Предать сердце. Спасти сына

Я старалась работать безупречно, с исступлённым упорством вникая в хитросплетения банковской документации, впитывая информацию с жадностью умирающего от жажды, но при этом не привлекать лишнего внимания, словно тень, скользящая по стенам. Улыбалась коллегам фальшивой, приклеенной улыбкой, от которой болели мышцы лица, запоминала имена, поддерживала светские беседы на корпоративной кухне о погоде и последних фильмах, будто меня на самом деле интересовали эти пустые разговоры – всё, как в изощрённой театральной постановке, где от моей актёрской игры зависела не победа на кинофестивале, а жизнь самого дорогого человека, всего моего мира.
  
Синяки постепенно бледнели, превращаясь из жутких фиолетово-чёрных пятен в желтовато-зелёные разводы, напоминающие болотную тину, но каждое утро я всё равно тщательно маскировала их макияжем, слой за слоем, превращая лицо в безупречную фарфоровую маску. А под деловыми костюмами, словно под доспехами, скрывались ещё не зажившие рубцы и ссадины – немые свидетели моего кошмара, напоминавшие о себе резкой болью при каждом неосторожном движении.
Роман, казалось, всегда находился рядом, словно преследовал меня, но не зловеще, а с какой-то трагической неизбежностью – то случайно сталкивался в коридоре, провожая взглядом, в котором читалось что-то большее, чем профессиональный интерес, отчего внутри рождалось странное, почти забытое тепло; то заходил проверить, как я осваиваюсь, принося с собой аромат дорогого одеколона с нотами сандала и морской свежести, напоминающий о жизни, которой у меня никогда не было и не будет. Его внимание было ненавязчивым, но постоянным, будто невидимая нить связывала нас, даже когда мы находились в разных концах здания, и от этой мысли у меня сжималось сердце в болезненном спазме – ведь эту нить мне предстояло безжалостно оборвать.
Иногда, погружённая в работу, как в омут с головой, пытаясь утопить в ней свои страхи и сомнения, я ловила на себе его взгляд через стеклянную перегородку – внимательный, изучающий, проникающий в самую душу, словно он пытался решить сложную головоломку, разгадать тайну, которую я так отчаянно скрывала. В такие моменты сердце ёкало, обрываясь, и я не могла понять – от леденящего страха быть разоблачённой или от чего-то совсем другого, опасного и непозволительного, чему не было и не могло быть места в моей искалеченной жизни.
– Ольга Андреевна, не составите компанию за обедом? – его голос, глубокий и бархатный, застал меня врасплох над очередной стопкой документов о системе безопасности банковских ячеек. Я вздрогнула так, что чуть не опрокинула чашку с давно остывшим кофе, мыслено проклиная себя за несдержанность, за эту выдающую нервозность реакцию.
Роман стоял в дверях моего кабинета, облокотившись на дверной косяк с небрежной элегантностью человека, уверенного в себе и своём месте в мире – той уверенностью, которая была навсегда утрачена мной с первым ударом по лицу в той проклятой комнате. Светло-голубая рубашка с закатанными рукавами открывала сильные запястья с дорогими часами, намекающими на его статус, тёмно-синий галстук был чуть ослаблен – признак окончания рабочего дня, момента, которого я одновременно ждала и боялась, ведь вечер означал возвращение к сыну, драгоценные часы с ним и вместе с тем – новую порцию мучительного страха за его жизнь.
Отказаться было нельзя, я это понимала с кристальной ясностью, от которой щемило сердце. Каждая минута рядом с ним приближала меня к цели, к сейфу, к документам, которые должны были спасти Дениса, вытащить нас из этого замкнутого круга кошмара. Но и каждая минута делала предстоящее предательство всё более невыносимым, оно тяжёлым камнем оседало на дне души, отравляя каждый вдох, каждую секунду рядом с этим удивительным человеком, не заслуживающим той судьбы, что я ему готовила.
– С удовольствием, Роман Игоревич, – улыбнулась я, захлопывая папку с предательским стуком и надеясь, что он не заметил, что именно я изучала, что не прочитал в моих глазах бездну лжи. – Дайте мне пять минут.
