Двое из будущего. 1901-... (СИ)

Я услужливо разлил им по стаканам кипяток, попросил угощаться сладостями и пояснил, предвосхищая вопрос:
— Это наша разработка. Думаю, что весной наладим выпуск для продажи. Но вам нет нужды так долго ждать. И для меня будет большой радостью, если вы согласитесь принять в подарок подобный чайник. Как раз к Рождеству Христову.
Полковник хмыкнул недовольно:
— Это будет не очень удобно. Что скажут люди?
— Помилуйте, ваше превосходительство, а причем тут люди? Я передам этот прибор в ваше управление для испытаний. Что хотите, то с этим чайником и делайте.
— Ваше высокоблагородие, — тактично поправил меня Гончаренко, но сам улыбнулся в бороду. Понравилось, что я «ошибся». — А можно у вас поинтересоваться?
— Внимательно слушаю.
— А, правда, говорят, что вы революционер?
Я глубоко вздохнул. Похоже, у меня складывается определенная репутация. Нет, я, конечно, заигрываю с рабочими, но этого явно недостаточно, чтобы меня записывать в одну когорту с Лениным, Гершуни, провокатором Азефом и иже с ними.
— Враки, — прямо сказал я. — Я всего лишь заботливый фабрикант. Социальные эксперименты ставлю на своих предприятиях, не без этого, но вот в политику не лезу. Незачем мне это.
— А фонарь тогда откуда?
Он все знает! А значит, знает и Куропаткин. Боже, а я надеялся, что наши сорвавшиеся намерения так и останутся втайне. Но, по-видимому, Зубатов посчитал нужным все рассказать министру. Тогда я нахожу странным, что Алексей Николаевич сдержал свое слово и направил-таки ко мне человека способного разобраться в наших минометах. И мне должно быть стыдно…. Должно быть, но вот почему-то не было.
— Неприятный инцидент в театре, — уклончиво ответил я. — Извините, но я не хочу об этом распространяться.
Полковник понимающе кинул, смешно потрясся своей шикарной бородой.
— Что ж, тогда и не будем поднимать этот разговор, — ответил он, делая большой глоток крепкого чая. — Ну-с? Когда же вы покажете нам вашу пушку? У вас все готово?
— Сейчас же и покажу, — ответил я, тщательно скрывая разочарование. Не удалось мне вызвать у полковника нужный настрой. — Пройдемте, ваше высокоблагородие. Здесь недалеко, в цокольном этаже.
Был в нашем крыле офиса свой подвал. Здесь находилась бройлерная, где нагревалась вода для отопления обоих крыльев здания, здесь же были и подсобные помещения. Библиотечка небольшая, архив, и невеликий склад. Вот там-то и дожидались наши минометы. Еще вчера я попросил их сюда переправить. Имелись и муляжи мин для наглядности. Основную массу тротила и боевых мин мы благоразумно оставили в нашей «секретной» лаборатории в Новгороде.
У артиллеристов имеется свой язык общения, непонятный простому обывателю. И потому, мне как человеку хоть и прошедшему российскую армию, было чуть сложновато разговаривать с полковником. И едва я завел его в помещение и продемонстрировал выставленные три образца различных калибров и объяснил принцип действия и теорию навесной стрельбы, как Гончаренко, пыхнув недовольно в бороду, сообщил:
— Позвольте, что за балаган? Да какая же это новая пушка? Это же обыкновенная мортира!
И вот, я стоял и не знал, что ему возразить. Лихорадочно вспоминал, что же представляла собой настоящая мортира и чем она отличается от моего оружия. И то, что я вспоминал, подталкивало меня на мысль, что полковник намеренно не желает принять мое новшество, ибо разница очевидна. Тут и вес оружия, и его мобильность и способ, и темп стрельбы и тип заряжания. Разница во всем! В нынешней армии, насколько я помню, мортиры используются только для обороны крепостей, ибо тяжелы они неимоверно и используют их на вращающемся лафете. Разве можно их сравнивать с моими минометами?
— Ну как же, господин полковник. Разница весьма значительна. Мои минометы являются весьма мобильным оружием. Два человека могут перенести на своих плечах один ствол, выбрать позицию, набросать сверху на неприятеля мин и уйти прежде, чем его позиция будет раскрыта и подавлена. Да и в гористой и холмистых местностях стрельба минами по навесной траектории предпочтительнее настильной.
