Мертвая река (ЛП)

– Опять во время ужина? – спрашивает жена.
– Поставь мясо на медленный огонь. Тебе надо это увидеть.
Она смотрит на него мгновение, затем вздыхает, вытирает руки кухонным полотенцем и одаривает его легкой, терпеливой улыбкой.
– Давайте, девочки. Делайте, как говорит отец.
* * *
Они все собрались внизу. Стоят у подножия лестницы. Пегги и Дорогуша держатся за руки. Брайан стоит с разинутым ртом. Он спустился первым – и он потрясен.
  
Когда они пересекали лужайку, он спросил:
– Что там у тебя, папа? Горный лев?
Конечно, он шутил, и Крис ухмылкой дал ему понять, что оценил юмор.
– Намного интереснее, чем горный лев, сынок, – сказал он.
И вот теперь Брайан стоит рядом с ним.
Отец прав. Это гораздо интереснее, чем любая кошка.
Брайан видит...
...первую полуобнаженную женщину в жизни. В его реакции есть что-то еще, потому что Брайан – неоднозначный молодой человек, но это первая реакция, и она – первобытная. Его глаза едва могут оторваться от ее груди, чтобы рассмотреть все остальное – лицо в крови и спутанные волосы. Тот факт, что она прикована и беспомощна, ничуть не ускользнул от его внимания. Как и ее формы. Но он никогда не видел груди Пег, а грудь своей матери он не помнит. Он чувствует, как бьется сердце. Чувствует дрожь.
И Пегги видит...
...женщину, прикованную к стене. Кто-то причинил ей боль, и этот кто-то – вероятно, ее отец. Ее жестоко избили. Ее рот окровавлен, а из уха течет кровь. Ей приходит в голову вопрос, как эта женщина дошла до такого состояния. Она крупная и сильная, и должна была сопротивляться. Пег поражает неподвижность и настороженность женщины, но женщина также пугает ее. Ее пугает ее запах. Ее пугает ее грязь. Что сделал отец? Что это за безумие? И как она, Пег, может продолжать жить в этом поганом доме?
Белл ощущает...
...фальшь, порочность. В ее исполинских формах и в необузданности, слишком явной и считываемой так же легко, как ее мать считывала судьбу по линиям рук на вечеринках; в ее смраде и увечьях Белл видит воплощение того, чем не должна быть ни одна женщина, ни один человек. Крис Клик – агностик, и он лишь делает вид, что верит в высшие силы. А вот Белл – верующая, и это существо перед ней кажется сущим дьявольским отродьем; и она испытывает почти сладостное волнение от страха, что оно вырвется на свободу, несмотря на оковы. Она чувствует, как контроль ускользает прямо сейчас, когда она стоит здесь, и ее охватывает такая глубокая печаль за Криса, за себя, за своих близких и за все их нынешнее существование, что она еле-еле сдерживает слезы. Но вместо этого ее сердце наполняется горечью. Горечью ко всему, что грядет.
И Дорогуша... Дарлин... видит...
...леди из книжки с картинками, из сказки, где леди заперты в башнях, или им дают ядовитые яблоки, или как в том фильме, где леди привязана к двум столбам в ожидании огромной обезьяны. Это странные сказки. От них сперва хочется плакать, но конец всегда хороший, и леди спускается с башни, принц будит ее, и обезьяна умирает. Вот только смерть обезьяны – это ведь тоже очень грустно. А здешняя леди пахнет как обезьяна, или как, по ее мнению, должна пахнуть обезьяна, если бы она когда-нибудь ее увидела. От этой дамы у нее чешется нос.
И Женщина видит...
...семью. То, что есть у мужчины. А у нее нет. 
 Глава 11 
Его дети и Белл – в какой-то момент они все смотрят на него, на отца семейства, в поисках объяснений. Но вопрос задает Пегги.
– Папа? Что за хуйня здесь происходит?
Он прощает ей ругательство.
– Бог знает, где она жила, Пег. В лесу. В пещерах. Мы ей поможем.
– Поможем? Посадив ее на цепь в погребе?
