Скованные одной цепью (СИ)

Сегодня я уже посещал её шатёр, успев получить ехидный комментарий Килары, что трачу на подобное слишком много времени. Впрочем, когда она стала серьёзнее, то пришлось и правда остановиться и поговорить.
— Я не хочу, чтобы потом Чёрных Полос обвинили в смерти архонта, — сказал я капралу.
— Будет лучше, если нас обвинят в смерти тысяч менее знатных, но реально больных беженцев, Изен? — наклонила она голову. — Не моё дело, конечно. Ясно ведь, что ты в одиночку ситуацию не изменишь, но с чего-то ведь надо начинать? Ладно, не думай, что я лезу не в свои дела. Раз ты так решил, то чай не идиот, как наш сержант. Всё-таки каждый день с Маутнером шушукаетесь, а потом на собрания к Логвуду ходите, как на дежурства. Но скажи, ты правда не видишь разницы? Люди умирают от болезней, поноса, простуды, истощения. Каждый день. В то время как один из лучших целителей и магов, которого я знаю, носится за архонтской потаскушкой, нагулявшей ребёнка непонятно от кого!
  
— Все мы выбираем приоритеты, капрал, — холодно заметил я, смерив её жёстким взглядом. — А потом можем быть верны им, либо метаться, словно флюгель. Быть может, пора и тебе?
Оставив застывшую женщину, я покинул её, вернувшись к другим задачам, которых, как всегда, была масса.
— И правда масса… а я стою тут и наблюдаю за повозками знати и горными козами, — пробормотал я себе под нос.
Сразу за аристократами (и вокруг) двигалась основная масса солдат нашей армии. Следом ехали повозки с ранеными, а впереди всей колонны — руководство: Логвуд и высший офицерский состав.
Проблема, конечно же, крылась в цифрах. Слишком уж много у нас было беженцев и слишком мало воинов. Несмотря на все усилия, летучие отряды Пилекса Зарни, словно гадюки, постоянно жалили колонну со всех сторон. В армии младшего воеводы выдвинулся новый командир, безымянный военный вождь объединения нескольких кочевых сайнадских кланов, которому и было поручено ни днём ни ночью не давать покоя нашим силам. Колонна с трудом продвигалась на восток — окровавленной, раненой змеёй, которая всё никак не хотела умирать, — и этот вождь теперь представлял для Логвуда (и нас) самую серьёзную угрозу.
Неспешная, хорошо рассчитанная бойня. Даже если бы мы не останавливались тогда, это не сыграло бы роли. Всё равно нагнали бы. Всё равно столкнулись бы…
Постоянная грязь и холод стали нашими спутниками. Я успел изготовить для Полос достаточно согревающих артефактов, чтобы они не пускали сопли пузырями, но я физически не мог сотворить подобное для всей армии и, тем более, беженцев.
Мало того, начались проблемы с животами, так как воды, хоть и стало больше за счёт осадков, но существенно упало её качество. Многие не удосуживались в должной мере её вскипятить, отстоять или очистить перед употреблением, отчего начали заболевать, блевать и дристать. Пошла эпидемия заразы, которую приходилось лечить практически без лекарей. Колдунов у нас осталось очень мало, всех повыбили. Если полсотни на всю колонну наберётся, я серьёзно удивлюсь и присвистну.
Ещё и голод. Каждую ночь с момента того отдыха забивали всё больше голов скота, овец, свиней и коз. Животных избавляли от мучений, затем разделывали и бросали в огромные котлы, где варилась овсяная каша с мясом и костным мозгом, которая теперь стала главным блюдом в рационе всей колонны. Каждую ночь лагерь превращался в скотобойню, оглашался криками умирающих животных, в воздухе вились тучи ещё не ушедших в спячку мух и куда более наглых птиц-падальщиц.
Чудовищный, еженощный рёв держал не только мои нервы натянутыми до предела. Вся колонна не могла в должной мере адекватно реагировать на происходящую бойню. Казалось, безумие шло за нами по пятам, днём и ночью, неотступно, как Пилекс Зарни со своей огромной армией.
Люди, которых я знал, словно бы состарились. Не только внешне, но и духовно. Теперь маги клана Серых Ворóн не создавали ощущение уникальных. Многие молодые девушки и парни составили им компанию, получив взгляд стариков, видящих слишком много трупов.
