчерашний. Встречи с юристами в небоскребах. А встречи с поставщиками в подвалах. Ужин в модном ресторане. Вместо этого была поездка в Филадельфию, короткая, холодная встреча с капо, и теперь мы уезжаем на два дня раньше, чем планировалось.
Никто не ставит под сомнение изменения.
Они знают, что лучше не задавать вопросов.
Мне следовало бы знать, что лучше не показывать никаких эмоций.
Но в моей груди возникает царапающее, разрывающее ощущение, которое корчится, как живое существо. Из-за этого невозможно стоять спокойно. Моя челюсть сжимается и разжимается в попытке снять напряжение, но это не срабатывает.
Я всегда путешествую с дюжиной мужчин. Во многих случаях это кажется чрезмерным. Это первый раз, когда мне кажется, что этого недостаточно.
Если с ними что-нибудь случится…
Это паника. В моей груди все сжимается тяжелым кольцом страха. Независимо от того, как быстро я двигаюсь, я не могу избавиться от этого.
Я всегда чувствовал ответственность своего положения. Тяжесть необходимости принимать решения, от которых часто зависит жизнь или смерть. Которые могут спасти или оборвать жизни. Эта рябь затрагивает далеко не только меня.
Я бывал в опасных ситуациях. Я смотрел смерти в глаза и не дрогнул. Может, у меня и нет интереса к такому образу жизни, но у меня это хорошо получается. В мою ДНК заложены способности, позволяющие не только выжить в этой жизни, но и процветать в ней.
Это другое. Лайла и ее сын — это не просто невинные жизни. Они что-то значат для меня. Они важны так, как никто никогда. Единственный близкий человек, который у меня остался, — это моя мать. Если бы с ней что-то случилось из-за такой жизни, я бы был разбит. Я бы пытал виновных.
Но я бы не чувствовал этого жара. Эту беспомощность.
Моя мать решила выйти замуж за моего отца. Выбрала эту жизнь, точно зная, что это может повлечь за собой.
Лайла этого не сделала. И мой сын тоже.
Я знал, что однажды у меня будут дети. Я знал, что они будут подвержены тем же ужасам, с которыми я мирился с юных лет. Но я думал, что у меня будут годы, чтобы подготовиться к этому моменту. Я не думал, что вот так просто появится полностью сформировавшийся человек, думающий, что он обычный ребенок, но сталкивающийся со смертельными угрозами, потому что в нем течет моя кровь.
— Они на две минуты опаздывают.
Я киваю. Иван открывает рот, как будто раздумывает сказать что-то еще, затем быстро закрывает его. Это мудрое решение. Прямо сейчас я на пределе.
Я злюсь — в основном на себя.
Это моя вина. Мне следовало держаться подальше от Лайлы и ее жизни. Я не принимаю ничего, кроме опрометчивых решений, когда она рядом, и это традиция, которая должна прекратиться.
Хотя я не уверен, что это можно остановить.
Не сейчас.
Люди Бьянки и раньше проявляли любопытство. Мне следовало предвидеть, что он отправит soldatos следить за мной, как только я приеду в город. Я был слишком поглощен тем, что делать с Лайлой, чтобы как следует обдумать свой импульсивный визит.
Бьянки не ожидал, что я оставлю людей, иначе он послал бы еще людей обследовать дом Лайлы. Если бы я этого не сделал, я не знаю, что бы произошло.
Был шанс, что они бы просто узнали все и ушли. Рисковать я не хотел. Как только Виктор сказал мне, что там были итальянцы, я четко отдал свои приказы.
К этому времени Бьянки будет знать, что произошло после нашей встречи. Знаю, что оставил своих людей. Знаю, что я разрешил им стрелять первыми. И тот факт, что я это сделал, говорит обо всем, чем я никогда бы добровольно не поделился с итальянцами.
Он покопается в жизни Лайлы. Узнает, что у нее есть сын. Соедините две точки.
Уходить сейчас — это не вариант.
Черный внедорожник с визгом выезжает на взлетную полосу.
Все вокруг меня начинают действовать, гарантируя, что мы готовы к вылету.
Я, наконец, стою неподвижно, уставившись на тонированное стекло, как будто у меня развилось рентгеновское зрение и я действительно могу видеть людей внутри.
Фары черного внедорожника освещают лужи, оставшиеся после дождя, превратившегося в снег. Григорий выходит с водительской стороны. Виктор вылезает со стороны пассажира. Они избегают зрительного контакта со мной, приступая к выгрузке сумок с заднего сиденья машины и снятию номерных знаков. Они оба знают, что за то, что произошло ранее, будут последствия. Во-первых, итальянцам не следовало заходить в здание.
Следующей появляется Лайла. Она одета так же, как и раньше, когда мы разговаривали возле ее квартиры. Единственное, что изменилось, — это выражение ее лица. Она не просто зла — она напугана.
Беспокойство в моей груди исчезло, но что-то сжимается на его месте.
Я облажался.
Лайла захлопывает дверцу машины и шагает прямо ко мне. С каждым шагом страх все больше исчезает, превращаясь в ярость на ее лице.
  
Добравшись до меня, она толкает меня. Сильно. Годы тренировок — единственная причина, по которой я устоял на месте.
Будь на ее месте кто-то другой, она бы уже не дышала.
— Я знаю, ты расстроена…