Червь (СИ)

Держа нож, я вхожу на кухню и говорю: — Здравствуйте!
Тонкий слой водянисто-кровавой смеси, покрывавшей моё тело, ярко поблёскивает в лучах солнца. Никто не кричит, не кряхтит. Тихая суета расползается по полу, судорожно кидая в меня свои взгляды. Взгляды не понимая. Взгляды страха. Взгляды бессилия.
С конца капает на пол.
  
Глава 5
 
Я выдыхаю. Делаю глубокий вдох.
Хочется включить музыку, закурить, но у меня мало времени. Всё что я могу — это сказать: Олеся, включи KORN, песню “Kiss”. Нужно успеть переодеться, выскочить из дома, сесть за руль МОЕГО фургона и умчаться на край света! Но в начале, нужно кое-кого угомонить.
Что я должен сделать?
Почему эта боль не может пройти?
И я с головой погружаюсь в то,
Что знаю, у меня не получится.
Я подхожу к мужику, беспомощно валяющемуся на моём потрескавшемся линолеуме. Он успел спихнуть с себя напарника, и дрожащими руками начинает что-то искать у себя за пазухой. Его модный голубоватый пиджак, с белой строчкой на швах, измазан кровью. Его идеально выглаженные брюки успели впитать литры багровой жидкости и потемнеть. Он был весь измазан кровью. Чёрные глазёнки уставились на меня, застыв от порыва холодного ужаса. Ужаса, сжавшего его губы тонкой ломанной линией. Сейчас он напоминает мне новорождённого младенца, оставленного на грязном, покрытом тонким слоем пыли ковре, в квартире, чудом уцелевшей после очередного обстрела.
Последнее, что я хотел бы сделать перед тем, как уйти,
Это плакать рядом с тобой!
Плакать и говорить о наших прошедших деньках
Я подхожу к нему, и хочу его только успокоить. Сделать так, чтобы он заткнулся! Прекратил крутиться из стороны в сторону. Прекратил мычать! Просто возьми и замри! ЗАМОЛЧИ, СУКА!
Пожалуйста, ЗАМОЛЧИ!
Но нет, он всё никак не угомониться. Крутится и крутится. И пытается своими ручонками что-то достать. Ну, давай-давай, что там у тебя?
Почему ты всё время меня отталкиваешь?
Почему ты всё время меня отталкиваешь?
Почему ты всё время меня отталкиваешь?
Дуло пистолета уставилось на меня своей чёрной дыркой. Мужик улыбается, типа демонстрируя своё превосходство в сложившейся ситуации.
Ну вот зачем? Зачем ты его достал и тычешь в меня этой елдой? Я же ничего не сделал тебе плохого. Еще…
Громкий выстрел оглушает меня.
Больно не было. Пуля прошила диафрагму, вышла из спины и улетела в зеркало, со звоном разметав его на мелкие крохотные осколки. Голова наполнилась звоном и туман усталости.
Я делаю вдох — не получается. Как будто тёплая вода затекает в мои лёгкие через ноздри. Какое гадкое ранение: воздух, вместо того, чтобы уходить в лёгкие, — уходит в желудок, а кровь — в лёгкие.
Пробую снова сделать вдох — тоже самое, только теперь еще и кровь хлещет из моего рта, заливает живот и капает с конца на пол. Полный пиздец, конечно, но есть одна вещь, которую я очень хочу попробовать. Живём один раз…
Тёплые края раны с лёгкостью впускаю в меня мой указательный палец. Пробую пропихнуть его глубже, хочу потрогать желудок, но вместо этого, расхерачиваю кожу на пальце об раздробленную кость. Вынимаю палец, и струйка густой крови, пузырясь, льётся на пол из моей новой дырки.
Я начинаю хватать воздух ртом, жрать его, как собака жрёт падающие с неба снежинки, и воздух начинает наполнять мой желудок. Наверное, я уже начал краснеть от удушья. Больно. Тело ломит. И тут я внезапно отрыгиваю кровавым фонтаном прямиком на мужика, уставившегося на меня своей довольной гладко выбритой рожей. Кишки скрутило так, что всё то дерьмо, что скопилось во мне за последние пару дней, валится из моей жопы прямиком на мой любимый линолеум, превращаясь в густой молочно-клубничный коктейль. Струи поноса текут по моим ляжкам, пачкают ноги и, попав на линолеум, затекают прямиком под пиджак того мужика. Его смелое лицо быстро искажается отвращением, и он уже не выглядит так как прежде, он уже и сам готов обосраться, залив жижей свои накрахмаленные брюки.
 
