Русская Америка. Сухой закон 3 (СИ)

— Не стрелять! Полиция! — заорал лейтенант.
Он так и не понял — откуда произвели выстрел.
— Убирайтесь с нашей земли, грешники! — раздался ответный крик со стороны домов.
— Мы будем стрелять в ответ, если вы не сдадитесь. Бросьте оружие и выходите с поднятыми руками!
— Тот, кто пересечёт черту около флажка — получит пулю в лоб! — ответили лейтенанту.
— Я не уйду отсюда. Скоро прибудет подкрепление, и я арестую каждого, кто стрелял. А затем его отдадут под суд!
  
— Нет суда, кроме суда божьего! — прокричали со стороны домов, — Разворачивайтесь и уезжайте. Оставьте нас в покое!
Лежащий чуть позади справа полисмен повернул лицо к лейтенанту:
— Сэр, мне кажется, лучше действительно дождаться наших. Из города скоро прибудут ещё экипажи. Возьмём их в кольцо. Если будут сопротивляться — что же. Положим тех, кто будет в нас палить… Они всё равно не выстоят.
— Так и поступим, — кивнул начальник.
Вдруг со стороны Аунего раздался мелодичный гул. Полицейские удивлённо подняли головы. По главной улице шла процессия. Женщины, мужчины. Все тепло одетые, они вели с собою детей и пели.
— Что за ерунда? — спросил удивлённо кто-то из сотрудников, смахивая снег с лица.
А люди, тем временем, начали расходиться в стороны. Они стали живой изгородью поперёк улицы и взялись за руки, не переставая повторять торжественные напевы. Лица их были отрешены. Словно они не замечали ничего, что происходило вокруг. Живые щиты закрыли Аунего, отгородив его собою от внешнего мира.
Лейтенант сжал зубы и процедил:
— Твою…. Теперь подкреплением дело не решишь…
 Глава 24 
 Перед бурей 
«Парадиз» был пуст. Он обычно открывается ближе к вечеру, окончательно превратившись в танцевальный клуб, притягивающий молодёжь со всего Бронкса. Здесь и ремонт сделали соответствующий. По моей идее краснокирпичное здание внутри переделали в стиль, который в двадцать первом веке называют «лофт».
Необычность «Парадиза» для этого времени притягивало сюда не только жителей моего боро, но и молодых денди с Манхэттена. Они приезжали на дорогих машинах с разукрашенными по последней моде дамочками. И с удивлением обнаруживали, что такой дизайн может быть иногда даже стильнее кричащего ар-деко.
Мирон Валентинович, хозяин «Парадиза», поначалу со скепсисом относился ко всему этому, а Витя спорил с ним из-за любого нововведения, доказывая, что это и мои вложения. Я потратился на клуб так, что теперь мы с Мироном владеем этим местом пятьдесят на пятьдесят. А приток людей стал такой, что бывший хозяин богател не по дням, а по часам.
Вот и сейчас он, сменивший рубашку и засаленные брюки на представительный костюм, помахал мне рукой и хотел было что-то сказать, но я знаком попросил его удалиться. Дела, мол…
Мы с Фэллоном остались одни у высокой барной стойки. Сюда я позвал его, чтобы поговорить наедине без лишних ушей. Шериф устроился на высоком стуле, а я зашёл за «барку» и спросил с улыбкой:
— Виски?
— Глумитесь, Алекс? Вы предлагаете служителю закона купить алкоголь?
— Я угощаю вас. Из «своих запасов»! А это не воспрещено Актом Волстеда, — парировал я.
— Нет, я на службе. Чай, пожалуй.
Я молча кивнул и, сняв пальто и шляпу, аккуратно положил их на высокий табурет. Сейчас моя одежда стоит примерно столько же, сколько вся наша семья зарабатывала полгода назад за три месяца. Положение обязывало выглядеть как с иголочки. Я принялся заваривать чай, попутно задавая вопросы гостю:
— Что привело вас ко мне, Джон?
— Я обдумал ваше предложение, — без обиняков начал Фэллон.
— Замечательно… И к чему пришли? — я продолжил колдовать над заварником, будто ничего особенного и не услышал.
— Делу Луи Альтери пока что не будут давать ход. Закрыть я его сразу не могу, но и беспокоить вас перестанут.
— ПОКА перестанут! — поправил его я и выставил на стол шкатулку-сахарницу, — Вы можете сейчас достать сахар из этой коробочки, Джон?
— Нет.
