Не проси прощения (СИ)

— Да Витю. Сказал, что гулял, случайно дошёл до этого ресторана и решил зайти.
Вронская пару секунд ошеломлённо молчала, затем кашлянула и сдавленно проговорила:
— Совпадение на грани фантастики. Может, он за тобой следил?
— Вряд ли, Маш. Просто… я ему ночью фотографию Марины и Ули отправила. Ну и так, парой фраз ни о чём перебросились. Наверное, его тоже накрыло воспоминаниями, как и меня, вот и получилось так, что встретились в этом ресторане.
— Иришка… — выдохнула подруга, и Ирина уже приготовилась выслушивать нравоучения, но Маша удивила, тихо и как-то робко проговорив: — Слушай… может, вам попробовать заново?..
От удивления у Ирины даже перед глазами помутнело. И сердце зашлось… Нет, вот это вообще никуда не годится! Ещё не хватает нервничать из-за ерунды.
— В каком смысле — заново?
— В том самом. Двенадцать лет всё-таки прошло.
— Боже, что я слышу, — Ирина попыталась свести разговор к шутке, — ещё совсем недавно ты была готова кастрировать Горбовского, а теперь что? Защищаешь?
— Да не защищаю я его, — хмыкнула Маша. — И кастрировать… пожалуй, нет, но то, что в пах я бы ему врезала с удовольствием, — это точно. Просто… сколько у тебя мужиков было за всё это время? Много.
— Много, — подтвердила Ирина спокойно. Да, монахиней она не была. Ну и что?
— Я к тому, что ни с кем из них ты не была счастлива. Так и не разлюбила ведь Виктора, как ни старалась, правда?
Ирина грустно улыбнулась. Это было правдой. Все эти годы вместо любви она потребляла какой-то суррогат из физического влечения и общения без привязанности. Однако ей больше и не хотелось привязанностей. Хватит — напривязывалась так, что до сих пор никак не отвяжется. Секс без обязательств — и достаточно.
Хотя иногда такая тоска была по прежней счастливой жизни, что хоть волком вой…
— Горб общается кое с кем из наших однокурсников, — продолжала между тем Маша. — И я точно знаю, что постоянной бабы у него не было и нет. Так, может, вам объединить усилия? Если уж по отдельности не получается быть счастливыми.
— Я вполне счастлива, — соврала Ирина. — А Витя… нет, Маш, хватит его с меня. В одну и ту же реку дважды, как говорится…
— В ту же и не получится. Но можно в другую.
— С тем же человеком? Нет. Ладно, давай больше не будем на эту тему. Расскажи лучше, как там твои мальчишки.
Положив трубку ещё через полчаса, Ирина некоторое время сидела на месте, не двигаясь и прикрыв глаза, унимая беспокойно занывшее сердце.
Маша не знала о том, что Ирине сказали врачи два месяца назад. И никто не знал. И не узнает.
Ещё и по этой причине она не собиралась заводить никаких новых отношений — даже новых «старых» отношений с Виктором. Какой бы сволочью он ни был, подобного всё же не заслужил.
Но с детьми она его помирит. И достаточно.
20
Виктор
До вечера Горбовский дожил с трудом — в сон клонило неимоверно, держался только на кофе и чистом упрямстве. Удивительно, как не напортачил, впрочем, не факт — проблемы после операции возникают чаще всего не в первый день.
Выйдя с работы в девять часов вечера, садиться за руль Виктор не стал, побоявшись уснуть во время вождения, вызвал такси. Дожидаясь машину, краем глаза заметил движение — пробегавший мимо к своему автомобилю Павел Гордеев махнул рукой, прощаясь, и Виктор кивнул, с удовлетворением замечая, что в последние месяцы парень стал выглядеть гораздо лучше. Несмотря на то, что наверняка спал ненамного больше, чем сегодня Горбовский. Но всё это мелочи, когда у тебя есть то, чем ты по-настоящему дорожишь — любовь и семья.
