На осколках разбитых надежд (СИ)
— Ленхен, пожалуйста, — прошептал Рихард ей в ухо, без слов угадывая ее чувства. — Это должно быть не так. Не так, мое сердце…
Он взглянул в ее лицо, отведя выбившиеся из-под косынки пряди в сторону. А потом снова медленно поцеловал ее нос, лоб и глаза. С такой нежностью, что у Лены перехватило дыхание, а злость и стыд на себя куда-то испарились.
Бомбардировка закончилась. В ночь после Рождества снова вернулась безмятежная тишина. Только слышны были голоса на втором этаже — никто из гостей так и не мог успокоиться из-за этого налета. А следом раздалась еле слышная, но такая оглушительно громкая для Лены трель звонка вызова.
Глава 19
Чета Шенбергов и штурмбаннфюрер с супругой уехали из Розенбурга следующим утром. В замке остались только Мисси с Магдой, которые планировали возвратиться в Берлин позднее. Лена подозревала, что Мисси найдет предлог уехать после Дня трех королей [36]. Ведь именно в этот день Рихард планировал возвращаться на фронт, полагая, что к этому сроку ему уже предоставят новый самолет вместо сгоревшего.
Работы стало заметно меньше. Наверное, поэтому хозяева Розенбурга решили предоставить всем слугам выходной в этот день. Даже остарбайтеров отпустили дольше, чем на положенные три часа. Это означало, что можно было сходить в город и своими глазами увидеть рождественскую ярмарку, которой так восхищалась Мисси с подругой за завтраком. Тем более, что неожиданно тем же утром Биргит сунула раздраженно в руки Лены пальто с роскошным меховым воротником из песца.
— Баронесса отдает вам с Катериной одно из своих старых пальто. Только нужно отпороть мех с воротника. Справишься? — недовольно произнесла она при этом. И Лена понимала ее недовольство. Как сказала Айке, Биргит и сама была бы не прочь получить что-то с плеча хозяйки, даже если они были заметно разными по размеру. Одежда индивидуального пошива баронессы всегда была отменного качества, и даже после долгой носки выглядела превосходно. Но еще ни разу баронесса не предлагала что-то из своего старого гардероба слугам, а тут погляди ж ты…
— И с чего это такая щедрость? — злилась заметно Биргит, наблюдая, как Лена отпарывает осторожно роскошный мех, и Айке торопилась ответить миролюбиво:
— Рождество же! Вот, Грит, лучше съешь еще кусок кухена. И остался кофе от завтрака, будешь? Настоящий! Не эрзац, что мы пьем.
Лена так и не узнала, кто именно уговорил баронессу отдать свое старое пальто работницам. То ли это господин Ханке уговорил сестру, заботясь о своем Воробушке, то ли Рихард попросил мать. Можно было, конечно, спросить одного из них, но Лене хотелось думать, что это именно Рихард позаботился об этом. И разочаровываться совсем не было желания, получи она иной ответ.
Рихард.
Всякий раз, когда Лена мысленно произносила его имя, по телу шла волна странного жара, и оставалась плескаться на некоторое время где-то в животе. Она вспоминала, как жадно он целовал ее, как касался там, где она и представить раньше не могла мужские руки на своем теле. И понимала, что ощущение, что она получила полностью чего-то, только усиливалось при этих воспоминаниях. Хорошо, что сегодня утром он предпочел позавтракать в своей комнате, сославшись на бессонную из-за налета ночь. Лена бы не смогла смотреть на него так раньше и не краснеть, едва поймав его взгляд на себе.
Пальто было невероятно красивое. Мягкий драп серо-голубого цвета был таким мягким, что хотелось даже приложить к щеке, чтобы насладиться прикосновением материала. Нашивать на него знак
OST
казалось настоящим кощунством, и пальцы с трудом клали ровные стежки. Можно было, конечно, спрятать нашивку под воротником пальто, но Лена знала, что первый же полицейский, который узнает в ней русскую, с удовольствием ухватится за возможность наказать «
остовку
». А сегодня, в единственный полноценный выходной день, этого совсем не хотелось.
