Два дня в апреле
— Больше жить с тобой я не могу. Этот брак… он меня убивает в буквальном смысле слова.
— Убивает? — его рот кривится в саркастической ухмылке.
— Алекс! Прошу тебя!
— Да ты имеешь всё, что твоей душе угодно! — Он говорит отрывисто, с нескрываемым бешенством, и каждое произнесённое им слово звучит, словно удар хлыстом. — Я тебе никогда и ни в чём не отказывал! Ни в чём! Скажи мне, чего я тебе недодал?
— Любви! — Она чувствует, как кровь ударяет ей в лицо. — Ты недодал мне любви. Ты её вообще мне не дал!
Алекс начинает энергично растирать рукой свою челюсть, по-прежнему не сводя с неё глаз. Едва слышно, как потрескивает щетина под его пальцами.
— Алекс! — обращается она к нему негромким голосом. — Когда ты в последний раз назвал меня по имени?
Сердцебиение усиливается. Каждый удар отдаётся громким эхом в ушах, и она почти не слышит собственных слов.
— По имени?! — В голосе звучст удивление и нескрываемое презрение. — Так вот что тебя волнует на самом деле! Оказывается, я слишком редко произношу слово «Изабель»!
Она отрицательно качает головой.
— Алекс! Но ведь это же всего лишь…
И умолкает на полуслове. Какой смысл продолжать этот разговор? Он всё равно её не слушает. И не слышит!
Он хватает бокал с вином и слегка запрокидывает голову назад. Какое облегчение, что он больше не буравит её своим разъярённым взглядом. Будто гора с плеч свалилась. Наконец-то она может сделать полноценный вдох.
Алекс залпом опустошает бокал и ставит его на стол. Изабель видит, как блестят от вина его влажные губы. Не говоря ни слова, он снова тянется за бутылкой, которая стоит на столе перед ними; Изабель вздрагивает и невольно подаётся назад. Он выливает остатки вина в бокал, заполнив его всего лишь наполовину, и осушает почти до дна. Она молча смотрит на мужа, чувствуя, как побежали мурашки по спине от страха.
Ведь сколько случаев, когда мужья самым жестоким образом расправляются со своими жёнами, душат, режут, убивают, избивают до смерти. Что, если он тоже готовится напасть на неё? Возьмёт сейчас в руки пустую бутылку и запустит ей в голову? Или грохнет бутылку о стол, а потом осколком перережет ей горло? Ах, как плохо, что Джорджа нет дома!
На тарелке Алекса лежит столовый нож. Она даже не смеет посмотреть в ту сторону. Впрочем, можно ли зарезать человека ножом для рыбы? Или всё же лучше убрать его с глаз подальше? Но как? Стоит ей только подняться из-за стола, чтобы сделать несколько шагов и забрать его тарелку с ножом, как он тут же перехватит её.
Напрасно она паникует. Алекс никогда не был с ней жесток. За все десять лет их совместной жизни он ни разу пальцем её не тронул.
Но она ведь и повода ему не давала.
А первая жена ушла от него, и он добровольно отпустил её.
Но кто там знает, кто от кого ушёл. Вполне возможно, инициатором разрыва выступил сам Алекс. Это он указал той женщине на дверь.
Мысли лихорадочно мельтешат в голове в ожидании того, что сейчас будет.
Он молча допивает последние капли вина и вытирает тыльной стороной руки рот, не отводя от Изабель своего тяжёлого немигающего взгляда. И вдруг неожиданно вскидывает руку с бокалом вперёд, и она инстинктивно вжимается в стул. Сейчас он шарахнет этим бокалом по её голове! Но вместо этого он со всего размаха запускает бокалом в противоположную стену комнаты. Бокал звонко ударяется о стену и разлетается на мелкие осколки.
После чего Алекс с громким стуком отодвигает стул и поднимается из-за стола. Она продолжает сидеть ни жива ни мертва от страха. Сомнений нет! Сейчас он ударит её, обрушится на неё всею мощью своего веса. Наверняка будет бить по голове. Она уже почти физически ощущает, как это будет больно.
Каких-то пару секунд, которые показались ей вечностью, он молча разглядывает её с высоты своего роста. Она вперила глаза в стол, не смея даже взглянуть на него. Всё в ней дрожит и трепещет от страха. Еще никогда в своей жизни Изабель так не боялась.
