Герой

— Нет, самостоятельно он не сумеет справиться с душевной болезнью.
— Но ты только что сказала…
— Я сказала: поразительно то, что он не зарубил Кэтти-бри, — пояснила она. — Да, этот поступок обнаружил его внутреннюю силу и остатки могучей воли, которая удивила меня. Но это не означает, что несмолкающий шепот безумия можно отвергнуть.
— Он считает, что весь мир, вся его реальность — это грандиозный обман, созданный лишь для того, чтобы разбить ему сердце, — вздохнул Джарлакс.
— Несмолкающий шепот безумия, — повторила Ивоннель.
— И, следовательно, если он поймет, что его мысли — это самообман, абсурд… — начал возражать Джарлакс.
— Ясность сознания продлится недолго.
— Магистр Кейн покажет ему способ понять свое тело и дух.
— А коварный шепот не утихнет никогда.
— Он поймет, что этот голос нашептывает ложь!
— Нет.
— Ты говоришь глупости.
— Ты мыслишь разумно и ожидаешь того же самого от Дзирта, — сказала Ивоннель. — Типичная ошибка. Он сломлен. Что–то у него внутри разбилось, лопнуло, разрушилось. Нельзя больше требовать от Дзирта, чтобы он спокойно разобрался в путанице своих безумных мыслей, как нельзя ждать от человека с переломанными ногами, чтобы он побежал. Если ты не видишь повреждения, это не означает, что его нет. От этой болезни нельзя избавиться усилием воли, как нельзя при помощи одного лишь желания залечить кости, превращенные в обломки.
Джарлакс покачал головой, пытаясь отрицать роковые слова жрицы, — но тщетно.
— Эта болезнь коварна, — уверенно продолжала Ивоннель. — Она представляет собой непрерывную череду сомнений и страхов, которые ловко уничтожают все надежды и мечты. — Она усмехнулась, почти беспомощно. — Здесь имеется нечто общее с учением Ллос, с тем, как верховные матери при помощи магии и лжи сохраняют контроль над целым городом дроу. Только на сей раз вероломные верховные матери находятся у Дзирта в голове, и они не сдадутся, а он не сможет победить. В отличие от эпизода из его юности в Мензоберранзане, на сей раз Дзирту До’Урдену некуда бежать.
Джарлакс собрался было возразить, но промолчал и опустил плечи.
— И подумать только, таков будет конец Дзирта До’Урдена… — горько произнес он.
— Ты восхищался им всю жизнь, — прошептала Ивоннель.
Джарлакс не стал возражать.
— А теперь ты разочарован, потому что он проявил слабость, — добавила девушка.
— Нет, — упрямо произнес наемник.
— Да! — настаивала Ивоннель. — Тебе не по душе эта правда, но твой отказ принять ее не поможет делу. Дзирт — словно ребенок, который разочаровал отца, герой, который на сей раз не сумел совершить подвиг.
Джарлакс открыл рот, чтобы ответить, но не вымолвил ни слова и лишь поднял руки с видом потерпевшего поражение.
— Потому что ты не можешь постичь, что в мыслях у Дзирта, — пояснила Ивоннель. — Как ты можешь это понять, если ты сам находишься в здравом уме? Ты охвачен раздражением и гневом, хотя и пытаешься это отрицать. Ты думаешь: если он просто захочет по–настоящему, приложит усилия, начнет улыбаться и сопротивляться страшным мыслям, тогда все будет в порядке. Потому что в твоем случае это очевидный исход, но ведь ты не лишился рассудка.
— Какого ответа ты ждешь от меня? — спросил побежденный Джарлакс. — Что я должен сделать?
— Дзирт нуждается в нашей помощи — по меньшей мере моей и Киммуриэля, — сказала Ивоннель, и в этот момент дверь открылась, и появился Артемис Энтрери. Увидев Ивоннель Бэнр, он ахнул. Женщина, не обращая на него внимания, продолжала: — Возможно, общение с монахами поможет Дзирту обрести некоторое доверие к окружающим, до такой степени, что он примет нашу помощь. И в этот момент — а я боюсь, что момент будет очень кратким, — мы должны действовать, и действовать быстро. Это его — то есть наша — единственная надежда.
Затем она посмотрела на Энтрери и с вызывающим видом встретила его испепеляющий взгляд. Она уже давно пришла к выводу о том, что упустила самый благоприятный шанс исцелить Дзирта от болезни, насланной Бездной, именно в тот момент, момент истины, когда он столкнулся с Кэтти–бри, которую принял за демона. В тот миг, наблюдая за дроу–следопытом при помощи чаши для ясновидения, Ивоннель заглянула в его душу и поняла, что он погружен в полное отчаяние, что он уничтожен, раздавлен, что ему нечего больше терять.
 
