Набоков в Америке. По дороге к «Лолите»

Некоторое время Набоковы провели в Ашленде, штат Орегон23. Как и Афтон, и Эстес-Парк, и Теллурид, Ашленд лежит в долине меж высоких гор, в данном случае Сискию. Вокруг городка много рек, озер и заболоченных лугов. (“Нет в жизни большего удовольствия, чем исследовать… какое-нибудь болото в горах”, – писал Набоков Уилсону24.) В Ашленде был торговый район и скромные деревянные домики, которые сдавали в аренду25. Летом Ашленд утопает в розах. Здесь Набоков продиктовал большую часть “Лолиты” в ее окончательном варианте.
Вернувшись в сентябре того года в Итаку, Набоков сообщил Кэтрин Уайт, что “более-менее завершил… грандиозный, мистический, надрывающий сердце роман”, который “стоил пяти лет мучительных сомнений и адских усилий”. Роман наложил на него “невыносимое заклятье”: это “великое и запутанное произведение, не имеющее аналога в литературе. Ни одна из частей романа совершенно не подходит” для публикации в журнале New Yorker26.
Вместо “Лолиты” Набоков послал Уайт другой роман, “Пнин”, историю о профессоре из России, которая вполне подходила для журнальной публикации. Работа над этим романом да еще над мемуарами “Память, говори” давала писателю “солнечные мгновенья отлучки” от той, другой книги, которая так мучила Набокова. Ему очень хотелось показать Уайт “Лолиту”, но что-то его удерживало. Контракт с журналом обязывал его это сделать, и Набоков надеялся, что Уайт сочтет произведение гениальным, несмотря на изображенный в нем разврат, усмотрит в книге такие достоинства, по сравнению с которыми меркнут все страхи относительно того, что публика “Лолиту” отвергнет или ополчится против романа. Однако неподписанная рукопись, которую Вера лично привезла в Нью-Йорк несколько месяцев спустя, не произвела на Уайт впечатления27. Вера настаивала, чтобы роман ни в коем случае не показывали Уильяму Шону, главному редактору New Yorker: шокировать Шона было куда проще, чем Уайт28.
Набоков завершил работу над “Лолитой” и сопроводил роман несколькими комментариями для редактора (“грандиозный”, “надрывающий сердце”) и парой намеков для Уилсона (“совсем скоро, быть может, покажу вам чудовище”)29. Уайт, скорее всего, и прежде доводилось слышать подобное: все писатели полагают, будто последнее из созданного ими – самое гениальное их произведение. Осенью Набоков продолжал диктовать роман и лишь 6 декабря30 отметил, что тот наконец завершен. “Тема и ситуация откровенно чувственные, – писал он Уилсону, – но эстетика его невинна и сам роман уморительный”. Набоков считал, что “Лолита” – лучшее, что он написал по-английски. Но один из первых редакторов, прочитав рукопись, предупредил его, что “если бы это опубликовали, нас бы всех посадили в тюрьму. Мне очень жаль, что ничего не вышло”31.
Интерьер мотеля Corral Log
Процесс издания “Лолиты”, как и сама работа над романом, оказался достаточно долгим и мучительным32. Временами казалось, что ничего не получится. Набоков выступал в качестве собственного литературного агента33, как его научил Уилсон. Издательство Viking сперва отказалось публиковать роман, предупредив, что, если издать книгу под псевдонимом, как изначально собирался сделать Набоков, неминуемо начнется судебное преследование, поскольку нежелание раскрыть настоящее имя автора указывает на то, что это порнографическое произведение. Следом Набокову отказали Simon & Schuster: редактор Уоллес Брокуэй свалил ответственность за такое решение на коллег-ханжей. В октябре 1954 года Джеймс Лафлин, авангардист, не боявшийся бросить вызов законам об ответственности за непристойное поведение, отказал Набокову от имени издательства New Directions. Farrar, Straus & Young отказали, испугавшись судебного процесса, который не смогут выиграть. Джейсону Эпштейну из издательства Doubleday “Лолиту” посоветовал Уилсон, который и передал ему рукопись в конце 1954 года. Эпштейн, как и Паскаль Ковичи, редактор Viking, и Брокуэй, и Роджер Штраус из Farrar, Straus & Young, высоко оценил роман Набокова34, но не сумел уговорить коллег его опубликовать. В служебной записке он сделал кое-какие литературные замечания, однако заметил, что “Лолита”, безусловно, произведение неординарное.
