Разыскиваются полицией

Прибыло подкрепление — Ренфро. Он шумно вошел в дверь и появился на пороге кухни, держа фонарь наподобие дубинки. Дайана подала знак, что все под контролем. Он остановился, перенес вес на ногу с той стороны, где у него было оружие, и положил ладонь на рукоятку пистолета в кобуре. Эдакая гангстерская поза, но он никому не грозил — просто хотел опереться обо что-нибудь рукой.
— Мы можем уйти? — спросила Дайана. — Вы способны перейти к десерту, но при этом не разнести к чертям собачьим весь дом? Или нам все-таки лучше посадить на ночь за решетку этого хмыря?
Настала ее очередь ухмыльнуться достойному папаше. Она понимала: если придется забирать его в участок, дойдет до драки, но не боялась потасовки. Он это видел и больше не петушился. Ренфро, чтобы скрыть улыбку, опустил голову и посмотрел на свои сияющие черные, хоть к вечернему костюму, ботинки.
— С нами все в порядке, — промолвила женщина. — Спасибо, офицер. Извините, что побеспокоили.
— Нет проблем, — отозвалась Дайана, подумав, что, как только они с Ренфро покинут дом, женщина примется извиняться перед своей семейкой.
Можно не сомневаться, она из тех людей, которые просят прощения по двадцать раз на дню. Так жить проще, если только пустые слова не оставляют на языке дурного послевкусия. Перед тем как шагнуть к двери, Дайана воткнула вилку в миску с салатом и отправила в рот кусочек зелени. Прожевала. Семейство во все глаза смотрело на нее. Дайана проглотила и обратилась к женщине:
— Восхитительно! — Она повернулась к ребятне: — Не забывайте о зелени. Она очень полезна.
Выйдя на прилизанную окраинную улочку, где с каждой стороны на ухоженных газонах возвышались приличествующих размеров дубки, Дайана прислонилась к водительской дверце патрульной машины и сделала пометку в блокноте.
Ренфро смотрел, как она составляла рапорт. Дайана чувствовала его плечо; он не касался ее, однако стоял так близко, что она ощущала его силу. Но не настырную, а почти нежную, мягкую, которая всегда будет использована только во благо. Приятное ощущение, и Дайана невольно откликнулась на него.
— Гражданские. — Он криво усмехнулся. — Этот парень — профессор в университете дураков.
— Хорошо, ты подоспел вовремя. — Дайана продолжала делать пометки в блокноте. — Он будто собирался задраться.
— Ну и зря. С тобой лучше не связываться.
— Точно. — Она прикрепила авторучку к планшетке и посмотрела на Ренфро.
У него были красивые уши, чего не скажешь о большинстве мужчин. Хотя и о нем Дайана никогда не произносила ничего подобного вслух.
— Когда меня отправили к тебе на помощь, я собирался проверить автостраду. Хочешь, пообедаем вместе?
Дайана швырнула планшетку в машину. Ренфро сделал новую прическу. Она еще не видела, чтобы он так коротко стриг свои рыжевато-каштановые волосы. Ей понравилось. Они оттеняли его глаза, голубоватые, с бирюзовым отливом, пытливые, откровенно красивые. Однажды утром Дайана слышала, как Кэти Райан говорила в туалете, что он в физическом отношении превосходный экземпляр. Верно, но также верно и то, что для офицера Райан этого было достаточно, а Дайана предпочитала мужчин с мозгами. А таких в полицейском управлении раз-два и обчелся. Но Ренфро составлял исключение — Дайана признала это с самого начала. К тому же хорош собой. Все это слишком здорово. Она до сих пор не могла поверить в то, что произошло между ними. И машинально сохраняла безопасную дистанцию.
— Стоит нам появиться вместе в ресторане, и пойдут кривотолки. — Дайана забралась в машину, опустила стекло и завела мотор.
— Ну и пусть. — Ренфро постучал костяшками пальцев по крыше. — Давай сходим в «Харбиндженс». Я слышал, там сегодня готовят особые свиные отбивные.
