Леонард и Голодный Пол

— Но вам с мамой действительно нужен отдых. Не уподобляйтесь тем, кто откладывает мечты на потом, а потом оказывается слишком поздно. Сделайте что-то для себя — вы это заслужили.
— Мы пока еще в добром здравии, детка, но я тебя понимаю. Потерпи, ладно? Особенно это касается мамы. По-моему, из-за свадьбы она отложила планы на будущее, но вспомнит про них, как только ты прочно и надежно привяжешь к себе Эндрю.
Они остановились в конце поворота и пошли в обратную сторону, сменив вместе с направлением и тему разговора.
— Расскажи мне про свою речь, — попросила Грейс, плотнее прижавшись к Питеру, потому что ветер теперь дул в лицо.
— Я еще ничего не записал, но, кажется, близок к тому, так что вот-вот начну сочинять. А ты сама скажешь несколько слов?
— Решу на свадьбе. Речь говорить не буду, но, наверное, скажу слова благодарности.
— Дам тебе совет. Импровизировать можно, только когда произносишь речь, но не слова благодарности — тут ты обязательно кого-нибудь забудешь, а другого шанса уже не представится, поэтому обязательно все запиши. Я совершил такую ошибку на своей свадьбе — забыл поблагодарить твою тетю Сару, которая испекла свадебный торт. Она притворилась, что ничуть не обижена, но я знал, что оскорбил ее в лучших чувствах.
— У меня тоже есть к тебе просьба: не мог бы ты в своей речи придерживаться классики жанра? Не надо выкапывать из прошлого сомнительные истории и подшучивать над Эндрю.
— Бог мой, конечно! Ни в коем случае! Может быть, я идиот, но все-таки не настолько. Ты же знаешь, как много ты значишь для меня, как я тебя люблю и как тобой горжусь. Возможно, это моя единственная возможность сказать обо всем этом перед столькими людьми. Мне надо подыскать верные слова, чтобы не захлебнуться от эмоций. Представляю, как у меня комок встанет в горле, если я слишком увлекусь.
— Комок в горле не страшен. С комком в горле и в классическом жанре — вот то, что нам нужно. Зачем так переживать? Я давно уже от вас переехала, мы с Эндрю знакомы несколько лет и даже живем вместе. Ничего не изменилось. Это всего лишь ритуал.
— Твои слова меня не удивляют, но, поверь, этот ритуал много значит. Когда Эндрю станет твоим мужем, все покажется немного другим. Ты почувствуешь, что ваша близость теперь чуть-чуть иная, хотя нет никакой логической причины для каких-то других ощущений. Вот я смотрю на тебя, и часть меня понимает, что наша семья меняется. Это хорошо и естественно. Я не собираюсь лить слезы. Но мне представляется, что это конец длинной первой главы. Твой любимый братец, который, как ты говоришь, такой никудышный, все мне объяснил по сути дела. Он по-своему очень мудр. Я тут как-то обмолвился маме, что ты больше уже не наша и все в таком роде, а он вдруг выдает: «Все, о чем вы говорите, уже в прошлом». Он огорошил нас этими словами, когда копался в холодильнике. И думаю, он прав. Все, за что я цепляюсь, уже прошло. Воспоминания кажутся мне реальностью, но это ошибка. Твой брат вытащил меня из прошлого. Сам он там никогда не задерживается. Ты никогда не услышишь, чтобы он о нем говорил. Он никогда не оглядывается, по крайней мере, никогда мысленно не останавливается на том, что уже произошло. Проследи за ним, когда ты в следующий раз что-нибудь прольешь. Его отношение такое: случилось и случилось. Он идет и вытирает пол. Для него значимо то, что происходит сейчас. Не уверен, считать ли это причиной или следствием того, что он такой, какой есть, но порой он умеет внести в нашу жизнь ясность. Однажды я разглагольствовал о своей работе, о том, как меня обошли в повышении и что это была чистой воды дискриминация по возрасту, а он прервал меня словами: «Это просто история». И больше ничего. Вот так. «Это просто история». И главное — он оказался прав. Это действительно была просто история, которую я сам себе рассказывал. Как только я перестал ее рассказывать, все и прошло.
— Не сомневаюсь, что иметь в доме мудреца очень здорово, — сказала Грейс. — Но даже мудрецам в конце концов приходится как-то себя обеспечивать.
 
Они вернулись к машине замерзшие, но довольные, что нашли время для встречи.
— Хочешь, поедем к нам? Мама будет рада тебя видеть.
— Извини. Передай ей привет. Я обещала Эндрю, что дома мы откроем старый ноутбук и начнем заказывать экскурсии и прочее на медовый месяц. Спасибо за встречу, папа. Кстати, не так уж все в прошлом. Скажи нашему доморощенному гуру, что я еще не совсем от вас ушла.
Грейс поднялась на цыпочки, притворяясь маленькой, и поцеловала его в подбородок. Потом села в свою машину и поехала, на прощание тихонько посигналив: «бип-бип». А Питер заскочил в газетный киоск купить номер «Экономиста», который недавно просматривал, чтобы было что почитать, сочиняя свадебную речь.
  