Он видит, как Белл бросает на дочь предупреждающий взгляд. Приятно видеть, что Белл остается верной своему мужчине, несмотря ни на что. Хотя, ясное дело, она и сама – в полном недоумении.
– Ей нужен большой пластырь, – говорит Дорогуша. 
Благослови ее Господь. 
Крис улыбается.
– Конечно, мы добудем ей такой пластырь, солнышко. Первым же делом – она ранена, как-никак. А теперь слушайте. Каждый из нас разделит ответственность за заботу о ней.
– О ней должна позаботиться полиция, – говорит Пегги. – Или надо отправить ее в психиатрическую больницу.
– Никакой полиции. Никаких больниц.
– Она же не какое-то блядское домашнее животное, папа!
– Пегги, – говорит Белл, – следи за своим языком.
Он и это пропускает мимо ушей.
– Главное правило, – говорит он, – к ней не прикасаться.
Он поднимает свой искалеченный палец, шевелит им. Дорогуша хихикает.
– Я узнал это на собственном опыте. Эта наша подруга любит кусаться.
– Она тебя укусила? – спрашивает Белл.
– Отхватила кусок пальца и проглотила.
– Господи! – Брайана это поразило. Ну, так и должно быть. Черт возьми, он на измене! Жаль, что не в хорошем смысле этих слов.
– Что мы будем с ней делать? – спрашивает его сын.
– Обучи ее, Брайан. Цивилизуй ее. Освободи ее от бремени ее самой, от ее низменных инстинктов. То, что мы здесь имеем... ну, я никогда не видел ничего подобного. Женщина считает себя животным. Будь я проклят, если знаю, как она стала такой. Но мы не можем допустить, чтобы люди бегали по лесу, думая, что они животные. Это ведь неправильно. Это как минимум небезопасно.
Он бросает быстрый взгляд на свою семью. По выражению лица Дорогуши видно, что она очарована. Брайан, наверное, думает: вот так номер, чтоб я помер. С Пегги, конечно, будут проблемы. На ее лице читается смесь неверия и отвращения... или это презрение? Лучше бы это было не презрение. У Белл тот же настороженный взгляд. Она еще не пришла ни к какому мнению. Но она определится. Так всегда бывает.
– Белл, сбегай наверх и сваргань какую-нибудь кашу – овсянку, или еще что-нибудь. Что-нибудь простое. Эта женщина, должно быть, голодна. Все, что она ела с тех пор, как я ее нашел – это... – И он опять машет пальцем, а Дорогуша опять хихикает. – Ты, Пег, найди аптечку. Я хочу обработать ее раны. А теперь шевелитесь, дамы.
Они обе, кажется, мгновение колеблются, а затем Белл ведет дочь вверх по лестнице. Дорогуша не хочет уходить, это видно, но Пег берет ее за руку, и они отчаливают. Брайан остается с ним. Мальчик не может отвести от нее глаз. Понятное дело, почему. Она дикарка и неряха, но она все же женщина... почти голая. Крис не может удержаться от улыбки.
– Лучше, чем горный лев, сынок?
– Папа, мы взаправду можем оставить ее у нас?
– Можем. Сходи в сарай и принеси грабли, ладно?
– Конечно, папа.
Брайан поднимается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и, оказавшись во дворе, заставляет собак залаять. Их хоть покормили сегодня?
Возможно. Кто знает.
Крис устал спрашивать.
* * *
Этот человек оказал ей услугу. Она не знает, почему. Он снял травяные компрессы с ее бока, промыл раны и приложил компрессы собственного изготовления, белые. Нет, он оказал ей две услуги. Он убрал из-под нее миску с мочой и с помощью рукоятки на стене опустил ее вниз, чтобы она могла стать на колени и снять нагрузку с рук и ног. 
Семья человека стоит вокруг него. Его женщина держит другую миску, поменьше. У женщины обеспокоенный вид. Но ее интересует та, что моложе. Она – ровесница Второй Добытой, надо полагать; такая женщина, что только начинает становиться женщиной. Сначала ей показалось, что она нездорова, но теперь она в этом не уверена. 
  
Женщина гадает, родная ли это дочь мужчины, или он ее украл. 
Она крепко держит за руку маленькую девочку.