На осколках разбитых надежд (СИ)
Но только вот в реальности все выходило не так. В реальности Лена даже не могла ни пошевелиться, ни разлепить пересохшие от волнения губы, чтобы сказать хоть что-то в свое оправдание. Только чувствовала, как болит ее сердце, словно в нем образовалась рваная рана, и с каждым вдохом эта рана становится все шире и шире.
— Где еще мужчина становится слаб как не в постели? Когда не подозревает, что с ним рядом лежит маленькая дрянь, которая только и ждет, чтобы поскорее завершить свое дело! Ты искусна в этом, как я погляжу, — хлестнул Рихард ее словами, и дыра в ее груди стала еще шире, усиливая боль. — Теперь я понимаю. Франция, Крым и вот теперь Африка… Что ж, карта лежит в моей комнате на комоде, маленькая русская. Ты можешь взять ее, чтобы довести свое дело до конца, я не против. Я, быть может, даже не буду менять маршрут из Сицилии. Присылай своих друзей-
томми
, дорогая — чем меньше у них будет истребителей, тем лучше для моей великой страны.
— Рихард…
— Барон фон
Ренбек
! — поправил ее Рихард тут же холодно, выпрямляясь резко и гася с силой окурок в пепельнице. Потом он подхватил фуражку со столика и продолжил отрывисто и зло. — Я —
гауптман
люфтваффе
. Я служу великой Германии, маленькая русская, если ты вдруг забыла. И я надеюсь, что ты достаточно умна, чтобы исчезнуть из
Розенбурга
до моего очередного отпуска. Все равно ты раскрыта, и теперь тебе здесь делать нечего. А если ты не исчезнешь, первым делом по приезде я пошлю за собаками
Цоллера
, выполняя свой долг.
Несмотря на резкость тона и гнев в голосе, Лена не поверила ему до конца. В глубине его глаз вдруг мелькнуло что-то такое, что заставило ее шагнуть к нему и попробовать коснуться его. Потому что это что-то подсказало ей, что если она сделает это, то появится шанс все исправить…
Лена не была готова к тому, что Рихард перехватит ее руки за запястье и оттолкнет ее от себя с силой. Она налетела на столик, больно ударяясь бедром и сбивая рамки с фотографиями. Рихард тем временем даже не обернулся на вскрик, вышел вон, оставив ее ошарашенно стоять и смотреть в пустоту дверного проема.
Этого не может быть… Он не мог ее оставить вот так. Даже не позволив ей и слова сказать в ответ в свое оправдание… Да и как можно оправдаться сейчас, когда у каждого из них своя правда? Но любовь… Любовь же у них одна на двоих, разве нет?
Прошелестели шины по гравию подъездной дорожки, и Лена поняла, что Рихард уехал. Все еще не веря, она выглянула в окно и заметила, как удаляется из вида под кронами лип черный блестящий «опель». Рихард не дал ей даже шанса объяснить ему, просто уехал, твердо решив выкинуть ее из своей жизни. Не оставив ей никаких вариантов…
Автомобиль исчез из вида. Голоса прислуги, расходившейся по своим делам с крыльца, становились глуше и тише. А внутренний голос Лены крепился с каждой секундой, твердя одно и то же, словно заевшую под иглой граммофона пластинка.
Он не может уехать, не дав ей шанса объясниться. Он не может. Ведь все не так… вернее, не совсем так. Но он не может вот так уехать…
Решение пришло само собой, когда Лена, переводя растерянный взгляд от окна, заметила фотокарточки и лицо Рихарда, на некоторых из них. Она вдруг сорвалась с места и побежала вон из комнаты, и дальше — по темному и прохладному холлу, мимо удивленного Иоганна, которого везла Катя в комнаты. Потом через заднюю дверь, во двор, под лучи ослепительного солнца, которое вдруг ударило в глаза. Возле гаражей ее едва не перехватил
Войтек
за руку, но Лена успела увернуться от его хватки и вильнула в парк, скрывшись от него за зарослями шиповника. Он кричал ей вслед что-то, но она не слышала поляка — стук сердца, эхом отдающийся в ушах, заглушал для нее все остальное.
Высокая трава била по обнаженным ногам. Подол платья путался между коленей и то и дело сбивал с шага. Заныла вскоре когда-то поврежденная нога от этого быстрого бега. Но Лена не сбавила ход, а наоборот постаралась прибавить ход, помогая себе локтями, как заправский бегун. Да, этот путь был хорош сейчас и давал возможность перехватить Рихарда на дороге у ворот, но она потеряла некоторое время, пока наблюдала его отъезд, не веря до последней секунды, что он вот так уедет от нее.