Я начинаю терять сознание. Духотень меня больше не беспокоит, наоборот, очень странно, что в такой жаркий день мне вдруг стало так холодно. Странно. Падаю на колени и заваливаюсь на мужика, продолжающего пялиться на меня своими выпученными глазами. Того и гляди — вываляться! Мы вместе стонем, и вместе затихаем.
Падаю.
Падаю.
ПАДАЮ!
Улетаю в бесконечность, чувствуя, как отказывают руки, ноги, органы. Я словно проваливаюсь в грязную холодную яму, не имея возможности ухватиться за влажную землю, за корни растений, за пустоту.
Я словно летел в воду с 20ти метровой высоты, прикрыв своё хозяйство руками.
Удар. Несильный, сравнимый с прыжком на батуте.
Внутри всё поднялась, как во время посадки, а потом быстро опало, как при взлёте. Опало к самой заднице, чуть не выскочив из неё со свистом.
Тишина.
Темнота.
На меня накатывает волна тепла, а затем, очень быстро, накатывает волна холода, как будто я валяюсь на надувном матрасе посреди океана, а вредные тучи, плывущие по небу, то скрывают солнце, то снова его обнажают.
Снова тепло. Тепло и очень плотно. Рук и ног я не чувствую, но ощущаю давление, окутывающее моё тело. Я вообще живой? Или попал в преисподнюю, прямиков в котелок грязных чертей?
Пробую открыть глаза — и понимаю, что их нет. Нет даже век. Может их срезали, а глаза забрали сраные черти? Возможно… Я ничего не чувствую. Хотя, что-то есть. Есть продолговатое тело, которое я, вроде, как ощущаю. Ощущаю себя тем самым пальцем, что впихивал в холодный, окоченевший анус. Забавно. А впрочем, не может этого быть! Что-то давит на меня со всех сторон, чуть тёплое, мягкое. Мне нравиться это ощущение. Приятное такое. Вокруг меня всё начинает вибрировать, расходясь волнами в разные стороны. Я так и чувствую ширину, частоту, и длину волны. Мне удаётся их понять… Прочитать!
— Смотри, что я принёс! — обрушивается на меня длинная волна в широком диапазоном, и я это всё понимаю, понимаю — что это мужской голос, довольный такой, как будто сделал что-то важное, а на самом деле просто жидко бзднул!
Может нас везут в больницу? Это было бы очень хорошо, а то та новая дырка, что появилась на моём теле, меня беспокоит.
— И что, — говорит женский голос, — я ими должна заниматься?
Наверно, медсестричка. Судя по голосу — симпатичная. Дай мне только прийти в себя, и тогда мы с тобой таким займёмся, что тебе и не снилось. Вот только дырку мою заштопай, и потом можешь смело свою расчехлять!
Снова накатывает ощущение полёта, и меня начинает это пугать. Меня словно охватывает паника. Я не понимаю, что происходит… Что со мной? Голова трещит от избытка сомнений, подсказывающих мне, что нет никакой больнице, что никуда меня не везут! Блядь! Да что за хуйня происходит? Где я? Где, мать вашу, я? А-А-А-А-А! ГДЕ МОЯ ГОЛОВА!
Дышу.
Нет, не дышу.
Кислород насыщает меня, просачиваясь в мой организм через узкие поры на коже. Я чувствую это. И еще чувствую… очень странное и пугающее чувство… Что ТО, что меня окружает, мертво! И я могу последовать следом…
— Хорошо, — ворчит мужчина, — я сам их разделаю!
Кого ты разделаешь и зачем? Может меня? Ну, сука, только попробуй, и тогда я так тебя разделаю, что если кто-то попытается собрать тебя обратно — получиться женщина. Дайте мне только разобраться с собой, выбраться из этой западни, и тогда повеселимся, ублюдки!
— Мог и не говорить, а просто взять и сделать, — говорит женщина, в стиле последней стервы.
Снова лечу, чуть покачиваясь. Пытаюсь пошевелиться, толкаюсь, пробую двигаться — уже похуй как: взад или вперед, хоть куда! Но всё без толку. Обволакивающая меня материя словно окаменела. Застыла, став холодной.
Я в ловушке.
— Ну что же, — говорит мужчина, — приступим! — и начинает насвистывать тупую мелодию, от которой у меня сразу же рисуется образ румяного немца с густыми усами; в одной руке у него кружка пива, в другой — сосиска на вилке, и, чередуя возле рта руки, он смачно отплясывает в средневековом пабе. Херня какая-то!