Голый неандерталец. Происхождение, обычаи, ритуалы, интеллект древних родственников человека
Кости на Бызовой стоянке сохранились прекрасно, что особенно располагает к радиоуглеродному анализу. Большую часть своего существования они провели в замерзшей земле, превосходно сохранившей их коллаген. Многочисленные измерения показывают одну фазу заселения в палеолите, сосредоточенную вокруг 28 000 лет. Замеры весомые, очень весомые. По словам профессора Тома Хайама из Оксфордского университета, одного из лучших специалистов по радиоуглеродному датированию в мире, Бызовая стоянка, пожалуй, один из самых хорошо датированных мустьерских объектов в мире. И в этот раз анализу подвергали не путешествующие микроугли, а скелеты мамонтов, целые, в анатомическом порядке. На этих костях присутствуют разделочные следы от мустьерских кремневых орудий. В 2007 году над этими ящиками, открытыми в Республике Коми, в моем сознании стал вырисовываться совсем неожиданный исторический сценарий. Как мустьерские артефакты оказались на полярном круге, 14 000 лет спустя после исчезновения этой культуры во всех других местах планеты?
Северные границы между Востоком и Западом…
Чтобы попытаться разгадать эту северную загадку, нужно было вернуться на полярный круг, на захватывающие дух берега большой реки Печоры. Французское Министерство иностранных дел поддержало нашу франко‑русскую экспедицию, намеревавшуюся прояснить вопрос заселения европейского полярного пространства. Работать в тайге мне понравилось, эти абсолютно дикие европейские территории очень похожи на некоторые из самых красивых северных канадских регионов. Великие таежные красоты…
«Трусы и шлепанцы» – их форма одежды даже в феврале при –25 °C. Для них не проблема голышом выйти из вагона и сгрызть рожок ванильного мороженого.
До Бызовой стоянки добираться долго, сначала несколько дней ехать поездом из Санкт-Петербурга на северо‑восток в город Печору. Несколько дней в поезде позволяют пересечь абсолютно дикие лесные просторы Европейского Севера. Поезд едет на круизной скорости примерно 60 километров в час, с ностальгической ноткой Восточного экспресса или первой паровозной версии Транссибирской магистрали. Каждый вагон, ловко сочетающий железо, дерево, алюминий и кружевные занавески, задуман как автономная база, способная обеспечить пассажиров водой, обогревом и едой на несколько дней в случае неполадки. Зима длится в этих широтах практически восемь месяцев в году… Так что во время длинной зимы при температуре –35 °C, в отсутствие других путей передвижения, неполадка или обрыв путей сообщения может заблокировать вас на несколько часов… или несколько дней… Автономность купе и постоянное поддержание жизненных функций – вовсе не дополнительные удобства. В конце каждого вагона стоит угольная печь, бесперебойно снабжающая горячей водой систему отопления, и красивый серебристый самовар. Земля круглая, и континенты Северного полушария соединяются своими северными границами… Патрик Плюме, крупнейший специалист по доисторическим обществам Крайнего Севера, говорил, что у всех американских народов в некоторых традициях прослеживается их северное происхождение, далекое воспоминание об их полярной исторической родине и первоначальном переходе через Берингов пролив.
Когда мы движемся к северу, Европа неумолимо приближается к Азии и Америке. На Крайнем Севере все границы в какой‑то момент пересекаются. Находясь на Европейском Крайнем Севере, мы оказываемся на границе с востоком… Вернемся же в наш поезд, напоминающий величавый Восточный экспресс. Чай, кофе и круглосуточно тепло… Просто люкс, одновременно старомодный и прелестный. Дети быстро осваивают общие помещения, бегают по коридорам из одного вагона в другой, жизнь течет по поезду без стеснения. На каждой остановке старики стучат в окна, предлагая купить у них чернику, грибы, сушеную рыбу, а зимой даже ванильное мороженое. На этих остановках, длительность которых непредсказуема, умилительно наблюдать за молодежью, спускающейся на перрон в шлепанцах и трусах, чтобы покурить на твердой земле. В таком путешествии лучше устроиться поудобнее, так как неизвестно, когда приедешь. «Трусы и шлепанцы» – их форма одежды даже в феврале при –25 °C. Для них не проблема голышом выйти из вагона и сгрызть рожок ванильного мороженого. Приспособление тела к экстремальным температурам вкупе с демонстрацией мужской выносливости перед обществом. Удовольствие для глаз и мыслей.
