Вела Сезон 1

Эту мысль она похоронила как можно быстрее.
В гоночном дарте был минимальный трюм, предназначенный для легких грузов и припасов. Асала чуть не рассмеялась. «Легкий груз», — подумала она, вспоминая, как бабушка беспокойно хватала Дайо за худые щечки и потом подсовывала еще плошку сладкого крема. От крошечной радости воспоминания что-то внутри застенало. Когда-то она твердо решила, что отныне это не для нее — эти уютные семейные пустяки. И все же она здесь, полная надежд, как дурочка.
Она проверила, что скафандр и шлем загерметизированы, потом начала открывать люк. Услышала ровное шипение контролируемой разгерметизации и поняла, что теряет драгоценный воздух. Это ее не волновало. Если Дайо не дышит, то и Асале воздух ни к чему.
Из трюма поплыли медицинские припасы и случайные инструменты. Асала оглядела приборную панель, нашла управление манипулятором трюма. Вытянула его и включила на его конце электромагнит. Почувствовала притяжение, потом стук. Манипулятор внес челнок внутрь, поместив на решетку за ее креслом. Тот едва вмещался в трюм.
Асала торопливо закрыла люк и включила наддув. Кислородные баки застонали от усилий. Наконец индикатор на датчике вспыхнул зеленым. На это тут же отреагировал челнок, автоматически сдвинув внешнюю крышку, когда обнаружил пригодную для дыхания среду. Асала сняла шлем и выкрутила свои имплантаты до упора. Визг двигателей стал практически невыносим, как и шипение воздуха, и ранее не слышный гул панели управления. Она поморщилась от какофонии, но потерпеть надо было всего-то секунду, пока она не найдет один крошечный звук, погребенный под толщей остальных.
И вот он: Дайо делает ровный вдох.
***
Теперь космос усеивали останки повстанческих судов и отбросы, что ранее на них летели. «Шип» торжествующе плыл через мусор, но радости в этой победе не было. Не считая переговоров пилотов и далекой вибрации остывающих рельсотронов, на мостике Кинриг было тихо, как на похоронах.
За стеклом корчились края кротовой норы.
— Она сжимается? — спросила генерал у инженера.
Инженер ответила пустым взглядом.
— Видимо, генерал.
— Но ничего не изменится, да?
— Для планеты? Нет. — По лицу женщины струились слезы. — Нельзя передвинуть планету на место.
Кинриг взглянула на женщину.
— Я не знаю твоего имени.
— Нур аветт Дана, кима.
— У тебя есть семья, Нур?
— Нет, кима.
— Друзья?
— Не сказала бы, кима.
— Тогда по кому ты льешь слезы?
Нур медленно оглянулась на Кинриг, не понимая вопроса.
— По Гань-Дэ, — сказала она задушенным голосом, и ее тон подразумевал, что ответ очевиден.
Кинриг опустилась в кресло всем весом. Сама она не лила слез. Ее слезами были слезы Нур. Замерзшие слезы всех отважных ганьдэских пилотов, теперь паривших в вакууме среди обломков, — тоже ее. Будущие грозовые дожди, моря, набегающие на пороги и некогда сияющие улицы, — это тоже горе Кинриг, оплакивающей любимую планету.
Кротовая нора пробыла открытой двадцать минут. Кинриг держала фронт при осаде Халиена полгода. Прослужила в армии пятьдесят два года. Всю свою жизнь она страдала и проливала кровь и пот во имя Гань-Дэ. И все же — двадцать минут. Двадцати минут хватило, чтобы перечеркнуть все ее труды.
В войне всегда надо учитывать два уровня: непосредственные задачи битвы и долгую перспективу. Битва закончена. А на поверхности планеты начиналась новая. Ее советники соберут цифры и доклады, придут к более определенным выводам, чем Нур. Они переживут шок, потом начнут строить планы, проводить эвакуацию, разрабатывать стратегии. Найдут способ пережить грядущие дни.
Но годы? Но десятилетия? Сколько еще Гань-Дэ будет пригодна к проживанию? Если у них нет родины, то кто они такие?
Нет. Она этого не потерпит. Она не станет смотреть, как ее гордый народ побирается, клянчит, как клановцы, кланяется перед какой-то другой планетой и забывает свое наследие. Поражение в битве — с этой горечью она бы справилась. Но перед ней стоит аннигиляция. Полное уничтожение.
Она скорее выколет себе глаза, чем это допустит.
 
