Помощница капитана (СИ)

Чужой мир был прекрасен, пока оставался чужим, но становился враждебным, едва только появлялась мысль о том, что он никогда больше не вернётся домой.
Упорядоченные, будто вымеренные по линейке корпуса усадьбы сжимали его в тиски.
Вначале, когда они только появились здесь, их с Орловым хотели поселить в одной комнате – при том, что дворец, в котором их разместили, был весьма немаленьким и абсолютно пустым. Только долгими уговорами удалось объяснить, что если им нужны не разные комнаты, то, по крайней мере, разные, отгороженные друг от друга ширмами, кровати-топчаны.
В конце концов Орлову был выделен центральный зал, а Ксении отгородили узорным экраном небольшой уголок. Спать на узкой кровати она привыкла, но странного каприза принимающей стороны всё равно не понимала.
Что сина разглядели в них? Теперь Ксения, кажется, начинала понимать, но всё ещё не понимала до конца. Высокомерные взгляды Вея и особая почтительность, как вспоминала Ксения теперь – опасливое нежелание соприкоснуться с ней даже краешком рук.
Ворочаясь с боку на бок, Ксения краснела при мысли о том, как здесь отнеслись к ней.
«Но почему?!» – вопило всё внутри, но понять она не могла.
Ксения была симпатична, но на флоте никто никогда не обращал внимания на то, что она девушка. Вся её красота была обращена внутрь себя и терялась среди блеска столичных франтов, как теряется ромашка в окружении роз. Она никогда не видела себя в роли невесты – просто не знала, что бы это могло ей дать. У неё были друзья в полку, но любовники или возлюбленные – никогда. Её сердце билось одинаково для всех – и в то же время чуть отстранённо, будто покрытое зыбкой паутинкой льда.
Переворачиваясь на другой бок, она снова и снова разглядывала комнату, осточертевшую за эти три дня – домашний алтарь, расположенный в центре, напротив входных дверей. Каменный, покрытый бамбуковыми циновками пол. Широкие двери, раздвигавшиеся в стороны, как переборки на корабле.
Как и всё здесь, обстановка главного зала строго регламентировалась, была подчинена требованиям традиции и законам симметрии. Мебель располагалась вдоль стен и состояла в основном из столиков: один из них, для чтения, стоял у окна, другой, для игры в маджонг – симметрично от него у другой стены. У каждого столика стояла пара неудобных стульев со спинками, изукрашенными орнаментами и резьбой. Зато во множестве присутствовали здесь – как и во всех комнатах Сина, где успела побывать Ксения – подставки для ваз и курильницы.
В убранстве залы, как и всюду здесь, преобладали красные и коричневые тона – казавшиеся необыкновенно мрачными после усадьбы Троекуровых или даже отделанного берёзой корабля. На стенах висели картины, непривычные и чужие, во множестве стояли повсюду вазы с цветами и антикварные статуэтки.
Внутренние стены разделяли дом на три почти равные части. Ксения уже знала, что в других домах каждая из таких комнат служила местом обитания отдельной семьи – но хотя две соседние от них пустовали, одну из них выделили Орлову под кабинет, но всё равно не разделили ромеев между собой. Там, в кабинете, стояли прямоугольный письменный стол и множество книжных полок, предназначенных для хранения свитков и инфо-камней. Орлов, однако, большую часть времени проводил во дворе – как будто тонко чувствуя двусмысленность взглядов, в первые же дни угадал, что долгое сидение в помещении не по чину ему.
Прислуга каждый день приносила им воду для умывания и выносила кувшины с отходами, растапливала очаг и чистила жаровни, подметала комнаты и двор – но даже эти молчаливые сины, как теперь казалось Ксении, искоса с затаённой усмешкой поглядывали на неё.
Вспоминалось теперь Ксении и то, как впервые удивился Вей, когда Ксения изъявила желание отправиться в город одна – без своего, как назвал его Чин Лу, «чанай». «Что такое чанай?» – не переставая билось у неё в голове. И не это ли «чанай» было причиной того почтения, с которым Вей и Кан смотрели на графа, но которого не было в их взглядах, когда они смотрели на неё?
 
Если даже «чанай» означало супруг… то она всё равно ничего не понимала. Сама она не слишком уважала тех, кто спешил выскочить замуж, не отслужив положенные двадцать лет на флоте. Не потому что осуждала их интимную жизнь, а потому что, как правило, это означало их неготовность служить Империи, рисковать жизнью ради неё. Но было множество браков, в которых двое, обвенчавшись, вместе отправлялись на далёкие рубежи, и в этом случае Ксения не видела в их отношениях беды. Однако теперь, обнаружив навешенный на себя ярлык, она вдруг почувствовала себя униженной – сама не зная почему.
В конце концов, глядя на серебристое око луны, взиравшее на неё из-за окна, Ксения не выдержала, испустила гортанный стон и, поднявшись и в темноте придерживаясь руками за низкие комоды и столики, побрела на половину капитана.
Орлов тоже не спал. Он не так переживал, как Ксения, но всё же напряжение спутницы передавалось ему. В комнате стоял густой и будто бы согревающий запах засушенных цветов, который обычно успокаивал его – но не сейчас.
Что такое сатаи – он понял в ночь светлячков, когда смотрел поставленную на сцене старинную легенду о чиновнике, супруга которого возжелал князь. Чиновник не слишком противился, резонно рассудив, что все только выиграют, если он пойдёт навстречу желанию князя, и отдал ему своего сатаи. Дальше следовало нагромождение драматических сцен, после которых, в конце второго акта, князь погиб – и сатаи вернулся назад к своему супругу, ведя за руки двоих детей, которых чиновник тут же утопил.
Орлов равнодушно взирал на всё это, пытаясь извлечь из происходящего максимум выводов относительно обычаев народа, к которому попал. И увидев на сцене сатаи и его детей, отчётливо понял, что нет никаких однополых браков, к которым он привык.
Он огляделся по сторонам и увидел внезапно окружающих его людей в новом свете – это было немного легче от того, что в ложах вельмож сидели несколько сатаи, тонких юношей, которых Орлов не видел среди Сина до сих пор – если не брать встречу с Цы Си в расчет. Они все были молоды и хрупки, ухожены и улыбчивы, а лица прикрывали веерами фиолетового и зелёного цветов. В отличие от других, которых здесь было большинство, сатаи не носили мечей, а когда пьеса закончилась – к ним стали подходить слуги, чтобы на руках отнести их прочь. Никто из них не ходил, и довольно быстро Орлов понял почему – когда в складках шёлковых одежд одного из этих «мальчиков» промелькнула неестественно маленькая, вызывающая содрогание нога. Другие – очевидно, чанай – с завистью смотрели им в след.
Заметил Орлов и ещё кое-что. Если лица «сатаи» были нежными, как пионы, а лица «чанай» – острыми, с носами, похожими на клювы хищных птиц – то среди прислуги почти не было ни тех, ни других. Нёсшие сатаи на руках имели угловатые формы и квадратные скуластые лица, а в глазах их светился непонятный смиренный покой.
Здесь, в Сина, происходило совсем не то, что Орлов представлял себе до сих пор, но в то, что он увидел только что, граф до конца поверить не мог.
Рассказ Ксении, впрочем, окончательно его убедил.
Теперь же, когда они получили предложение от второго сатаи императора, пьеса, увиденная на сцене, бесконечно крутилась у Орлова в голове.
Конечно, никто не собирался по-настоящему брать в супруги Ксению. И тем более никто не собирался заставлять её рожать детей – если бы Ксения и согласилась на подобное, то сделать всё равно бы не смогла. И всё же мысль о том, что девушка окажется оторвана от него, заперта в замкнутом пространстве императорского гарема, не оставляла ему покоя.
«Это единственный вариант», – тут же отвечал себе Орлов. Но что-то по-прежнему смущало его. Раз за разом он вспоминал разговор с Цы Си и пытался понять, что же тот хотел от него и мог ли на самом деле помочь.
– Я подумала, – услышал он вдруг звонкий голос в темноте и, вздрогнув, приподнялся на локтях.
Ксения стояла перед ним, закутанная в шёлк. Бледная, как призрак, с серой дымкой рассыпавшихся по плечам волос, окруживших лицо.