Крик ночной птицы

– Пасюков! – тем же спокойным голосом продолжил Кожин. – Убери нож, давай поговорим.
Алиса не знала ничего о готовящемся к штурму СОБРе, не знала, кто разговаривает с ее отчимом снаружи, да из-за оглушения и не слышала голоса Кожина; ее возраст, теоретическая неориентированность в действиях в подобных ситуациях, испуг, боль от удара – все смешалось в один клубок, который мешал мыслить здраво. Все затмил страх за свою жизнь и жизнь сестры; она медленно, тихо встала, сделала шаг, второй… Отчим продолжал орать, не замечая ее действий. Третий шаг, она наклонилась, взяла бутылку в руку… еще шаг к ненавистному отчиму, вот он, его затылок… Алиса размахнулась…
  
Ханин первый заметил девочку сзади и мгновенно дал сигнал к штурму. Но в момент, когда бойцы снесли дверь, Алиса ударила отчима по затылку; тот присел, развернулся и выбросил вперед руку с ножом. В следующую секунду он уже лежал скрюченный на полу, на нем сидел СОБРовец, рыдающая Марина схвачена другим бойцом, а Алиса с непонимающим выражением лица и широко открытыми глазами упала сначала на колени, потом завалилась на бок. Ее подхватили, но было бесполезно что-то делать: захотел бы Пасюков, он бы не ударил более точно, чем случайный выпад, – нож вошел в левое подреберье.
Все были огорчены. Операции СОБРа не должны заканчиваться так печально. Помедли Алиса – и отчим бы благополучно уехал лет на пятнадцать в тюрьму; расскажи ей мама или прочитай она где-то, что в таких случаях заложникам обязательно придут на помощь, – все могло бы кончиться по-другому. Все решил страх за сестру и трагическая случайность с ударом ножа. Связанного Пасюкова утащили в машину; он не понял, что произошло, и продолжал орать, чтобы все уходили.
– М-да, – мрачно сказал Ханин, оглядывая место происшествия. – Херово.
– Матери дозвонились, едет, – сообщил поднявшийся в квартиру сотрудник ППС Киров. – Правда, еще до… ситуации дозвонились.
– Медик есть внизу?
– Две скорых.
– Пусть одна останется, перехватит ее. Нам только второго трупа не хватало.
Пасюков оказался и алкоголиком, и психически больным одновременно – страшная смесь. На первом же допросе он заявил, что ничего не помнит; когда ему показали фотографии Алисы, отрицал свое участие в происшедшем, потом разрыдался. Женя не рыдала, она была удивительно спокойна, что, по опыту следователя, было опасным признаком: в таком состоянии чаще всего и помирают от сердечных приступов, уж лучше бы орала.
– Вы не забудьте, – не удержался он, когда Евгения подписала протокол. – У вас младшая дочь сейчас нуждается в психологической помощи.
Женя кивнула.
– У вас есть куда повести ее? Есть психолог?
Женя развернулась и вышла из кабинета. Следователь развел руками. Психологическое сопровождение потерпевших в нашей стране нуждается в огромных доработках, и не его в этом вина.
– Надежда, – в кабинет зашел начальник ОДН Харов, – Филин, Марков, Герлецкий – знакомые фамилии?
– Мои поднадзорные, – кивнула Мохова. За последнее время она многих запомнила наизусть.
– На учет ты ставила их?
– Нет.
Харов пожевал губами.
– Плохо.
Обычно он не матерился, поэтому Надя недоуменно вскинула брови; начальник побарабанил пальцами по стенке.
– А почему не ставила?
– Оснований не было.
– Административки были на них?
Сушин уже понял: что-то не так; он потихоньку подобрал те материалы, которые могли бы вызвать вопросы, разойдись начальство на проверку, спрятал в тумбочку; прибрал на столе, сел ровно.
– Да, были протоколы. – В силу своей неопытности Мохова докладывала бодро, подробно, не замечая, что Харов уже наливается гневным румянцем. – На каждого отдельная папка у меня, со всеми решениями судов. Там штрафы в основном небольшие.
– Так какого ты хера в КНД не направляла решение о постановке на учет?! – взорвался наконец начальник. – У тебя и протоколы были, и семьи у них проходят как СОП, а ты все жопы им подтираешь! Пиши объяснение, почему они не на учете!
