Больше, чем брат (СИ)

— После расставания с тобой, я понял, что во мне что-то сломалось. Что ты был единственным лучиком света в моей жизни. Но я опоздал. Ты не хотел меня больше видеть.
Аромат тюльпанов превратился в запах мертвых цветов, и откуда-то снизу поднялась волна страха, липкого, как кровь.
— Однажды на улице я увидел прекрасного мальчика, и он так сильно напомнил мне тебя, что я не смог удержаться. После него был второй, за ним — третий.
Теперь голос был слышен отчётливо и узнался мгновенно — это Артур. И он говорил об очень плохих вещах. Жертвы того маньяка, дело которого расследовал Макс — Артур говорил, что это он убил их. Это не могло быть правдой, просто не могло.
— Но знаешь, Огден… все те мальчики были подделкой. А вот ты — настоящее произведение искусства.
Огден почувствовал, что уже может открыть глаза, но не хотел. Ему по-детски казалось, что если полежать так ещё немного, происходящее рассеется, как плохой сон. Но ладонь Артура тяжестью легла на его пах, и глаза Огдена ошарашено распахнулись сами. Бывший навис над ним, словно коршун над своей добычей, жадно пожирая взглядом тело Миллера. Глаза горели фанатичным огнем, на губах застыла безумная, пугающая улыбка. Наконец-то он завладел объектом своего вожделения, своим последним, самым прекрасным и ценным экспонатом. Тем, ради кого он творил все это время, кого он так долго ждал.
В горле Огдена застряла помесь страха и отвращения. Не успев задуматься о том, что делает, младший оттолкнул Артура от себя. От резкого движения стены комнаты качнулись, и руки Огдена бессильно опустились. Он схватился за диван, чтобы не упасть, и замер, борясь с приступом тошноты и волной тупой боли.
— Артур, я же не люблю тебя, — проронил он обречённо. — Так зачем это всё?
Он попытался рассмотреть комнату, в которой оказался — просторная светлая гостиная в доме Артура, в вазе на столике стояла охапка белых тюльпанов. Огден отметил, что из одежды на нем остались только джинсы и рубашка.
— Ты любил меня, Огден. И сейчас полюбишь, — голос Артура внезапно стал резким и холодным, а выражение лица злым, черты словно заострились.
Огден был в самом сердце логова Артура, полностью в его власти, но убийца не видел в глазах бывшего любовника тот страх, ужас и трепет, что были у остальных жертв.
— У тебя не останется выбора, — Артур поднялся с дивана, на котором они с Огденом не раз занимались сексом. На котором были изнасилованы три шестнадцатилетних подростка.
Миллер младший, все еще под действием препарата, такой теплый и нежный — растрепанные волосы, растерянный взгляд огромных серых глаз, распахнутые губы. Он прекраснее сейчас, чем когда бы то ни было. А дальше будет еще лучше. Теперь они вместе, а все остальное не имеет значения. Сейчас не стоило торопиться — у них с Огденом впереди много времени. Целая вечность. И теперь никто не в праве им помешать. Со стола Артур взял фотоаппарат и навел объектив на Огдена.
— Ну же, детка. Попозируй мне так, как всегда позировал.
Звук щелчка затвора звонко отразился от стен. Белый свет вспышки резанул по глазам, и Огден зажмурился, выставляя ладонь против беспощадного света.
— Артур, не надо.
Комната пошла фиолетовыми пятнами, но Огден почувствовал, что постепенно приходит в себя. И чем яснее становились его мысли, тем меньше ему нравилось происходящее.
— Я не хочу позировать тебе больше.
Липкий комок страха собрался в животе, становясь все тяжелее с каждым вдохом. Горло обожгло холодом, словно Огден очень быстро бежал на морозе и наглотался ледяного воздуха.
— Отвези меня домой, пожалуйста, — голос его был тверд, но не руки: пальцы с трудом сопротивлялись мелкой, противной дрожи. Пытаясь отвлечься, Огден сжал край дивана до побелевших костяшек. — Пожалуйста, Артур.
Он слышал свой голос — такой далёкий, словно со стороны. Он звучал почти жалобно. Почему-то перед глазами всплыла картина Готфрида Хельнвайна: мертвая девочка в луже собственной крови. Распахнутые серые глаза, смотрящие в вечность. И голос Макса: «Я вижу такое почти каждый день, Огден. Тот маньяк… Он насилует их и убивает. И не всегда в таком порядке».
 
Вот почему первое тело мальчика было перемотано бинтами, как на картине Готфрида — именно Огден рассказал Артуру об этом художнике. Получается, все убийства были посланиями для него, Миллера младшего. Боже, какой ужас!