Глава 21
 
Собеседование у мимов
 
Голодный Пол прибыл в офис Национальной ассоциации пантомимы немного раньше назначенного. Офис располагался в здании театра, которое в былые времена служило конюшней при большом поместье, поэтому пройти туда можно было только со стороны переулка. На стене дома был нарисован артист-мим с белым удивленным лицом, а рядом висела афиша, рекламирующая прошлогоднее шоу. У входа была прикреплена картинка с изображенным на ней колокольчиком, а выше надпись: «Пожалуйста, стучите». Билетная касса, она же каморка вахтера, пустовала, поэтому Голодный Пол вошел без приглашения, но не стал никого звать, поскольку опасался нарушить местные правила. Театрик был совсем небольшой. В нем стояло около пятидесяти складных металлических стульев, как в кинозале. По сути он и был кинозалом, пока сюда не въехала Национальная ассоциация пантомимы.
Рано утром Голодный Пол ушел из Парлевуда, не сообщив родителям, куда направляется. Ему не хотелось, чтобы на него давили их ожидания, когда он и без того испытывал по поводу собеседования смешанные чувства. Если он не пройдет или решит отказаться от предложенной работы, то совершенно ни к чему рассказывать эту драматическую историю за ужином, выслушивая наводящие вопросы родителей про то да про се. Честно признаться, Голодный Пол пребывал в некоторых сомнениях: зачем он вообще согласился на это собеседование? Все началось с того, что он с удовольствием наблюдал за представлением, устроенным Арно в Торговой палате, когда тот развлекал собрание местных зевак шутками по поводу гигантского чека (изображал, как пилит его в поте лица) и возней с президентской должностной цепью (якобы, поплевав на нее, принимался наводить блеск). Потом Голодный Пол заметил, что Арно присел, закурил сигарету и, как обыкновенный человек, стал есть обыкновенный сэндвич, и оттого, что мим делает то же, что и все остальные люди, Голодный Пол немного расстроился. Они разговорились, причем Арно явно решил, что его собеседник — успешный, то есть богатый бизнесмен и важная шишка в Торговой палате. Мим разоткровенничался и рассказал, как сначала он изучал драматическое искусство и танец, а потом, когда в колледже ставили музыкальную версию «Мистера Бина», занялся пантомимой. Затем он переехал в Париж, где учился у последнего поколения великих мимов, которые к тому времени смирились с упадком этого бессловесного искусства. Арно обратился по объявлению в Национальную ассоциацию пантомимы и был взят на должность художественного руководителя. Правда, у ассоциации не хватало денег, чтобы платить ему зарплату, но зато он мог бесплатно жить в комнатенке за театральной сценой. Ему удавалось достаточно зарабатывать уроками и корпоративами, чтобы содержать себя и поддерживать ассоциацию на плаву, при условии, что дважды в неделю он арендует помещение театра для занятий йогой и каждую вторую пятницу — для встреч членов киноклуба.
Были проблемы, и не только финансовые. Моральный дух в мире пантомимы опустился ниже плинтуса. Многие из наиболее талантливых артистов перешли в «живые статуи» — разновидность уличного театра. Однако, когда оказалось, что эта работа приносит приличный доход, к ним присоединилось огромное количество шарлатанов, которые наряжались в театральные костюмы, но при этом носили маски и даже весело бродили туда-сюда и фотографировались с туристами, задрав вверх большой палец. Арно решил положить этому конец и, по его собственному признанию, совершил кое-какие ошибки и сказал слова, которые, наверное, говорить не следовало, притом что в целом его намерения были благими — он хотел сохранить чистоту великого искусства пантомимы, перенятое им у мастеров прошлого. Но его поступки вызвали раздрай, и некоторые из лучших мимов труппы отвернулись от него, а новые члены потеряли интерес к работе, потому что пришли в театр за драмой иного рода. Национальной ассоциации пантомимы требовалось восстановить свою репутацию, и Арно признался, что он не тот человек, который может это сделать, поэтому он решил вернуться в Нидерланды, оставив художественное руководство ассоциацией своему молодому ученику Ламберту. Тогда начались поиски человека со стороны, который мог бы привнести в труппу свежие идеи и выступать в роли спикера ассоциации, восстановив в реальном мире доброе имя артистов-мимов. Арно решил, что Голодный Пол со своими связями в Торговой палате и есть тот самый человек, который смог бы повести Национальную ассоциацию пантомимы к успеху. То, что он к тому же был искусный исполнитель (эта мысль родилась у Арно, как позже догадался Голодный Пол, после затянувшегося молчания в момент награждения), показалось миму даром муз. Естественно, нужно будет официально устроиться на работу, потому что она отчасти оплачивается казначейством Художественного совета, так что Голодному Полу следует пройти собеседование — просьба вполне резонная.