Ай да Пушкин, ай да, с… сын! (СИ)
— Получается теперь это и мои долги? — ответ был очевиден, что, собственно, и подтверждала постная физиономия в отражении зеркала. — Ладно, ладно, — он сдвинул все эти расписки, векселя и банковские билеты в отдельную кучку, чтобы сложить потом в отдельный ящик. Со всем этим следовало разобраться быстрее всего. — Вроде бы все. Осталась пара бумажек.
Большой белый пергамент с витыми вензелями и гербами Российской империей, который он взял в руки, оказался свидетельством о создании газеты «Современник».
— Точно, у меня ведь есть своя собственная газета. Я газетный магнат, — грустно улыбнулся Иван, вспоминая, что, вообще, такое. — Кажется, Пушкин хотел с помощью ее немного подзаработать, распространяя по подписке. Там печатались самые известные поэты и писатели империи, а выхлоп, к сожалению, оказался пшик, да маленько…
Гербовая бумага с императорской подписью казалась внушительной и рождала в его голове очень интересные мысли о своем будущем.
— А ведь идея-то хорошая, — кивнул он сам себе. Да что там хорошая, идея гениальная! Просто Сергеич не самый хороший бизнесмен и выбрал не тот формат для газеты. Нужно было работать иначе, тоньше, хитрее…
Вот теперь уже Иван улыбнулся шире. Если его задумки получится реализовать, то газета сможет не просто кормить все его многочисленное семейство — его самого, супруг, четверых детей, сестры жены с детьми и кучу кухарок с горничными, но и неплохо их одевать.
— Хорошо, очень хорошо, — документ о создании газеты лег в другую сторону, и, наконец, в папке остался лишь пара бумажек, густо исписанных какими-то пронумерованными фамилиями. — Так, это что это такое? Наталья I, Катерина I, Катерина II, Кн. Авдотья, Катерина IV, Пульхерия, Анна. Что-то я не пойму, чего это такое…
Его взгляд сместился к самому началу списку, где по логике должно быть некое наименование всего этого. И правда, там было что-то написано, что с трудом было разобрать.
— Донжуанский список А. С… Мать твою, — опять вырвалось у него. — Он написал список любовниц и держал его прямо у себя в столе⁈ Александр б…ь-Сергеевич, а не охренел ли ты в край? Простите за мой французский.
Иван, конечно, был знаком с исследованиями пушкинистов о довольно богатой и разносторонней личной жизни великого поэта, но в некоторые вещи и истории старался не сильно вдаваться. Скорее даже пытался отстраняться от них, чтобы сохранить цельное и возвышенное представление о Пушкине. Но сейчас Александр Сергеевич раскрывался перед все с какой-то совершенно неприглядной стороны, что не могло не шокировать.
— Ай да, Пушкин, ай да с… сын! Вот тебе и солнце русской поэзии, на которое полторы сотни лет молилось четверть русскоязычного мира… Ты у нас, оказывается, заядлый игроман — раз, неисправимый бабник — два, — Иван укоризненно качал головой, загибая пальцы. — К этому еще нужно прибавить твою невероятную задиристость и обидчивость, из-за которых ты по любой пустячной причине вызываешь на дуэль…
Мужчина откинулся на спинку и уставился в стену. Все это следовало хорошенько обдумать. Ведь, он не готов и не мог так жить. Просто не мог и не должен.
— Я тебя, с… сын, воспитаю настоящим человеком, — наконец, он прервал молчание, заговорив с жаром и злостью. Глаза при этом сузились, лоб прорезали глубокие морщины, а лицо приобрело неприятное угрожающее выражение. — Это я слегка копнул в твоем грязном белье, а что вылезет наружу, если по–настоящему поискать? Я сделаю из тебя настоящего русского поэта, чтобы потомкам было не стыдно…
Вскочил с дивана и подошел к зеркалу. С силой ткнул пальцем в свое отражение.
— Понял меня? Обязательно сделаю из тебя настоящего человека. Обязательно, и не сомневайся, — у отражения почему-то был довольно скептический вид, отчего Иван разозлился еще больше. — Я в училище почти десять лет отработал, и такого повидал, что с таким чумазым негритенком точно справлюсь. Будь уверен.
