Дом

— Какие?
Какие? Я смотрю на Стефана и вдруг чувствую, что мы как никогда далеки друг от друга. Без сомнения, был бы он девушкой, мы бы стали самыми лучшими подругами. Возможно, понять меня ему мешает та часть тела, что находится у него между ног и для которой заниматься любовью означает кончить. Одно подразумевает другое. Секс и последующее наслаждение неизменно связаны, пенис и голова живут одной жизнью во время полового акта. Они идут рука об руку и сливаются в единое целое во время оргазма.
Если бы я вслух сравнила его с его же собственным членом, Стефан разорался бы благим матом, закричал бы, что я все упрощаю грубейшим образом. При этом он непременно отчасти покривил бы душой.
Спустя два часа на Гамбургском вокзале Стефан, для которого шутки заканчиваются, как только речь заходит об искусстве, наклоняется ко мне, как будто хочет поделиться мыслью о произведении, находящемся у нас перед глазами. В данный момент перед нами скучнейшая инсталляция Йозефа Бейса.
— У меня встает.
— С чего бы?
— Просто так, не знаю, в чем дело.
Мы малюсенькими шажочками передвигаемся к стене напротив, на которой аккуратнейшим образом развешаны написанные чем-то похожим на кровь или клубничный сок наброски. Они уже не привлекают внимание Стефана: он лишь мельком читает таблички под ними. Его глаза лихорадочно разыскивают темный уголок. Он находит его — это темная комната, в которой показывают экспериментальные короткометражки, — и мы смешиваемся с редкой публикой, слушающей стоя. Он шепчет:
— Дай мне свою руку.
— Ты сам потащил меня на эту выставку.
— Не знаю, что со мной, у меня прямо сейчас прилив тестостерона…
— Пройдет.
— Ты даже не хочешь знать, что я сделал бы с тобой, будь такая возможность, прямо посередине этой комнаты.
Как это не хочу знать? Я быстро, пусть мне и только-только стала интересна выставка, протягиваю руку Стефану, он затаскивает ее себе в карман так, чтобы я могла обхватить его член. Меня потрясает осознание того, что в своем припадке этот мужчина растерял весь здравый смысл. Шел снег, а мы ходили кругами два километра, пока не добрались до этого музея, который ему во что бы то ни стало нужно было посетить. Мы три раза поругались, потому что я слишком понадеялась на свое умение ориентироваться. Стефан начал прогулку по музею так, будто никто, кроме Бейса, не заслуживает права называться художником. А теперь рука, маленькая тепленькая ручка вокруг его члена, отнимает у него всяческую способность думать.
И ему не приходит в голову, что испытываемое мной возбуждение, проявлениями которого я делюсь с ним, абсолютно независимо от моего тела. Он и представить не может, что мое тело равнодушно, что реагирует моя голова. Не подозревает, что меня радуют его собственное возбуждение и картинки в его голове. Вот оно, точное описание нашей взаимной лжи, не так ли? Он притворяется, что я источник его эрекции, а я в свою очередь — что соответствую этому вожделению, вовсе не принадлежащему мне. Скорее всего, дело в том, как резко изменилась температура внутри музея по сравнению с тем, как было на улице. Женщины занимаются любовью по уйме превосходных причин, не имеющих ничего общего с физическим наслаждением. Каким образом может мужчина знать это? Как мог Стефан догадаться, что моя причина в сию минуту — это желание, чтобы два наших континента соприкоснулись? Без этих недолговечных метеорологических условий, то есть без этого урагана, наши континенты никогда не приблизятся друг к другу. Ради этой магии, ради того, чтобы увидеть, как он теряет себя, снова становится молодым и пластилиновым, подобно мне, чтобы услышать в его низком голосе безнадежно высокие нотки мальчишки, я седлаю его и смотрю, как он широко раскрывает глаза, остолбенев, казалось бы, от власти, которой я обладаю верхом на нем.
 Breezeblocks, alt-J 
Октябрь 2010 года. Жозефу исполняется двадцать один год. Мы так влюблены, что в подарках нет особой необходимости. Для счастья хватило бы ерундового свитера или билета на концерт, но моя сумасшедшая мания величия подкинула дьявольский план, который так вдохновляет меня, что хранить его в секрете невозможно. Я подарю ему девушку из эскорта, и мы проведем время втроем. Я выбрала отель, время, полностью продумала план в голове. Осталось лишь найти девушку.