— Принеси чего-нибудь сладкого, кали ласка, — попросила Катерина, отдавая Лене узелок с накопленными марками своего скудного жалования. — Леденчиков
яких
или сахарных карамелек. И
чулков
бы… Теплых.
Шоб
по ногам не
студзило
. Сама ведаешь, в замке так и сквозит по полу.
Лене было жаль, что Катерина была вынуждена оставаться в четырех стенах из-за следов нападения, которые полностью так и не сошли с лица. Хорошо, что ей стало намного лучше за эти два дня.
Как и предполагала Лена, доктор отказался выезжать на осмотр русской работницы, сославшись на праздничные каникулы. Мол, он только по экстренным вызовам сейчас только работает, а подобные травмы едва ли такой случай. Поэтому Кате осталось только принимать аспирин и веронал, которые передала ей баронесса из личных запасов. Никто в доме не подозревал об истинной причине травмы Катерины. Рихард предупредил девушек, чтобы они молчали о нападении Клауса ради собственной безопасности. Никому не нужен был визит гестапо, ведь ранение, нанесенное Катериной, легко можно было трактовать как нападение на солдата
вермахта
.
В город Лена боялась идти одна, да это было к тому же опасно делать в одиночку. Поэтому она с большой радостью приняла предложение
Войтека
сопроводить ее на ярмарку. Но все же надеялась при этом, что он не будет оказывать лишних знаков внимания, в который раз намекая о своих чувствах к ней.
А еще, что Рихард не сразу заметит, что она ушла из замка вместе с Войтеком. Хотя… разве он не знает, что поляк может быть только другом для нее?
Сначала Лена от души наслаждалась этой прогулкой. День был прохладный, но солнечный, отчего зимний морозец не особенно кусался, только щеки разрумянил. Пусть они прошли с
Войтеком
до города и обратно пешком — Биргит не разрешила взять грузовичок из-за экономии дефицитного бензина. Время коротали за беседой, в ходе которой Лена с удивлением узнала, что
Войтек
был призван в армию в первые дни войны, но вскоре был контужен и сдался в плен, попав в окружение под Лодзью. Из лагеря его забрал
арбайтсамт
спустя полгода, когда Германии нужны были работники.
— В Польше у меня осталась семья — родители и сестра с племянником. Ее муж погиб под Варшавой тогда же в тридцать девятом году. Семья осталась без мужчин, — с горечью произнес он. — Хорошо, что есть земля. Есть чем кормиться сейчас, когда они под немцами.
— Ты им пишешь? — спросила Лена, ощущая одновременно тоску по дому и легкую зависть к
Войтеку
, что у него есть кому писать.
— Каждый месяц. Только ради них я и терплю все это, — признался
Войтек
, а потом посмотрел на нее так, что она без лишних слов поняла, чье имя он бы с удовольствием добавил к этим словам. Покачала головой, мол, не надо, и он в ответ грустно улыбнулся уголками губ.
— Я терплю, потому что знаю — когда-нибудь это точно закончится. Я уверен, что это будет совсем не так, как думают немцы. И я сделаю все ради этого.
Лена не была в городке с самого начала осени и не могла не отметить перемены, которые произошли с ним, покрытым белоснежным покровом зимы. Особенно сейчас в рождественскую пору, когда каждый «пряничный» домик был украшен лентами, хвоей и лампочками, помимо режущих взгляд красных полотнищ с символом рейха. Это был последний выходной день, и на узких улочках было много прогуливающихся, раскланивающихся друг с другом. То и дело попадались навстречу дети в пальто нараспашку, играющие в снежки.
Правда, приходилось держаться настороже рядом с этими забавами. Один из снежков прилетел Лене в спину, больно ударив между лопаток.
Войтек
так быстро развернулся к ним, что дети отшатнулись и быстро убежали прочь, выкрикивая обидные дразнилки про русских.
— Не надо, — придержала его за рукав Лена. — Надо просто не обращать на это внимание.