Вторжение (СИ)
— Кого там черт принес?
— Константин Николаевич, проснумшись? — заглянул в спальню Рогов. — Уж сколь их, идолов, увещевал, не будите их высочество, да все без толку…
— Короче!
— Казак прискакал с эстафетой, от лейтенанта Стеценкова! — отрапортовал отодвинувший денщика Воробьев.
— Кого? — не сразу сообразил я, но потом вспомнил о привычке некоторых нижних чинов коверкать фамилии и сразу проснулся. — Зови.
Посыльный — коренастый и кривоногий, как многие кавалеристы, казак отдал честь и протянул мне пакет.
— Виноват, ваше императорское высочество, но велено лично в руки!
— Молодец! — сдержано похвалил я, принимая послание.
Наскоро прочитав, понял две важные вещи. Первая — момент как никогда удобен для атаки и, если его пропустить, другой такое может и не представиться. Второе — лейтенант оказался сообразительным. Настоял, чтобы послание попало сразу ко мне. Потому что попади оно в штаб, пусть даже и Корнилову, дело могло застопориться на пару часов, а то и больше. Толковый офицер, надо запомнить!
— Вот что, братец, — велел я казаку. — Ступай с унтером, он распорядится, чтоб тебя накормили.
— Покорнейше благодарим…
— Рогов, подавай мундир! — принялся раздавать приказы, не обращая более внимания на посланца. — Воробьёв, собирай свою банду. Есть работа!
Самой боевой частью Черноморского флота был, несомненно, отряд из шести колесных пароходофрегатов под командованием капитана второго ранга Бутакова. «Владимир», «Бессарабия», «Громоносец», «Крым», «Херсонес» и «Одесса». Так что нет ничего удивительного, что именно его я и выбрал, для своей первой операции. К слову сказать, это далеко не единственные паровые корабли в Севастополе. Есть еще почти два десятка разного рода судов, главным образом буксиров, мобилизованных после начала войны, вооруженных и превращенных в боевые единицы. Впрочем, до них очередь еще дойдет.
Флагманский «Владимир» встретил меня образцовым порядком, построенным на шканцах экипажем и дружными криками — ура!
— Рад видеть тебя в добром здравии, Григорий Иванович, — пожал я руку командиру.
— Принимать ваше императорское высочество на борту — большая честь!
— Полно. Ты и твой славный экипаж первыми скрестили оружие с таким же паровым кораблем. Да как удачно! Посему можешь обращаться ко мне без чинов.
— Покорно благодарю за теплые слова, Константин Николаевич. Будет ли вам угодно осмотреть наш корабль?
— Как-нибудь непременно. А теперь совершенно нет времени. Прикажи немедленно разводить пары на всех кораблях отряда!
— Мы выходим в море?
— Именно. Довольно союзникам чувствовать себя в здешних водах хозяевами Пора незваным гостям, как говориться, и честь знать!
— Слушаюсь!
— А пока твои кочегары заняты делом, вызови на борт лейтенанта Голенко.
— Начальника отряда брандеров?
— Именно.
Константин Петрович Голенко оказался невысоким и сухощавым, но при этом жилистым офицером, примерно тридцати лет от роду, что для его скромного чина было несколько многовато. Впрочем, об этом я подумал позже, поскольку сначала все мое внимание заняли его усы. Нет, не так. Усища! Огромные можно даже сказать исполинские, они закрывали ему не только рот, но практически всю нижнюю часть лица до самого подбородка.
В нынешние времена трудно удивить растительностью на лице. Каждый второй носит либо роскошные бакенбарды, либо бородку в стиле нашего противника Наполеона III, или хотя бы просто усы. Но, клянусь честью, такого мне прежде видеть не доводилось! Просто любопытно, каким образом этот бедолага принимает пищу? Неужто имеет специальную подставку?
— Позвольте рекомендовать вашему императорскому высочеству командира транспорта «Кинбурн» Константина Петровича Голенко! — прервал затянувшуюся паузу Бутаков.
— Весьма рад, — опомнился я и энергично пожал лейтенанту руку.