— Потому что она закрыта, — усмехнулся я, — А так — открыта. И сахар достать можно. Чувствуете разницу? Открытым делом Альтери вы привлекаете внимание тех, кто хотел бы на этом поживиться… И на моих костях, между прочим. А я в больнице предлагал совсем другое. Так что спрошу ещё раз. Зачем вы позвонили?
Шериф скрипнул зубами так отчётливо, что я это услышал.
— Я пришёл разузнать подробности того, как обстоят дела с Аунего.
Я удивился:
— Это интересно. А вам зачем?
— Прокурор поручил мне включиться в расследование.
— Мистер Саленс, наверное? — вспомнил я рассказ адвоката Ванжевского о том, что Фэллон является протеже этого окружного прокурора.
А затем повернулся с чайником к шерифу. Я смог сбить его с толку. Джон удивлённо посмотрел на меня:
— Откуда вы знаете?
— Есть собственные каналы получения информации, — улыбнулся я, — Это же он настоял на вашем переводе из Тампы в Нью-Йорк?
Фэллон нахмурился, а я добавил:
— Ему хочется навести порядок в управлении полиции и судах штата.
— Да… — нехотя признался шериф, — Он — человек чести.
— Вы только при гангстерах из Италии такого не говорите, Джон, — развеселился я, — Человеком чести у них называют тех, кого приняли в «семью». И кто дал клятву омерты. Которая как раз воспрещает посвящать полицию в дела мафии. Даже если это позволит «спихнуть» враждебный клан в могилу. Но здесь, в Америке, думаю, не так много «боссов» этому следует.
— Намекаете на себя? И то, как вас, по вашему мнению, подставили и отправили в распределительную тюрьму? — догадался Фэллон.
— Вовсе нет, — я отрицательно покачал головой, — Я же не из «семьи». Не итальянец. Не присягал никакому «боссу». Скажите, прокурор Саленс оставил меня «на потом»? На закуску, так сказать?
В этот раз Джон не подал признаков удивления.
— Мы же вроде договорились с вами, шериф? — поморщился я, — Если уж сотрудничаем в чём-то, то говорим всё прямо. Не считайте меня за дурака. Сейчас я выгоден прокурору в его разборках с Верховным судом и управлением. А потом стану не нужен.
— Зачем вам всё это? — спросил Фэллон, — Почему ввязались в разборки с Аунего?
— Сейчас мы двигаемся с вами в одном направлении. И с прокурором тоже. Гарри Ллойд-младший, ветеран из газет — мой друг…
— Это я уже понял.
— Тем более. Мне не нравится то, что происходит в Аунего. Там убили моих людей. У меня свои счёты с Пророком и Хотфилдом. Вдобавок я обещал помочь мохокам. Заодно я хочу, чтобы такие сволочи, как этот сектант и его карманный сенатор перестали коптить это небо на свободе.
— Вы думаете, что именно конгрессмен подчиняется Пророку? — недоверчиво протянул шериф.
— Всё, что я знаю о сектантах, Джон, укладывается в следующую схему. Они никогда не станут полностью подчиняться тем, кто не входит в их круг. В их паству. Хотфилду Аунего нужно только для собственной наживы. Рудники, резервация, статус опекунства над оставшимися индейцами. Или их исход… А вот Пророк — фигура, которая будет действовать иррационально. Не стоит пытаться «приложить» к нему привычные клише.
— Вы планируете продолжать «топить» Хотфилда в газетах?
Где-то в подсобке зазвенела трель телефона.
— Да. Но на самом деле за меня это сделают уже другие издания. Новость уже подхватили и понесли по стране.
— Понимаю.
Послышались шаги. Я недовольно обернулся на приближающегося Мирона Валентиновича. Он извинился за то, что прервал нас, и проговорил:
— Звонят из вашего офиса.
Телефонный аппарат он «протянул» из подсобки, размотав длиннющий провод. Я поблагодарил хозяина «Парадиза» и ответил на вызов:
  
— Да!
В трубке послышался громкий и взволнованный голос Ильи Дмитриевича:
— Это Волков. Сектанты не дают репортёрам и полиции заехать в Аунего. В любого, кто приближается на определённое расстояние — стреляют. Вокруг общины стоят её жители. Они как живой щит для мужчин-стрелков. Заслон периодически меняют, чтобы не замёрзнуть. Мато обошёл поселение по лесу на лыжах и забрался на ближайшие скалы. Он осмотрел всё оттуда. В доме Хотфилда сильное движение. Те жители, что не задействованы в обороне — таскают сено и доски к усадьбе… Боюсь, Пророк что-то задумал!