Медленное путешествие кажется бесконечным, но дикая тайга великолепна. Не очень приятно было пересекать на протяжении нескольких часов промышленные местности с огромным количеством старых бетонных или ржавых труб, расстилающихся от горизонта до горизонта. Эти необъятные заводы выплевывают ядовитый дым всех цветов радуги. На обочинах всех ведущих к ним тропинок – застоявшаяся вода, тоже странного цвета, скорее ярко‑зеленого, прямо как в постапокалиптических фильмах. Тошнит от всего этого. Скорей бы все это проехать! Ну вот, наконец‑то мы в Печоре, бывшем исправительно‑трудовом лагере, расположившемся на Северном полярном круге и построенном самими заключенными в 1940 году между вокзалом и портом посреди одноименной реки. Печора сохранила свою лагерную элегантность. За 20 лет она пропустила через себя десятки тысяч ссыльных. Сейчас в ней живет 40 000 человек. Снег тут не сходит 200 дней в году. И только два приятнейших месяца без мороза. Вас окружает ржавчина, вызывающая в памяти изображения конца света.
О грустном все, так как сами люди в Печоре душевные, как все русские, впрочем, даже если на лице стараются изобразить серьезность. В этой суровой среде искренняя доброта людей даже вызывает зависть. После посещения местного музея и анализа его коллекций мы заехали в промышленную зону за охотничье‑рыбацким снаряжением, чтобы экипироваться по местной моде. Непромокаемая куртка, высокие сапоги и, конечно, шляпа с сеткой, защищающей от мошки. Мошка — это северный «гибрид» комара и мухи. Комарик, который не жалит, а кусается, отрывая куски плоти. Летом они облепляют все тело, и они настолько маленькие, что пробираются даже сквозь сетку, свисающую с наших шляп.
На машине от старого лагеря мы за несколько часов доехали до Бызовой стоянки, находящейся на рукаве этой огромной северной реки. Здесь, наоборот, природа была повсюду, во всем ее естественном великолепии. Кроме мошки, из‑за которой приходится постоянно жечь сухие ветки ели и березы, чтобы окуривать нашу таежную стоянку на время исследований. Мы расположились на поляне рядом с археологическим объектом. Ослепительная картина: мы находимся над рекой, и лесные просторы расстилаются перед нами, а на горизонте – Северный Урал. По дороге нам встретился старик с самодельной удочкой на плече, идущий на рыбалку.
– Ты француз?
– Да.
Замечательный беззубый хохот.
– Даже Наполеон не дошел так далеко!
И отправил нас щедро в 1812 год, когда Наполеон отступал из России и, по легенде, упавшие лошади не могли встать из‑за холода, а солдаты сгорали, греясь слишком близко у костра. Но нас из четвероногих интересовали только мамонты…
Полярное убежище последних неандертальцев?
Бызовая стоянка находится на берегу реки, под несколькими метрами ила и песка, принесенного ветром на протяжении последнего ледникового периода. Благодаря спуску и эрозии берега остатки этих человеческих поселений стали доступны довольно легко, мы лишь прорыли нескольких траншей. Как только мы достигли археологических уровней слоя седиментов, сразу появились прекрасные остатки мамонтов и каменные орудия. На стоянке обнаружилось впечатляющее количество костей мамонтов, они сидели глубоко в земле и были соединены между собой. Похоже, что время совсем не испортило состояние объекта, все находилось в несомненно первоначальном виде. Анализ костей показал, что люди приходили сюда преимущественно для охоты на больших толстокожих. Моя разведка вдоль реки позволила собрать обработанные водой куски основных каменных пород, используемых доисторическими людьми. Будучи проездом в Печоре, я выпросил у одного ремесленника оленьи рога, подобранные им в соседней тайге. С этими рогами и камнями, найденными в реке, я попробовал воссоздать орудия, которые первобытные люди использовали для разделки мамонтов. Породы легко обрабатывались, у меня получилось воспроизвести большинство палеолитических орудий, изученных мной в Сыктывкаре.