Империя мертвецов

– Он изучает фольклор. Давай обойдемся без желтой прессы!
– Ничего не знаю, в «Дейли Телеграфе» его называют «охотником на вампиров»!
Профессор Сьюард бросил в нашу сторону яростный взгляд и громко прочистил горло. Я с упреком ткнул Уэйкфилда под ребра.
– Я имею честь занимать должность почетного профессора в Амстердамском университете. Находятся индивиды, которые приписывают мне степень в вампирологии и прочих странных науках. – Профессор оглядел студентов с вежливой улыбкой. – Но разумеется, диссертацию я защитил по психиатрии. В область моих научных интересов входит также и духовная эссенция. Статьи, посвященные сказаниям о вампирах, – это своего рода ответвление от моих основных занятий. Что ж! – Профессор Ван Хельсинг похлопал труп по голове, испещренной рабочими установками. – В сером веществе, сиречь мозгах, внутри этой черепной коробочки сейчас ничего нет. То есть нет никакой духовной эссенции. В момент смерти три четверти унции души покидает тело. Ответьте мне, кто установил, что духовная эссенция – основа жизни человека в общепринятом смысле? Вот вы, пожалуйста!
Профессор Ван Хельсинг, должно быть, наметил жертву еще в ту секунду, когда его младший коллега сделал замечание Уэйкфилду, и трость указала на моего друга. Тот явно не ожидал такой напасти и вздрогнул всем телом. Отчаянно повертел головой и покосился на меня.
Поделом, приятель!
– Ну, э-э-э, так Франкенштейн же?
– И это все? Ответ, недостойный воспитанника Лондонского университета! – съязвил Ван Хельсинг. Уэйкфилд вжал побагровевшую голову в плечи и смиренно снес насмешку. Я знал, что он сам навлек на себя эту кару, но все же невольно посочувствовал приятелю. И поднял руку, спрашивая разрешения ответить.
– Давайте, сосед… Как вас зовут?.. В общем, отвечайте.
– Джон Х. Ватсон, – спокойно представился я и продолжил: – Считается, что идеологический фундамент этого понятия – «эссенция души» – заложил в прошлом веке доктор медицины Франц Месмер, выдвинув гипотезу «животного магнетизма». Таким образом, теорию разработал немецкий ученый Месмер еще до того, как Франкенштейн создал свое Чудовище.
– Совершенно верно. Сьюард, сдается мне, Ватсон – прекрасный студент! – похвалил Ван Хельсинг, что мне, признаюсь честно, польстило.
Вы можете подумать, что я потешил свое самолюбие за счет друга, но мне показалась нестерпимой мысль, что всех студентов Лондонского университета будут судить по мерке Уэйкфилда.
– С древнейших времен бесчисленные ученые бились над научным объяснением души. Многие полагают, что учение о духовной эссенции поставило в этом вопросе точку, но важно помнить, что к его разработке привело положение о животном магнетизме. К слову, если покопаться в записях, которые оставил после себя в Ингольштадте [5] сам Франкенштейн, можно обнаружить, что он прекрасно знал работы Месмера. Среди историков науки уже давно принято считать, что свои идеи Франкенштейн позаимствовал именно у него.
Студиозусы зашуршали перьями. Мы с Уэйкфилдом тоже вытащили из саквояжей тетради и бросились нагонять профессора Ван Хельсинга.
– В честь профессора Месмера его учение о животном магнетизме иногда еще называют месмеризмом. Оно гласит, что в каждом животном имеются тысячи каналов с курсирующей по ним жизненной энергией. Современная наука уже отказалась от этой концепции в пользу фаз, алгоритмов и феноменов, проистекающих в мозгу согласно учению о духовной эссенции. Но Франкенштейн в своей лаборатории в Ингольштадте развивал именно эти идеи, а понятие духовной эссенции породил в процессе, обнаружив, что она исчезает из организма в момент смерти, и позже придумал внедрять псевдоэссенцию в опустевший мозг.
– Но ведь животный магнетизм уже один раз опровергли? – спросил я.
