Тут мой дом
Я перекладывал шишки из мешка в ведро, когда в доме послышался голос Хати. Хлопнула входная дверь, застучали каблуки, запахло цветочным парфюмом. Бросаю ведро, бегу по деревянной лестнице наверх. «Ах, любимый мальчик! Какие же вчера были роскошные хризантемы». Хати погружает меня в облако своего аромата, я забываю обо всем.
За чаем дедушка разворачивает газету, где пишут о присвоении артистам почетных званий. «Первым делом надо награждать служителей театра, в них море внутреннего самосожжения. А в списке одни певцы. Не хочу никого обидеть, но эстрада по большей части скудоумна».
Хати нарезает вишневый пирог. На ее пальцах с алыми ногтями остается сахарная пудра. «Дядя Галиб, может, не нужно сравнивать эстраду и театр? Я не переживаю, что у меня нет звания. Я шла на сцену за пониманием себя; мне сложно жить с собой, а искусство помогает. Елена Васильевна Вуйчик, наш педагог в Театральном институте, говорила, что важно не только вырастить из себя хорошего артиста, а еще стать, быть и остаться хорошим человеком. Я стараюсь».
После чая Хати захотела посмотреть на закат с высоты инжирного дерева. «Оно меня выдержит?» Бабушка рассмеялась: «Конечно! Кормилец силен и могуч». Вслед за мной (я знал самую широкую, крепкую ветку) Хати резво взобралась наверх.
Мы смотрели на огненно-красное небо над морем, как вдруг она спросила: «О чем твоя история?» Я ей не рассказывал, что люблю писать, растерялся. «О море». Она кивнула. «А твоя?» Хати закрыла глаза, подставив лицо прохладному вечернему бризу. «О жажде жить. Дышать полной грудью, чувствовать. Не только вкус вишневого пирога или ветер с моря. Но и то, что принято называть плохим. Разочарование, предательство… Жизнь – лучший драматург, ни один сценарист с ней не сравнится».
10. Вместе вернёмся домой
В погребе мы нашли ошейник из мягкой коричневой кожи и поводок. Решено, берем с собой Гошу. Все-таки одним ехать в город страшновато, с псом поспокойнее: будет нас охранять, хотя вид у Гоши совсем не грозный. В любом случае втроем веселее.
Утром, после пляжа, заманили Гошу к дачной калитке, накормили, напоили, заранее надели ошейник, прицепили поводок. Ждали полудня, когда бабушка задремлет, чтобы удрать из дома, сесть в электричку – и вперед, в город, в кино! Хотелось приключений не только наяву, но и на большом экране.
План побега вынашивали почти неделю. Прокладывали на карте маршрут, подсчитывали деньги из копилки (на билеты, сладкую вату и мороженое). Поначалу я сомневался – не хотелось расстраивать старших. Брат не отступал. «Сами виноваты. Столько их просили, а они обещалкины. Полтора месяца без кино и города… Не трусь, мы же почти взрослые!»
Втроем в большом городе! Целый день! Без надзора!
Кинотеатр находился на Приморском бульваре, мы там не раз смотрели фильмы с родителями. Тревожило другое: как дойти от вокзала? Брат был настроен оптимистично. «Карта показывает, что надо идти вниз, по прямой. Если что, спросим».
Ехали в пустом вагоне. Неудивительно, три часа дня: все, кому нужно в город, уже уехали. Сели в середине вагона, у окон. Гоша затих в ногах, вздрагивая, когда двери в тамбур с грохотом бились друг о друга.
В умных собачьих глазах читалась обреченность от участия в авантюре. «Вы меня обдурили, ребята, это нехорошо. Но что теперь поделаешь, я с вами до конца». Я погладил Гошу, он облизал мою руку и стал передними лапами на сиденье. Поезд тряхнуло, пес шлепнулся на бок.
Я много раз ездил в электричке и мог подолгу смотреть на картинки за окном, но в этот раз все выглядело иначе: выпуклее, красивее. Осознание самостоятельно принятого решения помогало острее ощутить, что моя жизнь принадлежит именно мне, никому больше. Невидимую пуповину, связывающую меня с семьей, перерезала жажда свободы.