 
— Навесная стрельба?! Позиция будет подавлена? — усмехнулся полковник. — Позвольте, господин Рыбалко, а разве вы оканчивали артиллерийское училище? Или же проходили службу в артиллерии? Нет? Тогда позвольте полюбопытствовать, откуда у вас такая уверенность?
И тут я понял, Куропаткин на меня серьезно обижен. И он мне не простит того злого умысла, что я пытался совершить. И прислав ко мне человека, сдержав, таким образом, свое слово, потребовал от него задушить любую мою инициативу. Миномет — к чертям собачьим, бесполезное изобретение. Тротил — заберем весь, что имеется, но производить запретим. Найдем кого-нибудь другого. Примерно этого я теперь ожидал, и, поняв истинное настроение полковника, я даже скривил морду, но попробовал тут же взять себя в руки. Все-таки не для себя стараюсь, для своей же страны.
— Ваше высокоблагородие, позвольте мне с вами не согласиться, — посмел я возразить и полковник удивленно уставился на неслыханную дерзость. — Все же, мои минометы принципиально новый тип вооружения и нынешние мортиры не идут с ними ни в какое сравнение. Позвольте вам продемонстрировать, так сказать, своими руками, — и, не дожидаясь разрешения, я подошел к самому мелкому калибру в двадцать пять линий. Или по метрической системе в 63 и пять десятых миллиметра. Такой, конечно, слабоват будет, но для отдельного взвода подспорье серьезное. И все заново, как школьник отличник перед строгим учителем стал рассказывать про все преимущества данного оружия. Про удобство его использования, про мобильность, про тактику применения. Показал и рассказал про сами мины, их начинку и про их осколочно-фугасное действие.
Полковник со своими сопровождающими слушали меня молча и, казалось, внимательно, но едва я закончил, Гончаренко скривил губы и, приподняв подбородок, безапелляционно сообщил:
— Это обыкновенная мортира! Оружие бессмысленное и для армии неподходящее. Все! И какое еще фугасное действие? Для боевых действий и поражения живой силы противника подходит только шрапнель.
И его сопровождающие согласно закивали головами. И, похоже, это был полный провал. Спор с полковником мог только усугубить ситуацию. Нельзя с ним спорить, с ним надо как с ранимой девушкой — лаской и терпением. И потому я задавил в себе готовое вырваться возмущение, а только лишь глубоко вздохнул и попробовал заново:
— Господин полковник, ваше высокопревосходительство, если вы позволите, то я бы хотел вам продемонстрировать опытные стрельбы. У нас все готово, и если бы вы согласились потратить несколько часов….
Но полковник меня раздраженно прервал на полуслове:
— Не стоит. Ваше изобретение бессмысленно и неэффективно. Чтобы понять это не нужно проводить никаких испытаний. Поэтому, господин Рыбалко, предлагаю на этом и закончить. Я увидел все что хотел, более ничем вы меня удивить не можете. Главное артиллерийское управление не заинтересовано в ваших мортирах. Комиссию по ним собирать бессмысленно. Поэтому, будьте добры отдать нам вашу взрывчатку и на этом мы с вами распрощаемся.
Что я еще мог сказать? Ничего! Одно только расстройство. Сам же все и испортил. Не будь нашего глупого покушения и, глядишь, Куропаткин бы не давал такую установку, а его человек не был бы так категоричен. В общем — провал.
Весь тротил я, конечно же, отдал. Тот, что имелся в малом количестве в подвале офиса. И после ухода полковника со злости распинал стеллажи в подсобке, разбил самым малым минометом, как простой дубиной ящики с муляжами. А потом и его самого швырнул в стену, вымещая бессильную ярость на бездушных предметах. Весь день потом ходил смурной и хмурый, пугая своих подчиненных и отбивая им всякую охоту со мной встречаться. Ходили как тени по коридорам и, казалось, даже не дышали.
В Новгород пришлось скататься на следующий день и передать десять пудов уже готовой к употреблению взрывчатки. Химики мои попали под надзор охранки, но оборудование по счастью у них не изъяли. Его мы отправили в нашу главную химическую лабораторию в Питере — там оно пригодится. А рецепт изготовления тротила я зажал, и делиться с военными отказался наотрез и весьма грубо. Им надо — вот пусть они и догадываются как надо делать. Или у немцев рецептуру покупают.