Подъехало такси, и Виктор забрался внутрь, вновь вспоминая утренние слова Наташи. Он всегда знал, что она верующая, но чтобы настолько — не представлял. Не каждый человек сможет Библию цитировать. И если бы Виктору кто-то рассказал, что его пробьёт на эмоции от подобного, он ни за что не поверил бы. Однако вот…
Как Наташа сказала: «пропавшую овцу»? Нет, он не овца, он в лучшем случае баран. Но больше всё-таки похож на козла. Хотя не в этом, конечно, суть…
 
Каждый человек имеет право на покаяние и прощение. Так говорит нам вера. И формально с этим утверждением согласятся многие, но многие ли смогут претворить его в жизнь? Искренне покаяться и искренне же простить? Немногие. Возможно, потому, что в глубине души всегда кажется, что тот, кто кается, недостаточно искренен. И что он делает это только для того, чтобы не получить заслуженное наказание. Или чтобы вернуться домой…
Да, двенадцать лет назад Виктор каялся именно так — недостаточно искренне. Сейчас, с высоты прожитых лет, он видел это чётко и ясно. В то время он ещё не жалел по-настоящему, не проникся собственной виной, верил, что всё обойдётся. И больше досадовал, что Ира всё узнала, чем клял себя за то, что связался с Дашей. Он переживал за жену и её состояние, но в этих переживаниях не уходил дальше рассуждений о том, почему Ира вообще оказалась в ювелирном салоне. Не осознавал, что не в этом дело, не смотрел в корень ситуации.
Это было малодушно. Нечестно. И не по-настоящему. И да — тогда прощения он совсем не заслуживал.
Тогда… А сейчас?
Как вообще можно измерить искренность? На какие весы положить собственные боль и сожаление? Как понять, кто заслуживает прощения, а кто нет?
Наверное, только Бог имеет право судить об этом. Бог, в которого Виктор никогда не верил. А уж фразу: «Бог простит» и вовсе считал лицемерной — вроде как человек не хочет брать на себя ответственность… И только теперь понял. Проникся. Не в ответственности дело, а в том, что судить может только Бог.
Но чем это понимание поможет Виктору сейчас? Все эти божественные сферы… Они, конечно, прекрасны, но он ведь ещё не умер и не предстал перед Божьим судом. И что делать, если Виктор собирается жить и хочет провести остаток своих дней с Ирой? Как доказать ей, женщине, которую едва не убил, что он искренен в чувствах, всё осознаёт и больше никогда не обидит её? Да и нужно ли ей это вообще?!
Стоп. Вот он — ответ. Необходимо выяснить, нужен ли Виктор Ире в принципе. А дальше… либо смиряться с необратимым, либо пытаться вернуть её.
21
Виктор
На следующий день он опять работал, но не двенадцать часов, а всего восемь — уже легче. И днём, когда у Виктора был недолгий обеденный перерыв, телефон завибрировал от пришедшего сообщения. Горбовский взял мобильник в руку и едва не поперхнулся бутербродом — писала Ира.
Точнее, не писала — в сообщении было только видео. Зато какое!
Голая Ульянка лежала на пеленальном столике, агукала и улыбалась, а над ней ворковала совершенно счастливая Марина. С синяками под глазами от недосыпа, но всё равно безумно радостная мамочка. Сюсюкала, целовала ножки и ручки, умилялась и даже напевала что-то.
Горбовский вздохнул и вытер заслезившиеся глаза — хорошо, что в подсобке в этот момент никого не было и никто не мог видеть, как их суровый и строгий шеф распускает нюни над видео с младенцем. Но разве можно иначе? Это ведь его внучка, которую он, возможно, и не увидит никогда вживую.
И дочка. Самая родная и самая любимая. Несмотря на то, что она давно отреклась от него, даже отчество поменяла…
В лицо будто кипятком плеснуло, и Виктор, напечатав краткий ответ: «Спасибо, Иринка!» — отложил телефон в сторону. Надо успокоиться, а то три зуба рвать через полчаса…
Но воспоминания уже нахлынули вновь.
.
Виктор всегда считал выражение «в измене виноваты оба супруга» абсолютно бредовым. Точнее, не абсолютно — в нём был смысл, если смотреть со стороны психологов и психотерапевтов, которые брали деньги за то, что перекладывали часть вины с одного человека на другого. Возможно, так проще жить — зная, что ты если и виноват, то не целиком и полностью, а у тебя вроде как есть оправдание? Зачастую в стиле «она была дурна собой и не умела готовить», но есть же!