Мертвая река (ЛП)
И того, что они с ней сделали.
Руки Клэр взметнулись к лицу, плотно прижавшись ладонями к глазницам, а голова несколько раз мотнулась из стороны в сторону, пытаясь стряхнуть внезапно подкативший приступ головокружения и тошноты.
Прошло.
Снова уронив руки, она сжала ладони в кулаки, потом глубоко вздохнула и огляделась.
Перед уходом на пенсию ее отец работал школьным учителем в Бруклине, штат Массачусетс, где преподавал английский язык. Старик всегда любил ходить в кино. Оно нравилось ему не меньше, чем читать Джейн Остен или Пруста – хотя Томаса Гарди, Генри Миллера и Джойса отец любил все же больше. Он и ее приучил к кино и где-то в конце шестидесятых – начале семидесятых частенько брал с собой в кинотеатры. В то время в моде были довольно прямолинейные, резкие фильмы, отражавшие воззрение режиссера. Зритель в Америке как-то резко перешел со слезливых мелодрам и пошленьких комедий на кино об экзистенциальных вопросах, жизни, доме и семье: «Бонни и Клайд», «Беспечный ездок», «Воскресенье, проклятое воскресенье», «Дикая банда», «Холодным взором», «Выпускник», «Пять легких пьес» с Джеком Николсоном. Некоторые из этих фильмов отец по нескольку раз смотрел вплоть до самой своей смерти. Клэр они тоже очень нравились.
Несмотря на то что по натуре своей отец всегда был добрым и мягким человеком, крови в этих фильмах было не меньше, чем во вьетнамской войне или чикагских бунтах, служивших метафорическим или даже историческим прообразом. Старику очень нравилось цитировать по этому поводу режиссера Акиру Куросаву. «Быть художником, – говаривал он, – значит никогда не отводить глаз».
Ее отец не был художником, хотя порой баловался акварельными зарисовками. Клэр думала, что совершенно не разбирается в живописи, однако вторая часть фразы известного режиссера, эти самые слова о том, что глаза нужно держать прямо, надолго врезалась ей в память. В истории со Стивеном она поступала с точностью до наоборот. Только и делала, что отворачивалась от его бесконечных пьянок, старалась не замечать того, что на самом деле являлось чистейшей правдой. За это она тысячу раз нещадно корила себя.
Слова Куросавы призывали к стойкости, честности, непоколебимости, и в данный момент она даже не столько помнила само ее содержание, сколько чувствовала, что где-то в глубине ее души продолжал жить столь точно выраженный дух ее отца. Вот и сейчас он словно подал ей свой голос и мгновенно сокрушил возникший было импульс отвернуться и не смотреть на то, что предстало ее взору, удовлетвориться чувством скорби по поводу несчастной судьбы подруги – да и своей вдобавок – и смириться с происходящим.
– Отпустите ее, – коротко бросила она.
Обычно Клэр говорила довольно тихо – за исключением тех случаев, когда орала на Люка, но сейчас был явно не тот случай. Но в этой пещере ее голос прозвучал неестественно громко и к тому же намного тверже, чем она сама могла предположить. Пожалуй, так разговаривал бы учитель со своими учениками. Например, ее отец.
Клэр чувствовала, как все ее тело бьет неукротимая дрожь. Хотя голос звучал ровно, без перепадов. Никто даже не шелохнулся в ответ, если не считать двух братьев-близнецов – изумленные, те молча переглянулись и прыснули со смеху. Стоявший за спиной мужчина заржал в унисон. Голос у него оказался намного выше, чем можно было ожидать для столь крупного человека. Почти что захихикал. «Идиот какой-то», – подумала она.
– Опустите ее на землю.
Клэр увидела, как девушка-подросток – та самая, которую они тогда впустили в дом, на сей раз уже укрывшая свое истерзанное тело старой синей рубахой, – склонилась над желтым пластиковым ведром и принялась вываливать содержимое в покрытый ржавчиной чугунный котел, где уже плескалась вода. Когда Клэр вошла в пещеру, девушка стояла к ней спиной. Оглянувшись, она мазнула по ней взглядом, а когда пленница заговорила, снова отвернулась, с улыбкой отбросила волосы со лба и продолжила начатое занятие.
Подвешенная в глубине пещеры, Эми издала протяжный стон, судорожно пытаясь сглотнуть.