— Вперед, — сказала она навигатору.
Тот не понял.
— Генерал?
На нее уставился весь мостик. Она сплела пальцы в перчатках и кивнула. Долгая перспектива.
— Перед нами два развития событий. В одном мы завладеем технологией, которую от нас унесли за эту дверь, и приручим ее сами. С ее помощью мы вернемся и заберем соплеменников в безопасный край. Во втором нашей родине конец. Гань-Дэ конец, и ни одна технология ее не спасет, никакую дверь нельзя будет открыть вновь.
Ее дети, ее внуки. Ее разрывали воспоминания о них.
— В этом будущем мы — это все, что останется от нашей культуры. Мы — знаменосцы. Мы те, кто воссоздаст все вновь. — Она ответила на взгляды экипажа. Они впали в ярость и смятение, как и она под внешним фасадом. — И в любом будущем — я вам клянусь… — Она с силой показала за стекло. — Мы истребим извергов, что это сделали. Мы принесем справедливое возмездие за наш мир.
Встал молодой офицер и отдал честь.
— До самой смерти, генерал, — сказал он, повторяя присягу, которую принял, когда получил эту униформу.
Один за другим офицеры последовали его примеру.
— До самой смерти.
— До самой смерти.
— До самой смерти.
«Шип» двинулся вперед — флагман мощи и гнева — и вошел в смыкающийся зев в неведомое.
***
Почему они не погибли?
Да, конечно, безоружный устаревший корабль — не приоритетная цель, но Нико уже должны были погибнуть. Они на это надеялись, надеялись, что дроны снова переметнутся к своим хозяевам, неразборчивый ганьдэсец или хайямец расчистит игровое поле — какая уже на самом деле разница кто? Они лежали на полу и ждали. Умоляли. Взрыв — это быстро, вакуум — чуть дольше. Но сойдет что угодно. Или даже... даже если корабль возьмут на абордаж, даже если победителю понадобится что-то из обломков, то они просто пристрелят Нико без лишних слов, это очевидно. И это сойдет, лишь бы поскорее.
Затрещала рация.
— Диспетчерская?
Нико открыли глаза. Снова закрыли. Это не для них. Им ничего не нужно делать.
— Диспетчерская? Прием?
Нико сели, тупо уставившись на свою импровизированную рабочую станцию, словно увидели ее впервые. Все было как во сне, словно их тело принадлежало кому-то другому.
— Прием? Есть там кто живой?
Нико медленно потянулись к столу.
— Да, прием, я вас слышу. Кто говорит?
— О, слава долбаным богам, — произнес голос с другого конца. — Это капитан Баник, корабль «Стрела». Э-э, бывший блок G.
Нико понятия не имели, кто это.
— Ну и?
— Это точно диспетчерская?
— Это… — Нико оглядели помещение, где находились только они и труп. — То, что от нее осталось.
— Ладно, хорошо. — По голосу слышалось, что говорящий с трудом держит себя в руках. — Я… у меня на борту пятьдесят человек. Главные двигатели отказали, мы не успеем в кротовую нору вовремя. Я не… что нам делать?
Нико уставились перед собой.
— Прием?
— Да… да, я здесь, прием. — Нико пытались пробраться через кашу, в которую превратились мозги. Ну почему они просто не погибли?
«А вот эти пятьдесят человек погибнут, — ответила какая-то их частичка, — если ты сейчас ничего не сделаешь».
— Вы… вы под огнем? — спросили Нико.
— Нет. Нет, весь кошмар сосредоточился у норы. А мы и от стыковочного узла еле отползли.
— Так. Так. — «Думай». Они открыли общий канал. — Говорит… диспетчерская всем оставшимся кораблям «Галы». Пожалуйста, дайте сигнал, если вы все еще рядом с лагерем.
На экране загорелось около десятка огоньков.
— Так, отлично. Эм-м, так, дайте сигнал, если у вас остались хотя бы маневровые двигатели. Чтобы перемещаться хотя бы на небольшую дальность.
 
Ответили три огонька.
Три корабля. Ладно. Нико пригладили волосы и выдохнули. Эти три корабля не назвать рабочими, но они хотя бы могли летать. Могли подбирать людей и перевозить… к… ним. Судно Нико сдохло, зато в нем много воздуха и места. Уже что-то. Это поможет.