Тот в ответ так энергично сдавил великокняжескую ладонь, что заставил буквально выдернуть ее назад.
— Ты, наверное, из казаков? — немного поморщившись, спросил я.
— Никак нет, — покраснел, понявший свою оплошность офицер. — Из псковских помещиков!
Договорив, он достал из кармана платок, чтобы вытереть обильно выступивший на лице пот, но прежде снял с головы фуражку, обнажив весьма искусно завитую шевелюру. Боже ж мой…
И тут в моей порфирородной [2] голове что-то щелкнуло, после чего идеальная память Кости заработала на полную силу. Оказывается, история Голенко была ему (точнее теперь уже мне) прекрасно известна.
Случилось это в примерно одиннадцать лет назад, когда он получил свой первый офицерский чин и только успел прибыть к новому месту службы — на Черноморский флот. Отметив сие без сомнения знаменательное событие обильным возлиянием, восемнадцатилетний мичман отправился на поиски большой и светлой любви в одно всем известное заведение. И надо же такому случиться, что приглянувшаяся ему барышня со слабой социальной ответственностью оказалась уже ангажирована неким лекарем.
Дальнейшие показания разнились. Одни говорили, что юный офицер предложил служителю Асклепия отступные, которые тот с негодованием отверг. Другие утверждали, что обошлось без коммерческих предложений. Но в одном сходились и те и другие — один дворянин нанес другому оскорбление действием, несколько раз ударив по лицу.
Нравы тогда, как впрочем, и сейчас, царили весьма простые, так что выходов из сложившейся ситуации было ровно два. В смысле, стреляться или рубиться. Был, правда, еще и третий — дать делу официальный ход, что и случилось. В конце концов, дело дошло до государя, и все могло кончиться плохо, но вмешался бывший тогда уже министром Меншиков. Придав инциденту юмористический оттенок, он сумел развеселить государя и тот в неизбывной своей милости повелел посадить буйного мичмана на два месяца в крепость, так сказать, для просветления в мыслях.
После чего уже адмирал Лазарев своим решением назначил Голенко младшим офицером на корвет «Орест» и отправил от греха подальше в долгое, полугодовое крейсирование по Черному морю. Производство в лейтенанты наш добрый молодец таки получил спустя несколько лет. А затем много лет исправно тянул лямку, неся службу на транспортах в надежде на счастливый случай, могущий помочь явно незадавшейся карьере…
— Сколько под твоей командой брандеров?
— Два, ваше высочество! «Кинбурн» и «Ингул».
— Маловато…
— Есть возможность переоборудовать «Гагры» и «Буг»…
— Нет времени!
— Осмелюсь спросить, — подобрался Голенко, — нам предстоит бой?
— Есть возражения?
— Напротив, ваше…
— Можно без чинов.
— Благодарю, Константин Николаевич! Что касается возможности боя, то ничего иного ни я, ни мои товарищи не желаем и не просим. Сил никаких нет смотреть, как англичане с французами хозяйничают в наших водах!
— И многие так думают?
— За всех не скажу, но большинство молодых офицеров рвется в дело!
— Что же, полагаю, это желание скоро осуществится. Согласно донесению лейтенанта Стеценко у Евпатории сосредоточены крупные силы союзников. Причем, боевые корабли стоят в первой линии у берега, а транспорты с войсками и припасами пока держаться дальше в море.
— Вот, значит, как…
— Какие мысли, господа?
— Очевидно, противник совершенно уверился в пассивности нашего флота, — желчно отозвался Голенко. — Но вот насчет армии у него еще имеются сомнения…
— Я тоже так думаю. И как мне кажется, сегодня самое время преподнести нашим английским и французским друзьям сюрприз!
— С восторгом!
— Ветер не самый благоприятный. Полагаю, кому-нибудь из пароходофрегатов придется брать брандеры на буксир…
— Нет надобности ограничивать подвижность боевых кораблей, — поспешил вмешаться Бутаков. — В порту имеется достаточно буксирных пароходов, имеющих мощные машины и способные довести брандеры до места.
— Отличная мысль! Просигнальте моим именем приказ готовиться к выходу.