«Красиво, да?» – спросил я Али, который так же, как и я, не отрывал взгляда от сменяющихся пейзажей, абсолютно апшеронских. «Да-а-а», – протянул он. Желтая полупустыня с инжирниками и виноградниками, домики с низкими булыжными заборами, перевернутые рыбачьи лодки вдоль берега, серо-голубая акварель Каспия, парящие в аквамариновом небе чайки.
К пяти-шести часам на пляж начнут стекаться утомленные жарой дачники. Если по утрам они зарывались в горячий песок, то вечерами прогуливались по берегу, подставив тела ласковому предзакатному солнцу.
Я посмотрел на подаренные отцом часы и подумал, что бабушка наверняка обнаружила наше отсутствие. Быть может, ходит по округе, зовет нас, надеется, что мы неподалеку. Быть может, она у соседа Фархада Гамбаровича, у которого есть городской телефон, звонит в город родителям и в милицию. Быть может, плачет от безысходности и читает молитву.
Мне захотелось выбежать на ближайшей станции, поехать обратно. Еще можно, мы недалеко! Хочу сказать о своем порыве брату, но поздно – электричка, переехав каменный мост, устремляется в город.
Мы вышли на привокзальную площадь, нас засосала бурлящая толпа. Брат крепче схватил Гошин поводок, и они двинулись вперед. Я поспешил следом, но дорогу мне перегородил мужчина с телегой, доверху набитой клетками с белыми гусями; просовывая головы между железными прутьями, они шипели, как змеи. Мужчина, потея, пыхтя и недовольно бурча, с усилием толкал телегу. Я попытался его обойти, не теряя из виду макушки брата, но меня подхватил и унес людской поток.
В тот день я познакомился со страхом потерять любимого человека – в чужом пространстве, без возможности позвать на помощь бабушку (она волшебница, у нее все получается исправить). Мой страх был похож на тяжелые ржавые цепи заброшенных кораблей, которые я видел на безлюдных участках апшеронских берегов (там обычно строили заводы) – меня обвязали ими, не пошевелиться, дышать тяжело. Остается только кричать, но никто не слышит.
Надо выбраться и вернуться всем вместе в наш дачный мир, где море, дом, Косатка, Кормилец, дедушка с бабушкой. В этом страхе спасал взгляд в небо. Неважно, каким оно было, ясным или пасмурным, я всегда видел в нем бесконечное, непрерывное. Слышу бабушкин голос: «Это вечность, Амир. У нее нет начала и конца, и она о добре, покое. Когда страшно, смотри на небо. Даже если оно темное, там можно увидеть звезды, полумесяц или то, как рождается свет».
…Чувствую, как к моим ногам прислонилось что-то теплое, мягкое. Это же Гоша! Гоша-а-а! Он облизывает мои колени, прыгает на меня, оставляя на светло-желтых шортах серые следы (ну, бабушка устроит!). Ржавые канаты разлетаются, я свободен.
Следом за Гошей подбегает брат, кричит сквозь гул толпы: «Куда ты исчез? Мы хотели купить сладкой ваты и потеряли тебя». Али говорит что-то еще, но я не слышу, бросаюсь к нему: «Давай вернемся на дачу. Купим вату и уедем. К черту это кино, зато на море успеем!»
…Мы встретили бабушку у дачной калитки, она беспокойно разговаривала с тетей Ирой. Увидев нас, всплеснула руками. «Ах, вот где эти сорванцы! Улизнули, пока я задремала! Где вас носит в такую жару? Я весь пляж обошла, потом к Ире сбегала, думала, вы у нее». Нас спас Гоша и его новый поводок: мол, выгуливали пса у санатория. «Ему было скучно, скулил, мы и вышли прогуляться. Заодно к поводку приучили».
Бабушка сердилась недолго, завела нас в дом, отправила умываться, начала накрывать на стол. Мы так проголодались, что слопали даже ненавистный овощной суп с противными луковыми кусочками. «Мальчики, в следующий раз без предупреждения ни шагу. Иначе у вашей старушки вырастут крылья, и она улетит от вас далеко-далеко. Ха-ха, прямо как в той сказке».