 
Лафлин и Ковичи полагали, что за границей у романа может оказаться больше шансов на публикацию35. Набоков отправил “Лолиту” Дусе Эргаз, своему агенту в Париже, и начал искать агента в Америке, который сумел бы сделать то, что не вышло у писателя. Набоков признался Брокуэю, что даже готов отдать за это четверть гонорара36.
Этот сложный процесс в конце концов увенчался публикацией в Европе (Olympia Press), а потом и в Америке (издательство Putnam’s): сейчас кажется, что иначе и быть не могло. Несмотря на сексуальную тематику, роман довольно скромен: в нем нет неприличных слов. Он легко читается. Момент был выбран удачно: книга вышла тогда, когда действия ревнителей общественной морали уже казались абсурдным рудиментом. Блюстители нравов ополчились против “Улисса” Джойса, легендарного романа, который по праву считается величайшим произведением XX века, когда он еще даже не сложился в книгу. (За первый же эпизод, опубликованный в 1918 году, двое редакторов журнала The Little Review подверглись нападкам за непристойность37.) Целый ряд других книг, осужденных, изъятых из печати и сожженных, в том числе “Влюбленные женщины” Лоуренса, “Колодец одиночества” Рэдклиффа Холла, “Тропик Рака”, “Тропик Козерога”, “Голый завтрак”, “Вопль” Гинзберга, “Американская трагедия” Драйзера, “Божья делянка” Эрскина Колдуэлла и “Мемуары округа Геката” Уилсона, подготовили почву, на которой расцвел розовый сад романа Набокова38. В те четыре года, которые прошли между первым отказом из американского издательства (1954) и первой публикацией “Лолиты” (1958), цензура, и без того слабая, практически прекратила существование, так что к 1959 году издательство Grove Press выпустило в мягкой обложке “Любовника леди Чаттерлей” (ни один роман в XX веке не запрещали так упорно, как это произведение Лоуренса)39, а в 1961 году – “Тропик Рака”.
Впрочем, роман и без того не мог не быть опубликован. Хоть Набоков и писал Кэтрин Уайт, что “Лолита” – “великое и запутанное произведение, не имеющее аналога в литературе”, формально книга Набокова не совершила в литературе переворота, как некогда “Улисс”, “Шум и ярость” или “Когда я умирала” (или, если на то пошло, “Моби Дик”). Стилистически он не настолько сложен для восприятия, как “Ночной лес” Джуны Барнс, или “Петербург” Андрея Белого, или, если взять произведения, появившиеся в одно десятилетие с “Лолитой”, “Моллой” Беккета, “Соглядатай” Роб-Грийе, “Признания” Уильяма Гэддиса или “Изменение” Мишеля Бютора. “Лолита” проще, чем тот же “Дар” или “Под знаком незаконнорожденных”. Если под “не имеющим аналогов в литературе” Набоков имел в виду откровенное высказывание на тему секса с детьми40, то и в этом случае он несколько преувеличил оригинальность своего романа: шокирующие описания появлялись и ранее, у маркиза де Сада (“120 дней Содома”, “Инцест”) и прочих. Все же под “не имеющим аналогов” Набоков имел в виду нечто иное – пожалуй, запутанную, сложную систему совпадений, незаметных невооруженным глазом, намеков, с помощью которых Гумберт Гумберт догадывается о Куильти, чьи уловки, точно зеркальное отражение, повторяют его собственные, но на некоем новом витке спирали, где плетутся дьявольские интриги и слышится насмешка богов, и где-то там, наверху, Небесный Клоун планирует этот грандиозный номер и подставляет героям подножку.