На осколках разбитых надежд (СИ)

— Я знаю, кому писал Рихард, — произнесла баронесса. — Я позабочусь об этом, уверяю вас.
Но Лена уже не слышала ее ответ. Все ее внимание было сосредоточенно на другом. На растрескавшейся коже на ручке саквояжа. На весе коробки, которую Штрайден аккуратно переложил ей под локоть, чтобы ей было удобно нести. Очередная невыносимо тяжелая ноша в ее жизни, несмотря легкий вес.
Лена не выдержала уже через комнату. Поставила саквояж на пол, а коробку на ближайший столик. Сняла крышку с коробки, до последнего надеясь увидеть в той чужие вещи. Просто потому что произошла ошибка. Какая-то дурацкая ошибка…
Потрепанная записная книжка с нацистским орлом на кожаной обложке. Черный крест на ленте. Книги, обернутые в обложку из газетных листов. Письма — от матери, от Иоганна, с незнакомым Лене почерком. И ее письма — с ровными строками, написанными аккуратным почти детским почерком. Пачка фотографий между страниц книг. Ее фотографий, которые Рихард, видимо, успел отпечатать в ателье перед вылетом на фронт…
Комок в горле вдруг стал таким огромным, что на какие-то секунды перекрыл ей дыхание, а затем все-таки хлынул потоком беззвучных слез. Они срывались с ресниц бежали по ее лицу, падали на содержимое коробки крупными каплями, и этот поток только усиливался с каждой пролитой слезой.
Она забыла обо всем. О том, что через комнату от нее баронесса разговаривает с сослуживцами Рихарда. О том, что Биргит может войти в любой момент сюда, желая узнать, куда подевалась одна из служанок. О том, что кто-то может застать ее плачущей над коробкой, где лежат ее карточки и письма, которые она писала Рихарду на фронт. И если откровенно, ей было совершенно все равно в тот момент, что это может произойти. Для нее не существовало ничего, кроме той потери, которая обрушилась на нее лавиной, сминая и ломая все на своем пути.
Лену спасла Катерина, которая торопилась подать прохладительные напитки и легкие закуски в гостиную. Она сразу же сообразила, что произошло, и забрала коробку и саквояж из ослабевших рук Лены.
— Сама отнесу. Не трэба тебе в его покоях зараз быть. Иди в наш покой. Я кажу фрау, что ты с собаками гулять пошла. Тольки Таньке и Петеру на вочи не показывайся, — она погладила Лену по плечу успокаивающе. — Поплачешь, глядишь, легче стане…
Легче не становилось. Ни через час, ни через два. У Лены заболела голова от слез, но остановить их она никак не могла. Как и забыть о том, что произошло. Ей хотелось не верить, что случилось страшное, но она слишком хорошо знала, что война не питает жалости ни к кому. Как бы ни отрицала очевидное баронесса.
Я видел, как горел Рихард… И видел, как он упал в море…
Лена проплакала всю ночь и почти большую часть следующего дня. Она никак не могла успокоиться — только слезы начинали пересыхать, как что-то снова напоминало о Рихарде и о коробке в ее руках. О том, что она потеряла, когда самолет Рихарда огненной кометой падал вниз, чтобы разбиться о бирюзовую гладь Средиземного моря.
Она потеряла не только Рихарда. Она лишилась смысла просыпаться по утрам и засыпать ночью.
Слезы высохли через день. И, наверное, они иссушили саму Лену, лишив ее жизни. Словно она в предыдущие дни вытекла вместе со слезами. Лене не хотелось ни есть, ни пить. Она стала равнодушной ко всему и двигалась механически, выполняя приказы и равнодушно снося оскорбления и пощечины Биргит, которую явно раздражало состояние Лены. Катерина прилепилась к Лене в эти дни как репей, беспокоясь о том, чтобы она слезами или словами не выдала себя. Она заставляла есть, старалась взять на себя часть работы, которую поручали подруге, и вывести из того состояния, в которое та медленно погружалась словно в трясину.
— Гэта лепше тольки, — убеждала Лену по ночам Катерина, когда они оставались наедине. — Подумай сама. Немцев бьют зараз с усих боков. Глядишь, и сюда придут али наши, али англичане. И тады тольки лепш, что так здарылось. Да хиба вы б отлепились один от одного?! Да ни у жицця! А так даж — просцей! И дитятю тогда можно выдать за нашего. Не за немчика. Ты о дитяте-то подумала? Теперь тебе не о немце думать трэба, а о дитяте своем. Як заховать его. Як выжить…
 
Наверное, Катерина была права. Надо было думать о ребенке Рихарда, который медленно рос внутри ее тела. Но ей казалось тогда, что впереди у нее еще много времени, чтобы позаботиться об этом.
Она не знала, как сильно ошибается. И что у нее совсем нет времени. И что позднее она пожалеет о том, что совершенно позабыла о той жизни, которая билась в ней. О маленькой частичке Рихарда, которую подарила ей судьба, в очередной раз отобрав все дорогое.
  