Тот момент дал ей шанс, подумала она тогда. Так она считала и сейчас. Она взглянула на Энтрери и попыталась вспомнить историю взаимоотношений этого человека и Дзирта До’Урдена. Ее знания были весьма обширны, потому что Артемис Энтрери побывал в Мензоберранзане много десятков лет назад, когда Дзирт в первый раз после бегства вернулся в родной город, а Ивоннель Вечная была его правительницей.
Ивоннель довольно долгое время разглядывала наемного убийцу, затем кивнула. У нее в мозгу начинала формироваться некая идея.
  
Часть 3
 
Необычный герой
 
Каждый день наступает такой момент — должен признаться, что это бывает все чаще и чаще, — когда я чувствую себя глупцом оттого, что поддался страхам, нет, оттого, что я уверен в лживости всего окружающего. Моменты кажущегося прозрения, когда я убеждался в нелепости происшедшего — возвращения Кэтти–бри и всех моих друзей, долгой жизни Артемиса Энтрери, — бледнеют перед абсурдностью моего кошмара. Усилия, предпринятые Ллос для того, чтобы меня уничтожить, кажутся совершенно невероятными, не стоящими цели.
Но потом я вспоминаю оскорбление, нанесенное мною Паучьей Королеве, и понимаю: она не пожалеет ни сил, ни средств, чтобы с лихвой отплатить мне.
И еще я вспоминаю кошмар, в который погрузил Эррту пленного Вульфгара в попытке разрушить его душу.
Однако мой случай, мое путешествие, кажется во много раз более значительным и великим, потому что я преодолел половину Фаэруна — пусть даже это и сон — и очутился в месте, о котором мне прежде было известно только из легенд.
В монастыре Желтой Розы есть много такого, чем стоит восхищаться. Здешние братья и сестры — наверное, самые целеустремленные существа из всех, кого я когда–либо встречал. Их преданность своему кодексу и ритуалам, наверное, сильнее фанатизма «Потрошителей» или свирепости мастеров оружия Мензоберранзана. Это прекрасное зрелище, когда такое множество людей обучаются и практикуются в гармонии и черпают знания друг у друга, позволяют другим учиться у себя, нисколько не завидуя чужим достижениям. Даже если успехи ученика, как, например, в случае Афафренфера и Саван, могут угрожать высокому положению наставника.
Госпожа Саван рада за Афафренфера, который быстро поднялся по ступеням иерархической лестницы ордена Желтой Розы. Она радостно и беззаботно сообщила мне, что никогда не видела такого невероятно способного к физическим и духовным упражнениям монаха, как Афафренфер. А ведь вскоре ей предстоит сразиться с ним за титул, и если она проиграет, то вынуждена будет спуститься на ступень ниже.
Я спрашивал ее об этом, и ее ответ показался мне искренним: если ученик сумеет одолеть ее, тогда он заслуживает почестей и высокого положения, а ей придется трудиться усерднее, чтобы вернуть прежний титул. В итоге возвышение Афафренфера поможет ей стать лучше.
Она открыла мне истину о конкуренции: нет более серьезного вызова, чем тот, который человек бросает себе сам; желание стать лучше гораздо важнее соперничества с любым другим противником. Проще говоря, возвышение соперника заставляет нас удвоить собственные усилия в достижении совершенства, и этому исходу нужно радоваться, а не бояться его, не пытаться его предотвратить.
В Мензоберранзане преобладает совершенно противоположный взгляд на вещи. На самом деле решимость дроу не давать другим возвыситься, убийства, совершенные ради того, чтобы могущественные и богатые аристократы не лишились своего положения, и заставили меня покинуть этот город, потому что такой образ жизни совершенно аморален, он ограничивает стремление к совершенству.