Угрожающе кивнул отражению, и шагнул к столу. Сел, подтянул к себе чистый лист, и схватился за перо.
— Итак, дано великий поэт, бабник, изменник, должник, игроман, обидчивый тип, и похоже, любитель побаловаться с политикой. Вдобавок ко всему этому отец четырех детей и супруг очень ветреной красотки, от которой у одной половины Петербурга текут слюни, а у второй стоит… И из этого нужно сделать настоящего человека, — он в сомнениях покачал головой. — Неслабая задачка, честно говоря… И кстати, Ваня, ни какой ты больше не Ваня. Ты теперь Александр, Саня, Санек, Санечек…
Вот, пожалуй, с этого дня и началась новая страница в жизни великого русского поэта и писателя Александра Сергеевича Пушкина.
Глава 3
Не то бордель, не то ссудная касса
* * *Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.
Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.
В это утро он проснулся еще затемно. Несмотря на ощутимую прохладу [истопник, собака, еще дрых, похоже], резко откинул одеяло и вскочил на ноги.
— Ух ты, как бодрит! — Александр аж запрыгал от обжигающе ледяного пола. — Срочно нужен теплый пол… Ну, что Сандро, готов к подвигам во имя будущего русской литературы? И, конечно, во имя нашего тоже…
Из зеркала, висевшего на стене рядом, на него с сомнением глядело заспанное лицо Пушкина. Весь взъерошенный, волосы торчком стоят, нос синий, как бы не простудился во время вчерашних приключений.
— Что за сомнения, Александр свет-Сергеевич? — ухмыльнувшись, подмигнул он отражению. Настроение было на все сто процентов. Его буквально переполняло желание всколыхнуть окружающее его болото, перестроить и перекроить жизнь поэта так, чтобы все сверкало и блестело, как у кота… — Прочь все! Новая жизнь началась!
Его взгляд скользнул по мятой ночной рубахе и замер на внушительно вздувшемся внизу бугорке.
— Ого! Похоже, у нас обозначился еще один животрепещущий вопрос… Причем, животрепещущий в прямом смысле этого слова.
Как пенсионер со стажем, он, честно, говоря уже и отвык от такого. А тут сюрприз и подарок, пробуждающий уже давно забытые ощущения.
— А про это-то я и не подумал — жжение в паху усилилось, словно намекая, что тут не думать нужно, а действовать. — Кстати, а где Наталья? — недоуменно оглядел смятую постель. Устоявшаяся вмятина на пуховом матрасе подсказывала, что спал он, как правило, в одиночестве. — Странно, а как же четыре ребенка? Прямо загадка для Шерлока Холмса…
Чтобы унять возбуждение [не бродить же по дому с возбужденно топырившимся естеством], основательно размялся. Хотел по-стариковски, как привык, сделать зарядку, но новое тело неожиданно запросило большего. Пришлось, выложиться как следует. Поприседал до приятного гудения в бедрах и коленях, наотжимался так, что руки повисли плетьми.
— Вот и ладно, для здоровья хватит, — бросил мужчина, накидывая халат на плечи. На ноги нашлись большие мохнатые то ли тапки, то ли чуни, несмотря на неказистый вид прекрасно согревшие ноги. — А теперь не грех немного откушать.
Он потянул носом, пытаясь уловить запах готовящейся пищи. Кухарка, наверняка, должна уже была приступить к готовке. Однако ничем соблазнительным со стороны кухни не тянуло.
— Они что тут до обеда спят⁈ — желудок раздраженно пробурчал, тоже выражая свое несогласие с таким положением дел. Александр недовольно сжал губы. — Сейчас разберемся, почему это солнце русской поэзии никто не собирается кормить.
И сам не заметил, как в голосе появились недовольные барские нотки. Видимо, эпоха и личность реципиента сказываются.
— Так…
Дом его встретил мертвой тишиной. Значит, его догадка верна: здесь никто особо не привык рано вставать.
— Хотя, вроде, кастрюлями кто-то гремит, — ухо уловило вдалеке какое-то позвякивание, очень напоминающее возню с кухонной утварью. Желудок тут же снова возбудился, выдав в животе оглушительную трель. — Ну-ка, посмотрим.