По пути в ресторан он рассказывал о банке, его истории, своей работе, о любви к своему делу – голос звучал глубоко и мелодично, с лёгкими интонациями, выдающими в нём, возможно, музыкальное прошлое. Каждое его слово было пропитано искренностью, настоящей страстью к своему делу, к защите доверенных ему людей и их ценностей. В другой жизни, в другой реальности, где не было бы боли и страха, где я была бы просто женщиной, а не загнанным в угол зверем, я бы с удовольствием слушала этот голос часами, вбирая каждую интонацию, каждый обертон. Но сейчас каждое его слово, каждый искренний взгляд был для меня частью головоломки, которую нужно было решить, чтобы выжить, и одновременно – новым гвоздём в крышку гроба моей совести, умирающей медленной, мучительной смертью.
В небольшом ресторане неподалёку от банка, с тёплыми кирпичными стенами и приглушённым светом винтажных ламп, создававших ощущение интимности и уюта, я заметила одного из людей босса – коренастого мужчину с квадратной челюстью, которого сразу узнала по шраму, пересекающему левую бровь. Он сидел за столиком в углу, делая вид, что читает газету, безразличный ко всему, но его стальной взгляд, холодный и мёртвый, неотрывно следил за нами, прожигая затылок, словно лазерный прицел снайперской винтовки. Тошнота подступила к горлу, когда наши глаза встретились на долю секунды. Послание было ясным, как удар хлыста: торопись, время истекает, песочные часы почти пусты, ты ходишь по лезвию ножа.
– Вы какая-то напряжённая, – Роман осторожно коснулся моей руки, посылая непрошеную волну мурашек вверх по предплечью, напоминая, как давно меня никто не касался с нежностью, не причиняя боли. В его карих глазах читалось искреннее беспокойство, тревога за меня, от которой стало ещё тяжелее дышать, словно невидимая рука сжимала горло. – Что-то случилось? Может, я могу помочь?
Если бы ты знал, Роман. Если бы только знал, что единственный способ помочь мне — это отдать те документы, открыть свой сейф, вручить мне ключи от своего королевства… Ты бы сделал это? Пожертвовал бы своей карьерой, своей репутацией, всем, что ты построил, ради женщины, которую едва знаешь, которая лжёт тебе с каждым вздохом?
– Просто устала, – я попыталась улыбнуться, чувствуя, как дрожат губы, как мучительно даётся эта фальшивая улыбка. – Новая работа, много информации… Ещё сын капризничает последние дни, плохо спит. Обычные будни работающей мамы.
Я нервно отпила вино, чувствуя, как терпкая кислинка обжигает горло. Человек со шрамом перевернул страницу газеты с театральной неторопливостью, не отрывая от меня взгляда, в котором читалась не угроза даже, а спокойная уверенность в своей власти над ситуацией, над моей жизнью. Мой телефон, лежащий на столе, завибрировал – сообщение от няни, что Денис отказывается обедать и спрашивает, когда я вернусь. Когда мама обнимет его, когда поцелует перед сном, когда снова всё будет хорошо, как раньше… Горло сдавило спазмом такой силы, что на глаза навернулись слёзы – такой обыденный, повседневный вопрос, но в контексте нависшей над нами угрозы каждое напоминание о сыне было подобно удару под дых, выбивающему весь воздух из лёгких.
– Знаете что? – Роман сделал глоток своего виски, золотистые отблески в стакане перекликались с тёплыми искорками в его глазах, смотрящих с такой теплотой, которую я едва выносила. – Завтра суббота. Я собираюсь в яхт-клуб – небольшая прогулка по реке помогает очистить голову от рабочих мыслей. Присоединитесь? Можете взять сына – детям обычно нравятся лодки.
  
Сердце пропустило удар, а затем заколотилось с утроенной силой, как птица, бьющаяся в клетке из рёбер. Это был шанс, внезапный и пугающий своей идеальностью – на яхте наверняка будут его личные вещи, возможно, портфель с документами или даже ключи от сейфа, которые я смогу скопировать… Это был шанс, посланный судьбой, или, скорее, дьяволом, насмехающимся над моими моральными терзаниями, навязывающим самый жестокий выбор – использовать доверие человека, который ничего плохого мне не сделал, который, наоборот, проявлял только заботу и внимание.