Глава 32
 
После визита сослуживцев Рихарда в Розенбург, каждый день для Лены превратился в пытку. Ее раздирали на части самые противоречивые эмоции и мысли, и она чувствовала себя как на качелях. Она жадно каждый раз просматривала «Фолькишер беобахтер» в поисках некролога с именем Рихарда, но ни одной строчки не появилось с заголовком, от которого ее всякий раз брала оторопь. И это вселяло на какое-то время в нее уверенность, что Рихард жив, словно она впитывала по капле убежденность баронессы, так и не принявшей известие о смерти сына.
Баронесса осталась верна своему слову. Единственное, что было напечатано в газетах, короткая заметка о том, что гауптман Рихард фрайгерр фон Ренбек, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями, пропал без вести над Средиземным морем, и что вся эскадра скорбит об этой невосполнимой потере. Эти заметки привели баронессу в ярость. Лена никогда прежде не видела ее такой разъяренной. И дело было не только в ее вере, что Рихард жив. Баронесса боялась, что кто-то покажет газету Иоганну, и ему станет только хуже. А очередной потери она бы точно не перенесла, как уверенно заявила Айке. Странно, но кухарка, которая прежде тоже теряла своих сыновей без вести пропавшими, без каких-либо сомнений верила в смерть барона.
— Всегда боялась этих самолетов, — приговаривала она, когда нарезала овощи для рагу на ужин. — Когда ты на земле, еще есть хоть какой-то шанс спастись. А с неба-то ты куда денешься?
Я видел, как горел Рихард… Видел, как он упал… Невозможно выжить… Перелом позвоночника…
Эти слова, постоянно всплывающие в памяти, вытесняли веру в возможное спасение Рихарда, и Лена снова погружалась в болото невыносимой боли и горя. Бессонными ночами она спускалась в спальню Рихарда, чтобы коснуться его одежды в шкафу или других личных вещей, ложилась поверх покрывала на постель, прижимаясь щекой к подушке, с наволочки которой уже давно выветрился его запах, и представляла, что он лежит рядом с ней. Как когда-то давно, когда Розенбург заметало снегом. Смотрит на нее мягким и нежным взглядом, от которого внутри так сладко замирает. Гладит ее волосы и переплетает свои пальцы с ее, чтобы потом подтянуть руку к губам и поцеловать ладонь.
Лена всегда ускользала из комнат Рихарда задолго до рассвета, но однажды, обессилев от слез, на фоне дневной усталости после работ уснула в его постели. Впервые за долгое время забылась глубоким сном, который принес ей облегчение и долгожданное решение, для чего ей нужно жить дальше. И ей приснился ее ребенок. Он был невероятно похож на Рихарда, каким она видела его на детских фотокарточках. Большие глаза, светлые волосы, даже маленькая ямочка на подбородке. Ребенок улыбался ей, и она чувствовала, как постепенно из нее уходит тоска и боль потери. Исчезает чернота горя, которое так давило на грудь. Проснувшись (к ее счастью, она по привычке уже открыла глаза еще до рассвета), Лена понимал теперь, что должна сделать. Ее долг теперь сохранить этого ребенка живым. Уже достаточно война забрала детских жизней, настало время восполнять эти потери, раз уж так сложились обстоятельства.
В обновленной памятке для остработников, которые прислуге раздали еще в начале года, информации о беременности не было совсем. Кроме одной-единственной статьи, намекающей на подобное. «Половая связь между немцами и восточными рабочими запрещена и карается для восточных рабочих смертью, для немцев — отправкой в концентрационный лагерь». Лена знала эту статью наизусть. Раньше эти слова пугали ее, теперь же она прочитала их равнодушно. Для нее было важно только одно — что произойдет с ребенком, которого она носит сейчас.