За столом он приглушил рацию и положил на испещренную золотистыми точками белую поверхность рядом с металлической штуковиной, на которой по бокам аккуратных стопок пакетиков стояли слегка засаленные стеклянная солонка и перечница. В белых пакетиках находился настоящий сахар, а в красных — искусственная дрянь. Людям внушали, будто она способствует снижению веса, но на самом деле только вызывала рак у крыс. Ренфро принадлежал к тем жилистым мужчинам, которые могли наворачивать, точно перед концом света, и при этом не прибавить ни грамма. Дайана, хоть и не такая поджарая, но тем не менее подтянутая и спортивная, тоже не страдала недостатком аппетита, а посему не гнушалась куриными котлетами и вообще жареным цыпленком в любом виде. Лишь бы под хорошим соусом.
 
— Размазали по полу хорошую еду. — Ренфро отправил в рот галету. — Что это на них накатило?
— Семейное счастье. — Дайана посмотрела на него со значением.
— Мои старики до сих пор живут в браке и любят друг друга. Такое случается.
— Но не часто.
— Ты намерена пройти по жизни одна, не иметь детей и не испытать, что такое семья? Чего ты боишься?
— Уж только не тебя. — Дайана почувствовала, что улыбка выдает ее попытку защититься, и больше ничего.
Ренфро покосился на нее. Он хотел свести все к шутке, к забаве, чтобы не было повода огорчаться.
Дайана понизила голос до шепота и наклонилась к нему, будто они замышляли кражу бриллиантов:
— Ну как, что-нибудь слышно?
Миновало почти пол года с тех пор, как она обнаружила трупы, и полицейское управление совместно с управлением шерифа, не теряя времени, выдвинули обвинение некоему опустившемуся наркоману, Рику Черчпину. Суду представили заключение эксперта, который установил, что прикус подозреваемого соответствует отметинам зубов на теле жертв. Двое молодых мексиканцев объявили присяжным, будто они чинили «шеви-нова» Черчпина и возвратили машину хозяину в день убийств. Рисунок протектора был идентичен следу на месте преступления. И самое ужасное — шериф Лоув выступил на суде и поклялся на Библии, что Черчпин, пока находился в ожидании процесса в тюрьме округа, признался в преступлениях. В тот день дежурный помощник шерифа заболел, и поскольку Лоув засиделся допоздна в своем кабинете, он решил подменить его. Шериф вывел Черчпина из камеры и заставил убирать блок, и тут обвиняемого прорвало: он ощутил потребность излить душу. Шериф, стоя перед молодым Черчпином на коленях на бетонном тюремном полу предрассветным воскресным утром, в ужасе слушал, как тот, утирая слезы, рассказывал, что произошло в ночь убийств. Обвиняемый не намеревался ничего подписывать, а всего лишь желал снять с сердца камень. А Лоув не хотел рисковать: он не сомневался, что, если прервет Черчпина для включения видеокамеры, тот замкнется и не станет продолжать. Зашита выразила недоверие к показаниям с чужих слов, однако судья, учитывая положение Лоува как сотрудника правоохранительных органов штата Техас, решил принять его свидетельские показания. Это следовало понимать так: случай поразил и возмутил добропорядочных граждан Болтона. Грядущей осенью планировались выборы. И окружной прокурор желал закрыть дело как можно быстрее. Однако позднее во время процесса, вероятно, опасаясь судебной ошибки, судья призвал присяжных не принимать в расчет показания Лоува. Но ущерб Черчпину был уже нанесен. Судья не колеблясь отправил его в камеру смертников. Дайана была вне себя. Черчпин родился от чернокожего отца и матери-мексиканки, а она в ту ночь видела мужчину белее белого. Но все ее попытки указать на это несоответствие встретили холодное презрение окружного прокурора. А в кабинете шефа полиции Томпсона откровенно посоветовали обо всем забыть. Разве шеф полиции сам не забыл об угнанной патрульной машине, которую так и не удалось отыскать? Дайана не нашлась что ответить. Когда улеглись эмоции и она немного пришла в себя, то больше всего пожалела о пропавшей книге с автографом «Большая белая ложь», которую возила в кейсе. Книга повествовала о нарковойне, и Дайана намеревалась почитать ее в обеденные перерывы. Хорошо, хоть начальник не обнаружил, что она прихватывала на дежурство постороннюю литературу — это противоречило инструкциям.
Ренфро откинулся на стуле, вытянул под столом ноги, но внезапно подался вперед.