Мир как будто сжался. А мы ковыляем по его краям — видимым и невидимым. Истощены, но не сдаёмся. Потеряли счёт времени. Лишь бесконечное движение, которое прерывает только его отсутствие — потрясение отдыха, невероятный звук рогов, знаменующих конец дневного перехода. И пока грязь не осядет и не засохнет, никто не шелохнётся. Не верит, что миновал новый день, а мы всё ещё живы.
Кроме бесконечных совещаний, где приходилось придумывать, иной раз, просто выдающиеся в своей изощрённости планы, как протянуть лишний день без столь же губительных потерь, и посещений Силаны, которая неизменно жаловалась, что ребёнку — не место в походе, будто бы я мог как-то это изменить, ещё и участвовал в патрулях. Не потому что надо, то есть… разумеется надо, но я являлся одним из офицеров высшего звена, отчего мог передать сие право менее высокопоставленным личностям. Однако не желал этого. Поэтому вместе с неполным десятком ходил по лагерю беженцев, хаотическому лабиринту палаток, навесов и крытых фургонов, вглядываясь во всё с извращённым равнодушием. Останавливал драки, налаживал порядок, предотвращал насилие, каннибализм, грабежи и воровство. Старался помочь, хоть и ощущал, сколь это ничтожно, мелко и практически бесполезно. Замыленный глаз привык к виду трупов.
Дети умирали. На утро я, истративший все силы, присел, положив горячую, практически раскалённую руку на плечо матери, и вместе с ней смотрел, как жизнь медленно покидает младенца у неё на руках. Словно пламя масляного светильника, становится всё более и более тусклым, вспыхивает и гаснет. В тот миг, когда борьба за жизнь уже проиграна, маленькое сердечко замедляется от этого осознания, а затем замирает в немом удивлении. И больше уже не бьётся. Затем боль наполняет обширные пещеры в душах живых, уничтожая всё, чего касается, яростью и гневом на такую несправедливость.
Что можно противопоставить слезам матери? За сегодняшнее дежурство я помог слишком многим и истощил себя. Если надорвусь, то сам слягу, что ухудшит и без того тяжёлую ситуацию.
— Всегда будет мало, — произнесла Дунора, которая сегодня составила компанию на моём обходе. — Не вини себя, я ведь вижу, о чём ты думаешь, лейтенант. Что мог бы спасти его. Но что делать с тем, кого бы ты встретил через десять шагов? А через двадцать?
— Она права, — тоскливо пробурчал Рушен. — Смерть здесь — не исключение, а правило. Поэтому даже сотня лишних целителей не сумели бы её остановить.
Я лишь кивнул. Знал это и так, но знать одно, а видеть…
Наш неполный десяток, вымазанный грязью, пóтом и кровью, стал кем-то вроде призраков, бродящих по огромному лагерю, размер которого мог сравниться с маленьким городком.
Люди привыкали к постоянному присутствию друг друга, к тому, что на ближайшее время можно позабыть об индивидуальности. Все теперь представляли собой коллектив. И речи, которые ранее побоялись бы произнести даже в узкой компании «своих», стали гулять всё более открыто.
— Логвуд — на самом деле демон, такую злую шутку сыграл над нами Дэсарандес.
— Да нет, он в сговоре с Пилексом Зарни и царём Велесом, всё это вторжение — маскарад, ибо сама смерть явилась, чтобы объять все земли смертных. Мы склонимся перед его мёртвым ликом, а взамен за всю пролитую кровь Логвуд, Зарни и Дэсарандес сами станут богами, пододвинув Троицу и Двуликого.
— Смерть идёт за нами в виде мух. Видели эти стаи? Я самолично узрел, как тучи принимали вид безглазого лица, словно у некромантов. Каждый закат теперь приветствует нас голодной усмешкой на темнеющем небе.
  
— Те клановые маги, из Серых Ворóн, идущие с Логвудом, заключили договор с духами земли. И эту землю нам предстоит удобрить своими телами…
— Это ты не туда загнул, дружок. Мы-то — всего лишь добыча для Маахеса, бога войны. Тразцский тиран нагнал ужаса на Рох и Данхолф, отчего окреп. Теперь его взор ищет новую жертву. И он нашёл нас.
— А на Совете Знати едят детей.
— Это откуда известно?