На осколках разбитых надежд (СИ)

— Все наоборот! — проговорила она так быстро, что он улыбнулся этой горячности. — Только ты и сможешь помочь забыть мне… Только с тобой все вокруг другое. С тобой я забываю обо всем. Словно все уходит куда-то… словно войны вовсе нет… Понимаешь?
Несмотря на то, что Рихард улыбался, в его голубых глазах появилась грусть и что-то такое, что встревожило Лену. Он тяжело вздохнул, а потом сказал тихо, гладя ее волосы:
— Чем дольше идет эта война, тем все быстрее мы все теряем человеческий облик. Ты была права. Отношение к русским совершенно другое, чем к французам. Наверное, сыграло свою роль поражение под Сталинградом, но то, что я видел в Крыму… Я никогда прежде не встречал такой жестокости. Признаю, я не верил тебе раньше. Думал, ты нарочно выставляешь немцев чудовищами, потому что моя страна одерживает верх, но… Когда я был в России, я видел отправку людей на работы сюда. Совершенно случайно заметил. Их гнали колонной мимо госпиталя. Как скот. И одна девушка вдруг бросилась под проезжающий мимо грузовик. Предпочла умереть, лишь бы не ехать в Германию, — Рихард помолчал немного, поцеловал ее висок, словно собираясь с силами через это прикосновение, а потом продолжил.
— Эта война всегда была справедливой для меня. После того, что пережила моя страна после заключения позорного мира, после всех потерь, после гибели наших отцов на фронте. Но оккупация должна быть такой, как во Франции, а вовсе не превращаться в кровавый террор, который дурманит разум. И я не могу понять до сих пор, кто виноват в той жестокости, которая творится в России. Потому что это как замкнутый круг — русские партизаны убивают немцев, а мы в свою очередь убиваем русских заложников.
— Разница в том, что партизаны убивают вооруженных врагов. А немцы убивают мирных жителей — женщин и детей. Я видела это в Минске, — сказала Лена, и он не стал возражать ей. Просто отвел взгляд в сторону. Потом снова взглянул на нее, сжав губы.
— Я хочу забыть об этом хотя бы на два дня, Ленхен. Забыть обо всех разногласиях. О том, что у нас разная война. О том, что мы с тобой — противники, и никогда не будет иначе. Я хочу хотя бы на какое-то время получить передышку от смерти, крови и грязи, от всего… Когда ты на фронте, ты думаешь именно об этом. И ненавидишь тех, кто остался в тылу, за то, что они не понимают, что они имеют. Ты когда-то сказала, что у нас есть только настоящее. Давай забудем то, что происходит сейчас где-то за этими горами, там, вдалеке от нас. И сегодня у нас будет свое особенное настоящее, согласна?
Солнце уже медленно опускалось за горы, разливая на небе розовато-красные волны, когда они выехали из усадьбы в город. Сначала Лена переживала, что выглядит неприбранной. Платье совсем измялось, пока она спала, и его пришлось отпаривать, пустив в ванной кипяток из душа. Да и волосы никак не ложились волнами, и ей пришлось подвязать их лентой, как обручем, оставив свободно струиться по плечам.
— Ты невероятно красивая, — сказал ей Рихард, когда Лена, гладя ладонями подол платья в смущении, вышла из спальни. Его глаза светились таким восхищением и гордостью, что ей стало так легко в то же мгновение.
— Ты просто ко мне неравнодушен, — поддела Лена его игриво, и он поймал ее за талию, чтобы коснуться губами ее губ в легком поцелуе.
— Чертовски верно, мое сердце, — прошептал Рихард прямо в ее губы, и ее сердце пустилось вскачь от этого шепота и взгляда, которым он посмотрел на нее.
На площади только-только заканчивали работы к предстоящему празднованию — забивали последние гвозди в дощатый помост для танцев, закрепляли провода с лампочками, расставляли столы и стулья для тех, кто просто пришел понаблюдать и разделить праздник Светлого понедельника с соседями. Поэтому Рихард оставил автомобиль неподалеку от площади и, взяв Лену под руку, повел к храму, грозно возвышающемуся над городком.
— Хочу тебя познакомить кое с кем особенным, — интригующе улыбнулся он.