Огден чувствовал неотвратимо приближающуюся тошноту, его начало трясти крупной дрожью.
Лицо Артура было непроницаемо, он опустил фотоаппарат, задумчиво разглядывая Огдена.
— Ты же никогда не думал, что мой IQ выше среднего, правда, Огден? — неожиданно спросил он, — Вряд ли ты мог подумать, что я смогу кого-то убить. Хотя знаешь, это не так уж и сложно — просто пырнул ножом, большого ума не надо. Вот уничтожить все улики, сделать так, чтобы тебя не поймали — та еще задачка. Идиоты из полиции так и не смогли найти меня. Это ли не искусство? — Артур оперся о стол, от чего тюльпаны в вазе закивали головками.
— Но поистине настоящее искусство — это обладание тобой, Огден. Я умолял тебя быть со мной, но ты отказал. И вскоре нашел себе другого. Неужели ты забыл обо мне так быстро, Огден? А я помнил о тебе, — Артур улыбнулся широко и безумно, особый блеск, появившийся в его взгляде, пугал. — Я помнил о тебе весь этот чертов год. И ждал. И вот, ты, наконец-то мой.
В голове Огдена без остановки крутились мысли. Бывший был выше него на целую голову, Артур, наверно, нёс его на руках из машины, он всегда был сильным. Думать мешало воспоминание, как Артур трахал его, стоя в этой самой комнате, держа на вису к себе лицом. Вряд ли что-то помешает Артуру сделать это снова, в нынешней ситуации.
— Пожалуйста, послушай, — Огден поднял взгляд, встретившись с неприятно блестящими глазами бывшего любовника, и тут же отвернулся. В голове мелькнула пугающая мысль, что этот Артур совсем не похож на того парня, в которого Огден был влюблен.
— Я тогда любил тебя просто так. Мне нравилось, как ты говоришь и как пахнешь, нравилось рассматривать твои фотографии. Но потом все изменилось и изменилось навсегда. Я больше не смогу тебя полюбить, понимаешь? У меня не получится. Зачем тебе рядом человек, которому ты неприятен? Который… — он снова решился посмотреть в глаза Артуру, с трудом превозмогая страх, не замечая, как терзает зубами свои губы, — боится тебя.
Артур глубоко вздохнул, чтобы восстановить душевное равновесие — помогло слабо. Конечно, он не думал, что с Огденом будет просто. Тот слишком строптивый и своевольный, чтобы сразу упасть к Артуру в объятья. Ярость и нетерпение наполняли весь его организм, частое дыхание срывалось с губ, во взгляде заблестело что-то опасное. Сейчас Огден вряд ли понимал, что происходит, ему нужно было время, чтобы обдумать все и принять единственное верное решение. Артур ждал этого так долго и не мог позволить младшему испортить все сейчас.
— Ты голоден? Я приготовил для нас чудесный ужин, — положив фотоаппарат на стол, он прошел в зону кухни. — Давай поедим вместе, как настоящая семья.
Наблюдая за тем, как Артур отвлекся приготовлениями у плиты, Огден вскочил и как мог быстро побежал к выходу. Если он выберется на улицу и позовет на помощь, у него есть шанс спастись… Артур догнал его тут же, хватая и отшвыривая в сторону, перечеркивая всю надежду на спасение. Огден со всей силы врезался в ребро стола, отчего ваза с тюльпанами свалилась на пол и разбилась. Миллер младший тоже упал, не удержав равновесия.
— Сука, — прошипел Артур, наваливаясь на бывшего любовника сверху, голос звучал тихо и угрожающе. Огден принялся отчаянно сопротивляться, вырываясь, царапаясь и отталкивая от себя Артура, но силы заведомо были не равны.
— Ты все еще не понял? — бывший любовник сжал плечи младшего, встряхивая и с силой прикладывая затылком к полу раз за разом, — Я могу и тебя убить.
Огден закусил губу — его болевой порог всегда был слишком низким, а на этот раз на него обрушилось слишком много боли. Затылок раскалывался, словно Артур разбил ему голову, как тыкву на Хэллоуин. Возможно, скоро так и будет, потому что Миллер младший уже чувствовал что-то горячее и липкое на затылке. Руки ослабли и безвольными плетьми упали на пол, перед глазами поплыли черные пятна, тело словно парализовало, и Огден чувствовал, что сейчас потеряет сознание. Он страстно жаждал этого, чтобы не ощущать больше всего этого ужаса и боли.