На осколках разбитых надежд (СИ)

— Я думал, что, не загружая тебя своими поручениями, оказываю тебе услугу, — сказал Иоганн еле слышно после того, как осмотрел ее ладони. — Я не думал, что Гиттхен окажется такой… такой…
— Фрау Биргит учит меня смирению тяжелым трудом, — произнесла Лена слова экономки, которая так часто любила повторять ей.
— И все же Аннегрит отдала тебя в мое распоряжение, а не фрау Биргит, — немец помолчал немного, а решительно проговорил. — С этого дня у тебя будет много поручений от меня, Лене. Ты можешь идти и позавтракать. Я позвоню. Скажешь фрау Биргит, что я забираю тебя на весь день. А в дальнейшем фрау Биргит придется обсуждать со мной работы прежде, чем поручить их тебе. Так можешь и сказать ей. Хотя нет! Я сам ей скажу. Передай ей, чтобы она поднялась ко мне тотчас же, как спустишься в кухню.
— Вам послужить за завтраком? — растерянно сказала Лена, не понимая, радоваться ли ей этим переменам или нет. Иоганн только бросил на нее веселый взгляд и потянулся к кофейнику.
— У меня ноги не действуют, Воробушек. Руки у меня в полном порядке.
У двери Лена задержалась. С одной стороны, она чувствовала невероятную радость, что наконец-то будет избавлена от этого тяжелого труда. Но с другой, на кого лягут обязанности, когда их снимут с Лены? Определенно, на Катю.
— Ты что-то хотела? — заметил ее нерешительность Иоганн. И сделал нетерпеливый жест, мол, давай, говори.
— Если я буду полностью в вашем распоряжении, то вся работа… Катерина останется одна…
Иоганн пристально посмотрел на нее поверх чашки, чуть прищурив глаза. От его взгляда Лене вдруг стало не по себе. Что, если нужно было молчать? И точно так же, как втихую Катя помогала ей с работой, в свободное время предложить помощь. Не говоря об этом никому из немецких хозяев.
— Я подумаю, что можно сделать, — уклончиво сказал немец и продолжил завтракать, не обращая внимания на Лену больше.
Биргит осталась недовольна переменами. Как она сказала девушкам, им еще повезло, что господин Иоганн принял такое решение уже после того, как они почти закончили ежегодную уборку перед большим праздником Летнего солнцестояния. Осталось только протереть в залах люстры и зеркала с уксусом, чтобы те ярко сверкали, и вымыть окна.
— Я надеюсь, что с этим мы не затянем, — произнесла Биргит в завершение, когда объявила, что с этого момента Лена подчиняется господину Иоганну напрямую, и его приказы и распоряжения должны быть первоочередными. Тон ее голоса подсказал Лене, что вряд ли она приблизится когда-нибудь к своей заветной цели — побывать в городе с поручениями от Биргит или баронессы, как довелось уже это Янине. Если и были какие-то шансы завоевать расположение немки, то вмешательство в домашние дела Иоганна свело их на нет.
«Что ж, — утешала себя Лена, когда после завтрака отправилась искать своего нового хозяина, которого Войтек вывез на прогулку. — По крайней мере, я могу попасть в город и по делам немца. Или когда-нибудь Катерине позволят выйти за пределы усадьбы…»
— Я хочу тебя кое с кем познакомить, — начал Иоганн тотчас же, как Лена подошла к его коляске, с трудом разыскав его среди аллей парка. — С этого момента ты будешь заботиться о них, не Войтек. Артигу почему-то не по душе пришелся поляк. Да и норовит сделать ему всякую пакость. То в башмаки сюрприз подкинет, то за прихватит за ногу.
— Артигу [14]? — удивилась Лиза, и Иоганн подмигнул ей игриво.
— Именно. Я и сам иногда говорю ему, что же ты, дружище, имя свое так позоришь…
Немец неожиданно для Лизы громко свистнул, и в ответ на этот свист из дальнего конца аллеи к ним двинулись две маленькие точки, которые при приближении превратились в двух небольших собак с длинными ушами и чуть вытянутой мордой. Одна была шоколадного окраса, вторая — белая с рыжими пятнами. Обе подбежали к Иоганну, ткнулись носом в его колени, мол, вот мы рядом, и тут же заинтересовались Лизой, стоявшей рядом.
— Не бойся, они оба славные и добрые малые, — предупредил Иоганн, заметив, как обступили собаки Лену, обнюхивая ее. Лена только улыбнулась в ответ и присела на корточки, протягивая ладони животным.