– Вы неплохо осведомлены. Пожалуй, Сьюард может гордиться учениками, – кивнул профессор Ван Хельсинг, а профессор Сьюард неопределенно взмахнул рукой. Он меня высоко ценил. – В 1784 году король Людовик XVI основал комиссию из академиков науки, чтобы проверить теорию магнетизма, и ученые пришли к выводу, что она ошибочна. Это произошло за несколько лет до того, как Франкенштейн создал Чудовище в Ингольштадте. В наше время учение о животном магнетизме Месмера вновь обрело ценность как концепция, предшествовавшая разработке понятия духовной эссенции. А для современников ей недоставало клинической обоснованности… Ну что ж, а давайте-ка и мы попробуем внедрить псевдоэссенцию в труп.
 
Сьюард стал прилаживать в считыватель установочной машины, Внедрителя, перфокарту с выбитой на ней новейшей стандартной моделью Кембриджской Лаборатории Духовно-Эссенциальных Исследований. Считается, что эта система самая устойчивая из всех, которые вдыхают новую жизнь в мертвые тела. Ее создали на основе анализа бесчисленных моделей поведения, просчитанных Аналитическими Вычислительными Машинами, или АВМ. Когда карта встала на место, профессор Ван Хельсинг опустил особый рычаг на боковой панели Внедрителя. От элемента Лекланше пошел ток, Внедритель списал с перфокарты данные о модели и передал всю информацию в мозг через иглы в черепе.
– С тех пор как появились батареи Лекланше, проблема электроэнергии наконец нашла стабильное решение! – растроганно проворковал профессор Ван Хельсинг, пока мертвая плоть наполнялась искусственной душой. – Вот во времена моей юности приходилось из кожи вон лезть. К слову, Ватсон, вы знаете, как работает это устройство?
– На положительном полюсе – смесь диоксида марганца и углерода, на отрицательном – цинк. В качестве электролита выступает хлорид аммония, – без запинки отрапортовал я, и Ван Хельсинг восторженно воскликнул:
– И в химии разбирается! Во времена Франкенштейна батареи еще только-только начинали разрабатывать. Гальвани собрал первый элемент в 1791 году, почти сто лет назад. Остается только поражаться, каких трудов стоило раньше внедрять псевдоэссенции в этих бездыханных… Сьюард, не пора?
– Пожалуй.
Профессор Ван Хельсинг хмыкнул и щелкнул пальцами у мертвого уха. Студенты затаили дыхание и смотрели во все глаза. Никто из них, включая и меня с Уэйкфилдом, ни разу не видел воочию, как франкенштейнят трупы. Рядом кто-то судорожно сглотнул. Сам я и вовсе не дышал.
И тут покойник открыл глаза.
– Ох! – подпрыгнул Уэйкфилд.
Труп и сам казался озадаченным своим воскрешением. Он уставился в пространство пустыми глазами, словно пытался понять, занесло ли его в ад или рай.
У нас на глазах мертвый восстал из могилы.
Так спокойно, будто такой порядок и положил Господь.
Нельзя сказать, что к нему вернулась жизнь. Нет, перед нами был труп, который работал по алгоритмам внедренной в него псевдоэссенции. Но все равно! Только что он лежал совершенно бездыханный – и тут вдруг снова обрел способность двигаться. Мне по позвоночнику как будто полоснули ледяным ножом, и вместе с другими студентами я не мог побороть отвращения от этой неестественной картины.
Еще сто лет назад, в конце XVIII века, считалось, что жизнь вернется к мертвым лишь в час Последнего суда. Но теперь это не так. Сразу после смерти покойнику тоже найдется довольно работы.
– Мы внедрили нашему покойнику стандартный многофункциональный Кембриджский движок. Рабочим франкенам, которых используют на производстве, поверх этого алгоритма в соответствии с потребностями записывают дополнительные коды. Например, кучера, дворецкого… И конечно, профессионального рабочего. Встань! – велел Ван Хельсинг, и покойник слез со стола и вытянулся рядом по стойке смирно. – С развитием френологии мы расчертили довольно подробные карты мозга. Новейшие разработки в этой области позволили создать более естественные модели для псевдоэссенций и сделать движения франкенов намного точнее. Хотя, конечно, даже для отдаленного сходства с живыми людьми потребуется еще не меньше века… Иди!
Покойник сделал шаг, и в его походке не было и капли той естественности, что есть у нас. Он двигался неуклюже и слишком сдержанно – словом, походкой франкена. Как будто находился под водой. Губы профессора Ван Хельсинга тронула ироничная усмешка: