Вторжение (СИ)
— Я думал, милорд, вы умеете ладить с лягушатниками.
— Только с одним из них. Вы не представляете, как мне не хватает маршала Сент-Арно.
— Оставьте, Джеймс, меня таким не разжалобить. Впрочем, если угодно, я могу сам потолковать с этими господами. Они, конечно, не самые приятные люди, но среди них найдется парочка толковых генералов способных понять мои доводы.
— О, ты бы чрезвычайно обязал меня этим!
Будучи, несмотря на свой весьма почтенный возраст, человеком дела, генерал Бергойн не стал откладывать визит к французам, и тут же отправился в штаб Канробера, где и повторил все свои аргументы. Внимательно выслушавший его командующий, однако не стал торопиться и для начала решил пригласить к себе командиров дивизий.
Мнение союзников разделились. Раздосадованные предыдущими неудачами Боске и Форе жаждали крови и рвались в бой, нелестно отозвавшись на счет «чрезмерно осторожного англичанина». Принц Бонапарт, новый командир 1-й дивизии Винуа, сменивший на этом посту самого Канробера, и недавно прибывший Лавальян, напротив, нашли его доводы весьма основательными.
— Господа, месье Бергойн, абсолютно прав! — Решился взвесивший пока шли прения все за и против главнокомандующий. — Со своей стороны могу лишь добавить, что приближается сезон штормов, и, если мы не поспешим найти для нашего флота пристойную гавань, рискуем остаться без снабжения. С Южной стороны как раз имеется несколько вполне подходящих бухт, которые нам следует незамедлительно занять. Приказ на выступление получите сегодня же!
Ранним утром следующего дня, англо-франко-турецкая армия покинула лагерь и начала движение в сторону Качи. Наученные предыдущим горьким опытом союзники приняли все возможные меры предосторожности. Впереди и на флангах сновали туда-сюда немногочисленные разъезды кавалеристов, за ними готовые в любой момент открыть огонь стрелки, и только за ними плотные колонны пехоты, прикрывающие обоз.
По морю практически параллельно их движению мерно двигался флот. Причем боевые корабли шли мористее, транспорты с припасами ближе к берегу, а впереди осторожно крались три легких парохода, делавшие промеры и указывающие путь остальным. На последних предосторожностях настоял начальник разведки майор Мэррин не без оснований считавший, что если на Черном море появился великий князь Константин, то вслед за ним непременно последуют команды минеров.
Впрочем, никто из британских или французских моряков толком не представлял себе внешний вид и принцип действия русских «адских машинок», а присланные с Балтики описания казались им не слишком правдоподобными.
Было около часа пополудни, когда они достигли устья реки и легли в дрейф. С марсов высоких мачт линейных кораблей можно было видеть отряд адмирала Лайонса, блокирующий русской эскадре выход из бухты. После случившегося не так давно нападения пароходо-фрегатов принца Константина подобная предосторожность казалась совсем не лишней.
Все эти дни военачальники союзников, чтобы оправдать собственное бездействие, неоднократно слали депеши в свои столицы, утверждая, что Кача сильно укреплена и имеет мощные береговые батареи. И хотя ничего из этого там не оказалось, некоторая напряженность в воздухе все же витала. По крайней мере, именно так казалось, лорду Раглану.
Тем не менее, время шло, а ни на берегу, ни в море ничего не происходило. В какой-то момент показалось даже, что все эти предчувствия обычный вздор, но тут под килем винтового корвета «Нигер» что-то громыхнуло, после чего над волнами разнесся довольно сильный хлопок.
— Так я и знал, — мрачно отозвался английский главнокомандующий сэр Джеймс Дандас, напряженно ища в подзорную трубу признаки катастрофы. Однако минута шла за минутой, а «Нигер» совершенно не собирался тонуть. Судя по всему, заряд у мины, которыми так пугали союзных моряков их воевавшие на Балтике товарищи, оказался не так уж и велик.
Тем не менее, все адмиралы и капитаны на объединенной эскадре в один голос заорали на разных языках команды, смысл которых сводился к следующему:
— Стоп машины. Отдать якоря! Спустить шлюпки, искать мины.
Разумеется, все эти события немедленно привлекли к себе всеобщее внимание. Генералы и офицеры, сержанты и солдаты тут же бросили свои дела и как зачарованные уставились на пароходы, даже не подозревая, что опасность поджидает их совсем с другой стороны.
Передовые отряды зуавов и легкой пехоты англичан к этому времени как раз достигли по-осеннему мелкой Качи и принялись искать там броды. Занятие это оказалось несложным и вскоре большинство из них выбралось на речной берег, но, когда прозвучал взрыв и все дружно обернулись на море, с юга раздался не слишком дружный залп из нескольких сотен нарезных ружей.
Как оказалось, в густых прибрежных зарослях, которые на сей раз никто и не подумал вырубать, и по гребню невысоких холмов засели казаки из числа приданных Походному атаману полковнику Тацыне 2-го, 4-го и 8-го пеших черноморских батальонов, большинство из которых оказались вооружены еще недавно принадлежащими союзникам штуцерами.
Тут следует сделать небольшое отступление. Завладев после Альмы значительным количеством трофейного оружия, я некоторое время думал, как его лучше распределить. И хотя высказанная Лихачевым мысль вооружить ими один из линейных полков показалась мне здравой, окончательное решение стало все же немного иным. Большая часть захваченных у врага винтовок действительно пошла на вооружение хорошо проявившего себя Волынского полка. Теперь в каждом из четырех его батальонов имелось по стрелковой роте, а число застрельщиков со штуцерами в остальных было доведено до 48 человек.
Остальные трофеи ваш покорный слуга отдал пластунам, вызвав тем самым у армейского начальства массу недоумения. Дело в том, что, согласно существовавшим порядкам, казаки должны были приходить на службу с собственным снаряжением. Так сказать, «конно, людно и оружно». Именно поэтому большинство донцов и кубанцев до сих пор воевали с кремневыми ружьями, за которые вдобавок ко всему еще и выплачивали в казну их стоимость.
Я же приказал выдавать их совершенно даром, снабдив к тому же значительным количеством капсюлей, пороха и свинца, чем вызвал недовольство некоторых генералов и бурный восторг у самих черноморцев. Ведь в пешие батальоны попадала, как правило, станичная голытьба, у которой не было возможности приобрести строевую лошадь и прочую амуницию.
С другой стороны, именно эти «нищеброды» неизменно становились на Кавказской линии самыми отчаянными бойцами, не боящимися ни бога, ни черта, ни петербургских генералов. В общем, как раз то, что мне и требовалось.
Что же касается мин, то… впоследствии меня неоднократно спрашивали, отчего я не приказал заминировать прилегающие к Каче воды действительно опасными для любого вражеского корабля адскими машинами конструкции Якоби?
Ответ на самом деле очень прост. Мин этого типа у нас было не так уж много. Те, что были доставлены до моего прибытия, чернели теперь в глубине между Константиновским равелином и Александровской батарей. Привезенные вместе с бригадой Лихачева ожидали своего часа в арсенале. Оставались лишь мины Нобеля, которые несмотря на все мое противодействие все-таки время от времени закупались и даже попали кружным путем в Севастополь.
Честно говоря, надежды что-нибудь подорвать не было никакой. Слишком уж мало имелось их в наличии. Серьезно повредить противника тем более. Но немного поразмыслив я все же приказал их поставить. Повезет, напугаем противника, не повезет — вреда уж точно не будет. А если после знакомства с продукцией шведского прохиндея союзники решат, что особой опасности мины не представляют… что ж, тем горше будет их разочарование, когда дело дойдет до изобретения Якоби!
Но вернемся к казакам. Как уже было сказано, пластуны не слишком блистали с точки зрения строевой подготовки, про форму и говорить нечего — их драные черкески больше напоминали лохмотья нищих, чем мундиры регулярных солдат. Но вот устраивать засады, драться и стрелять они умели. И пусть залп их разномастных штуцеров оказался не слишком стройным, ни одна выпущенная ими пуля не миновала цели.