 
Одну я приметила — Натали: она подошла бы прекрасно, потому что специализируется на парах. Ее тело выглядит красиво, если это должно меня заботить. И описание на сайте дает надежду на то, что она не будет демонстрировать излишний профессионализм. Однако есть проблема: ее лицо безнадежно размыто. Несмотря на мою вежливую просьбу, она не соглашается отправить мне свое фото. Ее тело может быть самим совершенством, но я не представляю, как могла бы рискнуть и нанять девчонку, чье лицо может все испортить.
После некоторых колебаний я останавливаю свой выбор на некой Ларисе, найденной в сети благодаря английскому эскорт-агентству. Восхитительная русская девушка лет двадцати, блондинка с тонкими чертами лица и большими миндалевидными глазами голубого, будто лед, цвета. Очень довольная собой, я показываю фото Жозефу. Мало будет сказать, что мы проводим две оставшиеся до великого вечера недели, подогревая друг друга, представляя экзотические комбинации меня и Ларисы, в то время как он будет держать в руке набухающий член, а голова его будет наполняться незабываемыми картинками. Те ужасы, которые мы смотрим каждый по отдельности в интернете, скоро станут реальностью. Лариса, это чувственное имя, как часто мы вспоминаем его, лаская друг друга.
Мы встретились с ней в Cafe de la Paix[3].
Стоял погожий морозный день, и я мерзла на террасе, пока она ждала меня внутри. Мне нужно было развернуться и уйти с самого начала, но я находилась под впечатлением. Как реагировать, когда метрдотель провожает вас к столику, за которым расположилась закутанная в меха высокая русская девушка, попивающая шампанское и очищающая клешни омара? Все в ней кричало о наличии денег, даже улыбка на лице, не меняющая ничего во взгляде. Свет, в котором утопала комната, падал на ее бархатистую накрашенную кожу. Мужчины исподтишка изучали взглядом нашу парочку. От нее пахло сильными, замысловатыми духами — фиалковым парфюмом от Guerlain, и ее мелкие зубы сверкали как жемчуг, когда она делала вид, что смеется.
Если бы Жозеф пришел со мной, он несомненно увидел бы то, что я не заметила в суете: что она была слишком сильно накрашена, что ей явно было все равно, с кем спать, с мужчиной или с женщиной, главное, чтобы заплатили — на улице де ла Пэ не поселится тот, у кого слишком много требований. Она не походила на свою фотографию: в ней не было ни следа от нимфы со снимка, только очень высокие скулы не поддались ретушированию фотографа. Мне стоило бы поблагодарить ее и отправиться на поиски новой гетеры, но времени оставалось чрезвычайно мало, и я не могла позволить себе такие фантазии. Слишком уж долго мы мечтали о Ларисе.
Расставшись с большей частью своих средств, я постаралась внедрить Ларису такой, какой она была в наших фантазиях, отодвинув на задний план бездонное равнодушие, которое она у меня вызывала. Когда Жозеф спросил у меня, как все прошло, мое сердце нервно забилось, и я соврала: «Ох, она очень тебе понравится».
Мы ждем в номере с шести часов вечера. Я достала шампанское и кокаин, оказавшийся на удивление плохим, но я ни за что не стану критиковать собственный подарок. Быстрыми движениями, чтобы не выронить содержимое, я скручиваю косячок, от которого у меня начинают подкашиваться ноги — почва для этого была подготовлена кокаином. Смесь того и другого, залитая теплым шампанским, не дает мне и шанса на спокойствие.
В восемь Ларисы все еще нет, и я начинаю стыдливо надеяться, что она сбежала с моими деньгами. Внезапно мысль о том, чтобы провести ночь вдвоем, кажется, возбуждает больше, чем риск маяться втроем. Жозефу страшно так же, как и мне. Когда я обнимаю его (что я делала каждые две минуты этим вечером), то чувствую, как за красивым широким торсом растерянно трепещет его сердечко.