– Товарищ подполковник, – решил вмешаться Сушин, – разрешите спросить… случилось что?
– Случилось, мать его! Эти три урода зарезали таксиста! И давай теперь, отписывайся, почему по ним даже работу не проводили, когда у нас протоколов хоть жопой жри!
– А когда задушили? Может, мы задним числом…
Харов бросил на него испепеляющий взгляд.
– Нет. Мохова, пиши объяснение. Материалы по этим троим мне в кабинет через десять минут.
– Я что не так сделала? – дрожащим голосом спросила Надя, когда начальник вышел из кабинета. – Что мне в объяснении писать? Что теперь будет?
Сушин развел руками.
– Да как обычно. Выслушаешь от прокурора, что работать не умеешь. Может, взыскание влепят, если нужно будет перед руководством отчитаться.
– За что взыскание, я же работала?
– Что ты работала? Ты на учет преступников не поставила. А поставила бы, они бы ничего не совершили.
– Да как же так!
– Пойди в розыск, спроси, что там за дела.
Краеву с Гориным было совершенно не до пэдээнщицы, даже несмотря на «корпоративную этику». Филина искали без всяких результатов, Герлецкий пошел в отказ, а Марков плакал без остановки, и были опасения, что его заберут в больницу еще до избрания меры пресечения. Когда Надя Мохова попросила рассказать, в чем подозреваются подростки, Краев окрысился на нее, что ей должно быть виднее.
– Напали на таксиста, задушили его, деньги забрали, – немного сгладил грубость коллеги Горин. – Ты следователю характеристики напиши, он просил.
– Отрицательные?
– Нет, ёпта! – фыркнул Краев. – Положительные!
– Там будут отрицательные, – растерялась Мохова. Краев посмотрел на сотрудницу диким взглядом.
– Ты сколько работаешь?
– Второй месяц…
– Твою мать, понабрали детей по объявлению! Что эта, что участковый новый… работнички… Пиши отрицательные характеристики на троих и отдай следователю, нет, лучше мне лично отдай, а то еще обвиняемым отнесешь!
– А когда надо?
– Вчера надо!
Видя, что девушка совсем перестала понимать, что от нее хотят, Горин снова вмешался:
– Сейчас напиши, пожалуйста. Их под стражу нужно отправлять, там без характеристики никак. Пиши как можно хуже.
– Но тогда спросят, почему я их на учет не поставила…
– Они на учете не стояли?! – Краев присвистнул. – То есть моя соседка, которая на мопеде курицу сбила в пятнадцать лет, у вас на учете, а эти отморозки – нет?
– Не было необходимости…
– А после чего она возникает?!
– Надя тебя зовут, да? – спросил Горин. – Надя, иди и напиши на них характеристики, пожалуйста… Ты чего на нее взъелся? – спросил он напарника, когда девушка вышла. – Видишь же, что только начала работать.
– И что? Я когда только начинал работать, на меня все хвосты свесили и никто не смотрел, что новенький. А этим: вонь в квартире – съезди и помоги, три отморозка человека убили – а ПДН ни сном ни духом, не удивлюсь, если за нее сейчас придется характеристики писать! Полный дурдом.
– Ты знаешь, кстати, что Маркову будут избирать домашний арест?
– В смысле? – изумился Краев. – Он же в горло Белякову нож всунул.
– Ну, ему всего четырнадцать, мать болеет, без него не сможет, и он ревет все время. Боятся, что в тюрьме он руки на себя наложит.
– Туда ему и дорога.
– Ну ответственность-то никто не хочет брать. Да ему бежать некуда, – махнул рукой Горин. – Малолетка, ни денег, ни родственников.
– Да на хер ему родственники? Побежит куда и утопится. А нам потом ищи.
– Это само собой.
  
После того как Надя Мохова отдала характеристики, она снова поехала в составе комиссии в рейд; она не обижалась на коллег, точнее, проглотила обиду и старалась сосредоточиться на поднадзорных. Очередная квартира: в маленькой комнате душно, пахнет несвежим бельем, прелостью, лекарствами; воздух как будто сгустился возле стоящей в углу кровати. Окна закрыты, возможные щели прижаты плотными шторами.