На осколках разбитых надежд (СИ)

И она действительно уехала домой. Лена отправила почтовую карточку весной по адресу, на который Янина высылала почту, и девушки получили ответ. Янина родила здорового и крепкого мальчика в конце апреля и писала, что рада, что все так сложилось. Пусть и стала матерью-одиночкой, и опозорила своим незаконнорожденным ребенком семью на всю деревню. Но зато она была дома, на родине, рядом со своими близкими, а значит, ей уже было не так страшно и одиноко…
— Идиот! — ругалась Айке позднее днем на Войтека, когда Лена помогала ему обработать раны. — Чего ты полез-то? Разобрались бы в конце концов с русской-то. А ты пропасть мог ни за что ни про что. Все ведь знают! Ох уж, идиот и есть!
А Войтек ничего не говорил в ответ. Молчал и смотрел прямо в лицо Лены, склонившейся над ним с мокрой тряпицей, которой она оттирала кровь с его кожи.
— Ты тоже думаешь, что я дурак? — спросил он девушку, когда она закончила свое занятие и была готова отойти от него. Его темные глаза, под которыми уже стали залегать тени, как это бывает при переломе носа, встретились с ее светлыми глазами, и она улыбнулась несмело.
— Я думаю, что это было очень смело с твоей стороны, — ответила Лена откровенно. — Спасибо, что сделал это для Янины.
Но напряглась, когда он вдруг поднял руку и накрыл своей ладонью ее ладонь.
— Это путь отсюда. Самый верный. Только скажи, и я все сделаю. Но не так, как было у Гуса с Яниной. Совсем по-другому, ты же знаешь. Только одно твое слово, и я женюсь на тебе. И ты отправишься домой. Как всегда, хотела.
— Войтек… — растерялась Лена, не зная, что ответить ему сейчас.
Ее спасла Айке, все это время встревожено прислушивающаяся к их разговору. Она решила вмешаться, как только заметила, что Войтек ласково погладил ладонь Лены.
— Нельзя говорить на своей тарабарщине! Говорите на нашем языке! — хлестнула их полотенцем несколько раз кухарка и погрозила пальцем. — Ей-ей, Биргит увидит!
Лена не могла не думать над словами Войтека. Неужели это действительно был единственный выход вернуться домой, на родину? Но ребенок… «Как можно сейчас рожать детей? — мелькнула в голове страшная, но такая верная для нее мысль. — Не время, совсем не время для этого».
— Ты смогла бы? — спросила Лена Катерину, когда сидели однажды вечером по привычке в ее спальне перед сном. Несмотря на то, что они остались вдвоем в Розенбурге, Биргит не разрешила им поселиться вместе, и так выходило, что у каждой из девушек было теперь по отдельной комнате.
Подруга задумалась. Замерла на миг, прекратив на секунды заплетать длинные волосы Лены в косу, а после коротко ответила:
— Дитяте должно в этот свет рождаться по любви, а не по нужде. Так мне мати говорила. И только при муже, а не после гульбы.
Лене стало легче почему-то от этих слов, когда она поняла, что Катя разделяет ее мысли. Рассказала ей о том, что говорил Войтек в день, когда увезли Янину, и о его предложении. После этого момента Лена старательно избегала поляка из-за неловкости, которую ощущала всякий раз в его присутствии. И ей было жаль их прежнюю дружбу, которая окончательно разрушилась с этими словами.
— Как же ж за него замуж-то? — удивилась Катерина неподдельно. — Он же поляк, а мы советские… Как это можно?
И она произнесла это таким тоном, что Лену почему-то царапнуло. Что бы сказала Катя, когда узнала бы, о ком Лена порой думает бессонными ночами?
— Он такой же человек, как и мы, — отрезала она недовольно, отстраняясь от рук Кати. — С руками, ногами, головой и сердцем!
Кого она защищала в этот момент? О ком думала, произнося эти слова? Что с ней происходило сейчас? И почему она с таким нетерпением ждала двадцать третьего декабря, наблюдая за течением времени по настенному календарю в кухне?
За день до намеченной даты приезда Штефан принес в замок высокую пушистую ель с голубой хвоей. Лена такую никогда прежде не видела и с наслаждением трогала ее иголки, когда вешала на ветви украшения. Часть из них — стеклянные звезды, шишки и колокольчики серебряным напылением достали с чердака. А другую часть — красные и серебряные шары с символикой рейха — баронесса привезла из Берлина.