А потом раздался глухой и резкий звук, заставший по привычке Лену на какие-то секунды вжать голову в плечи. Она отвыкла от выстрелов за долгие месяцы, проведенные в Германии, и не сразу поняла, что это был именно он. И следом раздался тут же второй, который все-таки вынудил ее остановиться на несколько секунд, чтобы понять, откуда они раздаются, и не несут ли они опасности для нее. Но вокруг Лены сейчас царила тишина, какая бывает только в глубине леса или парка в летний день, изредка нарушаемая птичьей трелью. И девушка снова побежала, понимая, что сейчас рискует пропустить автомобиль Рихарда на дороге, и тогда все точно будет кончено. Время раздует этот пожар ненависти в ее адрес, который поглотит все остальные чувства, а расстояние лишит ее возможности помешать этому.
Лена услышала тихий шум мотора за пару десятков шагов до дороги и ускорила бег, понимая, что все же опаздывает. Потому и вылетела почти перед «опелем» из кустов, растущих на обочине, с трудом удерживаясь на ногах при резкой остановке. Ей даже на какие секунды показалось, что Рихард не сумеет вовремя остановиться, и автомобиль собьет ее, поэтому она по инерции выставила ладони в попытке остановить эту блестящую махину. Но Рихард успел вывернуть руль в сторону, и «опель», взметнув облако пыли, вильнул в сторону и остановился на обочине. Еще не успевшая прийти в себя от произошедшего сейчас, Лена наблюдала, как из автомобиля выскочил Рихард и, даже не потрудившись захлопнуть дверцу, бросился к ней. Видеть его таким — растрепанным, с расстегнутым воротом мундира — было странно, ведь Рихард отъезжал от замка привычно собранным и аккуратным.
— Какого черта ты творишь? — он больно сжал пальцами ее локти, чтобы встряхнуть хорошенько, приводя в чувство, и эта боль мигом отрезвила ее. — Что это, твою мать, ты делаешь? Ты рехнулась?
— Мне нужно поговорить с тобой! — почти выкрикнула в ответ Лена, не понимая и половины его слов. Рихард отпустил ее так же неожиданно, как и схватил.
— Я все сказал тебе. Больше нечего прибавить.
— Зато я не успела сказать ничего! — возразила она ему яростно, запрокинув лицо вверх. Лена впервые жалела, что он настолько выше нее, что она заранее ощущала себя проигравшей почему-то. Особенно когда Рихард усмехнулся зло и отступил к машине, ничего не говоря в ответ. Словно она не стоила ни слов, ни времени…
— Ты прав — в любви не может быть
недосказанностей
или тайн. Потому что они убивают. Как убивали меня все это время. Потому что всякий раз я умирала в глубине души, когда обманывала тебя. Потому что я люблю тебя, — проговорила Лена уже ему в спину, когда Рихард развернулся к «опелю». Он застыл на месте, но к ней лицом так и не повернулся. Ей было достаточно и этого.
Значит, она была права. Ему не все равно. И где-то в глубине его сердца есть что-то такое, что позволит ей все вернуть. Все исправить…
— Я люблю тебя, и поэтому расскажу тебе. Вот она правда, Рихард! Я не делала этого прежде, потому что боялась, что потеряю все. И то, что я тебе рассказывала про жизнь до войны — все правда. Но я умолчала о том, что я делала в оккупации. Ты прав, я действительно жила в одной квартире с штурмфюрером
Ротбауэром
и пользовалась этим. Я укрывала бланки поддельных документов, чтобы по ним могли бежать из лагеря военнопленные. Я прятала листовки, чтобы потом распространить их среди жителей. А однажды, когда еще работала на швейной фабрике, я украла и вынесла несколько комплектов формы вермахта для партизан. А когда
Ротбауэр
устроил меня работать в свою канцелярию, я собирала данные. Составляла списки всех ценностей, которые крал твой фюрер у моей страны, чтобы потом, когда эта проклятая война закончится, все можно было вернуть. И да, я подслушивала все разговоры, которые вели между собой офицеры, чтобы потом передать их партизанам, чтобы навредить врагу. А твой рейх — мой враг, Рихард! Он мой враг, как и каждый нацист! И я рада, что именно я привела
Ротбауэра
туда, где ему самое место — в ад, в который вы, немцы, верите!