Лена уже знала, что Орт-ауф-Заале был местом, где прошла большая часть детства Рихарда, пока он не уехал в частную школу. Вокруг местечка было много термальных источников, и Иоганн, когда-то все еще веривший в свое исцеление, проводил здесь много времени. И Рихард с огромным удовольствием составлял ему компанию. Здесь он чувствовал себя свободнее, чем в поместье Розенбург. Здесь он делал многое, что привело бы в ужас баронессу, доведись ей узнать об этом.
 
— Ты себе не представляешь, сколько у меня было шансов свернуть шею в детстве! — смеялся он, пока вел свой рассказ по дороге в Орт-ауф-Заале из усадьбы. — Мы взрывали патроны от охотничьих ружей в костре. Лазили в горах без снаряжения. Прыгали с вершины водопада в воду, а это на минуточку — около пяти метров высота, не меньше. И именно здесь я собрал и запустил свою первую модель аэроплана. Сейчас, наверное, из нашей банды мало кто остался в городке. Ну, кроме Эдгара Фурмана, полагаю. Он вернулся по комиссии, потеряв руку под Смоленском.
Именно поэтому Лене показалось в те минуты, когда они шли к собору, что Рихард хочет представить ее одному из своих бывших товарищей. Это оказалось совсем не так. Странно, что она не догадалась сама. Наверное, ее мысли были заняты только Рихардом, вернее, тем, каким она увидела его в храме.
Прежде ей никогда не доводилось ни видеть обрядов, ни вообще бывать под сводами церкви. И ей было любопытно взглянуть на все, что окружало ее сейчас. Лена не могла не отметить мастерство, с которой были вырезаны из дерева статуи святых или детали декора, и великолепные краски витражей, через которые солнце последними лучами этого дня окрасило грубые камни храма.
На входе Рихард задержался, чтобы опустить пальцы в сосуд с водой и перекреститься. Они говорили о религии прежде, но видеть своими глазами было совершенно другим. Казалось, даже лицо Рихарда переменилось, когда он ступил под своды огромного собора, сняв фуражку. Оно стало таким серьезно-одухотворенным, что Лена помимо воли залюбовалась им, когда с интересом наблюдала за ним. Но в то же время она снова вдруг подумала о том, насколько они разные, невольно ощущая чуждость тому, что окружало ее сейчас.
— Ритц! Laudetur Jesus Christus!
Лена обернулась и заметила священника, который, припадая на одну ногу, шел по проходу между скамей с мягкой улыбкой. Это был худой старик, ростом доходивший Рихарду едва ли до плеча, отчего тому пришлось согнуть в три погибели, чтобы должным образом поприветствовать его — поцелуем в щеку. Он было коротко стрижен, в темном костюме с белой полосой у самого горла, и Лена подумала, что едва ли признала в нем служителя церкви.
— Во веки веков. Аминь! — откликнулся Рихард, улыбаясь в ответ священнику и задержав дольше положенного ладони на его плечах.
— Мне приятно видеть, что ты держишься веры, Рихард, — улыбнулся еще шире старик, взмахнув руками. Тихо щелкнули при этом деревянные четки, которые он держал в руке, качнулся в воздухе крест. — Сейчас, когда люди забывают о ней, это приятно вдвойне.
— Сегодня на мессу собрались все жители, как я заметил, — заметил Рихард.
— И в Орт-ауф-Заале есть те, которые считают, что храм нужно закрыть, а людям нужна другая вера, — посерьезнел священник. Он понизил голос, чтобы Лена не слышала его слов, но почти каждое слово долетало до ее уха. — Но это произойдет только через мой труп и никак иначе.
Это прозвучало так зловеще, что Лена не могла не вздрогнуть. Или это просто прохладой надвигающегося вечера скользнуло по телу из щели полуприкрытой двери в храм?
— Я вижу, ты не один, Рихард, — напомнил старик, и Рихард посмотрел на Лену, взглядом выражая просьбу подойти. — Берта уже была у меня, и я весьма заинтригован.
— Это Хелена, — представил ее Рихард, и Лена невольно отметила, что больше он ничего не добавил, словно не желал лгать священнику. — Лене, это отец Леонард. Если любовь к небу в моей крови от дяди Ханке, то любовь к музыке именно от этого человека. Когда я услышал впервые Генделя в исполнении отца Леонарда, то захотел так же виртуозно играть на органе. Но пришлось ограничиться фортепьяно.