— Я ухожу, — говорит он почти спокойно. Кажется, самообладание уже вернулось к нему в полном объёме. Никаких следов дикой ярости, заставившей его минутой ранее запульнуть пустым бокалом в стенку. — Меня не будет дома часа два. За это время изволь упаковать свои вещи и выместись отсюда. Постарайся, чтобы и духу твоего здесь не было к моменту моего возвращения.
Волна облегчения смывает весь ужас, в котором она пребывала только что. Она поднимает голову, чтобы взглянуть на него.
— Алекс! — начинает она и тут же умолкает. Его здесь нет. Он уже ушёл, громко хлопнув дверью.
Какое-то время Изабель сидит неподвижно, не в силах даже пошевелиться. Она слышит, как с лязгом открывается и следом закрывается входная дверь. Потом начинает тарахтеть его машина и с рёвом уносится прочь. Принял на грудь почти бутылку вина и сел за руль? Впрочем, отныне это её уже больше не касается. Его проблемы!
Постепенно Изабель отходит от пережитого напряжения. Вытягивает перед собой руки и видит розовые борозды на ладонях, оставшиеся после того, как она ногтями впивалась в кожу. Руки дрожат, и она пока не в силах прекратить этот тремор.
Время идёт. Где-то вдалеке завыла сирена, под окном негромко пропел свою красивую трель чёрный дрозд. Откуда-то послышалась фортепианная музыка и тут же оборвалась.
Итак, с её браком покончено. Он продлился целых десять лет. А для того чтобы с ним покончить, потребовалось всего лишь пять минут.
Помнится, когда она уходила от Джека, то оставила ему записку. Не нашла в себе мужества поговорить с ним глаза в глаза. «Прости, но я так больше не могу, — написала она ему. — Ты ни в чём не виноват. Во всём виновата только я! Я одна, и никто больше!» Избитые слова, банальные фразы. Даже тогда, в тот самый момент, когда она писала их, они казались ей откровенной насмешкой над беднягой Джеком.
Он любил её, а она его бросила. Да, она была любима, и сама, своими руками, отшвырнула эту любовь прочь. Что ж, на сей раз у неё хоть есть веский повод для того, чтобы уйти. Никто не скажет ей вдогонку, что во всём виновата только она.
Она с трудом поднимается из-за стола и медленно бредёт по комнате. Она едва переставляет ноги. Такое впечатление, что ей не шестьдесят, а уже все восемьдесят. Берёт в углу совок и метлу и начинает сметать с пола осколки стекла. Потом ссыпает стекло на газету, сворачивает её и бросает в мусорное ведро.
Убирает со стола, сгружает всю посуду в посудомоечную машину и включает её. Пустую бутылку из-под вина бросает в специальный контейнер для отходов из стекла. Ну вот, на кухне порядок, теперь можно подниматься наверх и начинать собирать вещи. Она тяжёлой поступью поднимается по ступенькам, чувствуя, как болит у неё всё тело, каждая косточка, каждая мышца, каждая клетка. Она устала. Смертельно устала!
— Как у тебя дела, Дафния? — спрашивает она в трубку.
На часах без пятнадцати девять. Она уже собралась. Загрузила два чемодана теми вещами, которые хотела бы забрать с собой из этого дома. И ничего из того, что дарил ей он: ни драгоценности, ни духи, ни прочие безделушки. Ничего! Ноутбук, который он подарил ей на Рождество, остаётся лежать на столе у окна.
— У меня угнали машину, — сообщает ей Дафния.
Ничего себе новость! Изабель требуется несколько мгновений, чтобы осмыслить слова Дафнии.
— Боже! Когда?! Где?!
Она слушает, что рассказывает ей дочь, и чем дальше, тем больше ощущает некий сюрреализм происходящего со всеми ними. Ну и денёк! Окидывает комнату взглядом. На кровати лежит её пальто. У дверей стоят наготове два чемодана. Туалетный столик пуст. Слабая полоска света падает на ковёр из приоткрытой двери в ванную комнату. Всё в этой комнате чужое, непривычное, словно она по ошибке вторглась в чью-то чужую спальню, в чей-то чужой дом.
Она подходит к окну и выглядывает на улицу. Сад уже почти растворился в темноте, разве что свет из окна кухни образовал жёлтый прямоугольник на газоне. «Итак, подобьём итоги», — размышляет она невесело.