 
— Осторожно, они очень дорогие! — приговаривала баронесса всякий раз, когда Лена доставала украшения из ватных гнезд коробки.
Остаться в стороне от украшения ели хозяйка Розенбурга не могла и сейчас ходила вокруг нее в руках с неизменным мундштуком с тонкой сигаретой. Ее губы, накрашенные алой помадой, то и дело раздвигались в довольную улыбку.
— К нам на прием приедут Шенберги. Шенберг привезет своего начальника с женой. Еще будут Гуго Крой и Людвиг Тайнхофер. Помнишь Людвига, товарища Ритци по летной школе люфтваффе? А еще Мисси с подругами. О, мой Бог, я только сейчас поняла, что у нас не хватает кавалеров! Мы можем пригласить Клауса! Как тебе эта идея? Все равно одна из девушек не арийка. Одна из них родом, кажется, из Каунаса. По крайней мере, оттуда они приехали в Германию несколько лет назад. Едва успели убежать от коммунистов, представляешь? — рассказывала баронесса Иоганну, который прикатил коляску, чтобы тоже проникнуться духом предстоящего праздника при виде украшения ели. — Она русская дворянка, можешь подумать? Но такая красавица — есть что-то в их азиатской красоте…
— Я думал, что русские — это славянская группа, а не азиаты, — заметил Иоганн, подмигивая Лене украдкой. Баронесса только сделала очередную затяжку и скривила губы.
— Какая разница? Жаль, что она русская. Весьма.
— И что с того? Есть разные русские. К примеру, Чехова, к которой так благоволит наш фюрер. А если бы она не была русской, ты включила бы ее в свои матримониальные проекты? — пошутил Иоганн, и его сестра метнула в его сторону недовольный взгляд. — Надеешься, на перемены в следующем году в жизни Фалько?
— Об этом я неустанно молюсь, Ханке, — ответила баронесса, вмиг посерьезнев. — Если Мисси не будет дурочкой, все возможно. Она действительно очень хорошая девочка, ты сам поймешь, когда увидишь ее. Поверь, любой немецкий офицер был бы горд такой женой. И это отличная возможность совместить долг и чувства. В нее невозможно не влюбиться… О Господи! Лена! Как можно быть такой неуклюжей?! Это же стекло!
Весь день двадцать третьего декабря на Розенбург падал снег, обещая настоящее Рождество. Войтеку приходилось совсем несладко ездить до станции и обратно, встречая гостей баронессы, собиравшихся на праздник. Лена и Катерина, в белоснежных блузках и темных юбках, вышколенные Биргит, встречали их в холле замка и провожали в подготовленные для них комнаты.
Два офицера в знакомой Лене форме СС со знаками отличия, от которых неизменно шла дрожь вдоль позвоночника. Их жены, заносчивые с обслугой, но приторно любезные с баронессой, в меховых пальто и дорогих шерстяных платьях под ними. Молодой привлекательный блондин в форме люфтваффе, которого Лена приняла за Рихарда издалека. Она так и затаила дыхание в волнении, когда увидела, как мужчина выходит из машины. А потом сообразила, что Войтек еще вчера вечером отогнал на станцию автомобиль Рихарда, и что тот приедет сам за рулем.
Потом приехал офицер вермахта в компании трех девушек в разноцветных пальто и очаровательных шляпках — яркие пятна среди белой метели. Баронесса была права. Мисси фон Шольберг очаровывала с первого взгляда — со светлыми волнами волос и широко распахнутыми глазами серого цвета. Она была похожа на актрису, настолько она была ослепительна. Лена настолько засмотрелась на нее, пока они с Катериной помогали гостьям снять верхнюю одежду, что совсем забыла о своем желании рассмотреть получше другую гостью замка — зеленоглазую шатенку Анну Бернову или как ее называли здесь в Германии — Анна Бернофф. И глядя на Мисси, яркую красоту которой лишний раз подчеркивала невзрачная внешность ее подруги Магды, Лена не могла не думать, что Рихард определенно имеет все шансы влюбиться в это само воплощение арийской красоты, настолько подходящее ему и по статусу, и по крови. Тем более Иоганн так и не дождался ответа из Швейцарии, на который так надеялся.