Даже это едва уловимое движение заставило ее тело чуть качнуться, что вызвало очередной натужный стон.
Они уже срезали ее лифчик и трусики. Полы халата вяло спадали с ее плеч.
Где-то у линии роста волос скапливались тоненькие струйки крови. Они стекали ей на лицо, шею, и, частично впитываясь в воротник халатика, сползали на грудь.
Десятки струек.
А затем ее тело медленно повернулось вокруг веревочной оси.
В дюйме от лица Эми с жужжанием кружили мухи.
Находившийся рядом с ней тщедушный мужчина напрягся и даже слегка задрожал, чуть погромыхивая цепью. Перед ним стояла девочка, облаченная в чью-то кожу. Струпья были стянуты у нее на спине. Остервенело дергая его кровоточащий пенис, она, казалось, с головой ушла в это занятие, и до пленницы ей не было дела. Клэр заколебалась, вообразив себе Люка и Мелиссу, притаившихся где-то в темном лесу, но затем решительно шагнула вперед.
Никто даже не попытался ее остановить.
Пройдя мимо близнецов, она подошла к девочке и, даже увидев, чем именно та занималась, заметив кость, пронзавшую мошонку сидевшего на цепи мужчины, выхватила нож, торчавший у соплячки из-за пояса.
Девчонка резко дернулась, гневно ощерилась. Действия Клэр были быстрыми, и уже через секунду, молниеносно перерезав бельевую веревку, стягивавшую Эми, она подхватила ее тело и столь же ловко рассекла путы на руках подруги.
Эми вскрикнула и судорожно вздохнула – на сей раз с явным облегчением. Клэр плотно прижала к себе ее теплое и такое знакомое тело. Поначалу Эми даже не могла стоять на ногах, но Клэр поддержала ее, помогла сохранить равновесие. Девчонка выхватила у нее из рук свой нож и тут же поднесла его сначала к ее подбородку, а затем к горлу Эми – и в это самое мгновение пещера словно сомкнулась вокруг нее.
Мужчина, девушка, мальчики-близнецы, все они разом двинулись на нее, обступили плотным кольцом, так что ей даже стало трудно дышать от исходившей от их тел вони и дыхания, походившего на смрад, вырывающийся из пасти разгоряченного пса. Мужчина снова оттолкнул ее к стене, но она уцепилась за халат Эми, защищая ее руками и сохраняя установившуюся между ними связь, но тут же почувствовала, как от грубого столкновения с твердью гранита вдруг онемела рука.
Клэр старалась не замечать боли – ей вообще хотелось не замечать всех их.
Вокруг яростно носились мухи.
Эми подняла на нее взор. Клэр дотронулась до ее окровавленного лба. Глаза подруги словно заволакивала легкая алая дымка, и она утерла их рукавом своего платья. То же самое она сделала с ее лицом и губами. Плотно запахнула полы ее халатика.
Мужчина шагнул вперед и ухватил Клэр за волосы. На сей раз она напряглась, оказывая ему сопротивление.
– Нет, – произнесла Клэр.
Мужчина особенно и не старался – скорее, просто подтрунивал над ней.
Теперь все они смеялись, чуть расступившись, словно предоставляя ей свободу.
Мужчина опустил руку и толкнул ее голову на стену – несильно, желая не столько поранить ее, сколько причинить боль, – и принялся колошматить ее о камень с упорством имбецила. Клэр вообще ничего не почувствовала в первое время. Затем расцветающая боль наполнила реальность перед ее взором пляшущими разноцветными огоньками. Все так же крепко прижимая к себе Эми, она ждала, терпела, превозмогая муку, словно черпая в ней свою жизненную силу. Кажется, и подруга начала подпитываться этой энергией. Теперь обе они слушали смех дикарей. К нему примешивался лившийся откуда-то плач младенца, эхом разносившийся по всей пещере.
Стиснув зубы, Клэр ждала.
Бум.
Мало-помалу она начала ощущать, как в груди нарастает непонятное чувство, новое и явно опасное для них обеих, почти неконтролируемое, непреодолимое, усиливающееся на фоне их смеха и завываний младенца. Один из близнецов протянул руку и, ухватившись за ее сосок, сильно ущипнул его. Другой с силой ткнул ее кулаком в ребра.