 
Она не боялась собак. До войны точно. Только с приходом немцев научилась опасаться этих огромных овчарок, которые агрессивно рвались с поводков, приученные убивать. Но эти коренастые собаки с забавными лохматыми ушами сразу же располагали к себе своим дружелюбием, с которым крутились вокруг Лены. Та с готовностью приняла их настроение и стала гладить по блестящей шерсти и ласково почесывать за ухом сразу обоих, чтобы никому не было обидно.
— Видела таких прежде? — спросил Иоганн. — Это вахтельхунды [15], порода, выведенная в нашей стране.
— Забавное название [16], — откликнулась Лена, улыбаясь широко и радостно, когда один из псов бухнулся на спину, подставляя под ласку живот.
— Это особая охотничья порода. С ними на птиц ходят. У нас на озере много перепелов и уток. Раньше им было достаточно работы. А сейчас некому с ними на охоту, да, мои хорошие? — Иоганн подставил ладонь шоколадному псу, который тут же лизнул ее. — Вот это ласковый парень — это Вейх. А тот, что так вальяжно развалился рядом с тобой — Артиг. Я бы хотел, чтобы ты выгуливала их. Войтек хороший парень, но у него мало времени, да и его ноги хотелось бы поберечь от зубов Артига. А тебя малые приняли хорошо. Не возражаешь?
— Я буду только рада, — ответила Лена, понимая, что действительно будет в восторге от этого поручения.
Иоганн объяснил, что собаки живут в особом вольере на заднем дворе, баронесса не очень любит «собачий дух» в доме и опасается за состояние паркета и мебели.
— Правда, Фалько [17] все равно берет их в дом, когда приезжает. Знатный упрямец! — улыбнулся немец и, поймав вопросительный взгляд Лены, пояснил. — Фалько — это мой племянник. И хозяин этих славных мальчуганов. В его отсутствие я, как могу, занимаюсь ими, но сама понимаешь — могу я мало.
Перед глазами Лены тут же встала фотокарточка немецкого офицера. Вспомнила его лицо вплоть ямочки на подбородке, к ее удивлению и легкой злости на себя. Почему он так глубоко врезался в ее память? Она давно не видела ни одной фотокарточки семьи фон Ренбек, а его запомнила так хорошо, что без труда узнала бы, выйди сейчас немец на аллею парка.
А Иоганн словно назло вдруг решил продолжить свой рассказ именно о своем племяннике, когда Лена повезла его коляску к дому.
— Фалько — единственный сын моей сестры. Его отец погиб при Ипре, в Бельгии [18]. Фалько родился через несколько месяцев после получения похоронки на Фридриха фон Ренбека. Аннегрит была женой всего один год. Война не знает жалости к любви.
При этих словах Лена сжала ручки коляски чуть сильнее прежнего. Ей показалось кощунственным, что немец так спокойно рассуждает о том, как жестока война в то время, как его соотечественники творят зло на ее родной земле.
— Я стал ему отцом, научил всему, что должен знать и уметь человек его происхождения. Наверное, это была своего рода судьба — война обездолила и его, и меня, но если бы не так… я бы наложил на себя руки, если бы не Фалько. Ты, верно, слышала о том, что случилось?
— Фрау Биргит рассказала в общих чертах, — уклончиво ответила Лена. Ее сейчас раздирали совершенно противоречивые чувства: ей и хотелось, чтобы Иоганн продолжал свой рассказ, и в то же время она не хотела этого. Ведь в этом случае он хотя бы на толику, но станет человечнее в ее глазах. А Лене не хотелось видеть никого из окружающих ее немцев людьми, как не хотелось сближаться с ними.
— Во время войны я был пилотом. Не фон Рихтгофен или Бельке [19], но тоже неплох. Небо всегда было моей страстью. Оно же меня и погубило, — Иоганн помолчал немного, а потом продолжил: — Самое обидное во всем этом, что я сам виноват в этой проклятой аварии. Если бы я был бы осторожнее! Но я был молод, я жаждал успеха, а апрель семнадцатого, когда я сбил аж десять аэропланов англичан, так кружил голову. Мне хотелось больше! Больше! Поэтому я всегда говорю Фалько: «Никогда не будь самоуверен — небо не прощает этого». Что сказала Гиттхен о том, что случилось? — поинтересовался Иоганн и оглянулся в нетерпении на Лену.