Тайна Ольги Чеховой

— Только под дулом пистолета!
— От тюрьмы и от сумы не зарекайся.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не знаю, Оля, но мне кажется, что ты еще обратишься к ним за помощью.
— Когда жизнь заставит, может, и обращусь! А пока нет.
— А если я попрошу сделать это для меня? Чтобы они знали, что я с тобой говорил.
— Чего я ради тебя ни сделаю, — вздохнула Оленька. — Но при условии, что ты отведешь меня туда.
И он проводил ее в агентство по сдаче жилплощади — так это у них тогда называлось.
Хорошо, что Лёва показал Оленьке дорогу к Полине Мюллер. Очень скоро Оленька сама к ней придет и предложит свои услуги в обмен на помощь.
Станиславский был в отчаянии. Совсем недавно он числился главным реформатором многовековой театральной традиции, и его система была признана всем миром. Но нынешние российские революционеры не считали его своим — теперь он вынужден ходить по улице в расстегнутом пальто, показывая приколотый к пиджаку красный бант. А главное, они конфисковали его семейную фабрику, на доходы которой он содержал свой театр. Когда его актеры начали голодать, им назначили социалистическую зарплату, которая разве что не давала умереть с голоду. И вот с группой его лучших актеров, отправившейся под руководством Василия Качалова из голодной Москвы на гастроли в хлебосольную Украину, чтобы хоть несколько недель сытно поесть, произошло нечто невообразимое и непредвиденное. Вместо того чтобы, как положено, вернуться через месяц, артисты неизвестно почему пустились в длительное путешествие на юг в фарватере белой армии, пока не причалили в Константинополе. Станиславскому страшно было хоть на минутку представить, какие именно побуждения привели их в Турцию, потому что возврата назад не предвиделось, разве что под расстрел. Мало того, далее труппа перебралась через Балканы во враждебную большевикам Европу, делая невозможным благополучное возвращение.
А театр без них медленно угасал, и возможно, угас бы окончательно, если бы Миша Чехов не пришел в себя после нервного срыва и не вернулся на сцену. Он получил две главные роли: в «Гамлете» и «Ревизоре», и потряс театралов гениальным их исполнением. Сам вождь большевиков Владимир Ленин, который по-прежнему любил пьесы Чехова в исполнении Ольги Книппер-Чеховой, высоко оценил новые спектакли «буржуазного», по оценке деятелей Пролеткульта, театра. Станиславский воспользовался этим и получил разрешение на возвращение на родину блудных гастролеров Качалова, главной звездой среди которых была Ольга Книппер-Чехова.
Вместе с артистами такое разрешение получил и Лёва Книппер — не без участия агентства Полины Карловны Мюллер. В ее ходатайстве о помиловании белогвардейца Льва Книппера было сказано, что он может стать ценным приобретением ОГПУ.
И он им стал.
  
Ольга
 
Группа Качалова вернулась в Москву в мае 1922 года. Ленин очень интересовался, какой нашла столицу после трех лет отсутствия возвращенная им лично любимая актриса, вдова великого Чехова. А она была потрясена тем, сколько близких людей ушли из жизни за время ее скитаний. И самое страшное — брат Константин, смертельно больной отец Оленьки и Лёвы, лежал в одной из спален ее квартиры. Его жена Лулу спасалась от отчаяния только тем, что воспитывала маленьких внучек — Мариночку и Адочку.
Лулу была так погружена в заботы о больном муже и двух практически осиротевших девочках, что неожиданное для всех увлечение сына Лёвы прошло мимо ее внимания. А Лёва отверг все житейские занятия ради полного погружения в мир музыки. Ко времени возвращения в Москву ему исполнилось двадцать три года, и он никогда не учился музыке, но решил посвятить ей отныне всю свою жизнь.
В семье это решение было встречено в штыки. Родные Лёвы были шокированы его нежеланием поступить в университет, чтобы приобрести нормальную гражданскую профессию, обеспечивающую ему средства к существованию. А он объявил, что никакая нормальная гражданская профессия его не интересует, поскольку он намерен стать композитором и ни на шаг от этого решения не отступит.
 
Более того, Лёва устроился секретарем в училище Гнесиных, за что ему было позволено в нерабочие часы играть на рояле, а в рабочие слушать лекции по гармонии. В результате его рабочий день простирался до двадцати часов в сутки, он страшно похудел, и родные стали опасаться возвращения его детского костного туберкулеза.
Возмущенные и встревоженные родственники создали домашний комитет-тройку, состоявший из Ольги, Константина и их младшего брата, оперного певца Владимира. Все трое были людьми музыкальными, но в данном случае необъективными. Они прослушали Лёвины произведения в его же исполнении и постановили, что их нельзя считать новым словом в музыке, а значит, он должен найти другое призвание. Лёва пожал плечами и отверг суждение старых дураков, имея в виду отца и дядю, а вот тетю Олю он к их числу не приписал — она втайне от братьев его одобрила и поддержала.
Она даже убедила Станиславского включить Лёву в список группы, приглашенной на гастроли в Америку. Ее не удивило, что ему, бывшему белогвардейцу, беспрепятственно дали разрешение на эту поездку. А должно было бы удивить! Ведь она не знала о его фее-благодетельнице Полине Карловне Мюллер, которая в ответ на запрос московского ОГПУ дала заключение: «Умен, находчив, может быть весьма полезен».
  
Лёва
 
Зато Лёва удивлен не был. Твердую руку Полины Карловны он постоянно чувствовал на своем плече. Его несколько раз приглашали, а пару раз даже приводили в секретное помещение московского отделения ОГПУ, замаскированное скромной вывеской «Районное бюро по найму». С ним говорили уважительно, даже когда выспрашивали подробности службы в белой армии, и он был рад, что ему нечего особо рассказывать. Записавшись в семнадцать лет в добровольцы и желая попасть на фронт Первой мировой, Лёва закончил артиллерийское училище и стал бы военным, если бы вся военная иерархия не рухнула под напором сменявших друг друга революций. О том, что сожалеет об этих революциях, разрушивших привычный уклад жизни, он не говорил допрашивавшим, да никто этим и не интересовался. Они хотели знать, где Лёва скрывался после бегства из армии Деникина и до присоединения к частям Врангеля. Их нисколько не удивило его признание, что несколько месяцев он провел на Белой даче своего покойного дяди Антона Павловича Чехова, похоже, это уже было им известно. Вообще, они знали о нем слишком много и допрашивали не столько для того, чтобы проверить факты, а скорее, чтобы убедиться в его правдивости. Он понял это быстро и ничего не скрывал, тем более что особо скрывать было нечего.
Лёва даже признался, что, хотя ему позволили участвовать в гастрольном турне МХАТа, в Америку он с театром не собирается ехать, а останется в Германии для лечения вернувшегося туберкулеза. И там, в Германии, намерен продолжить изучение современной музыкальной культуры. Его боссы из ОГПУ одобрили эту программу, понимая, что она даст ему возможность проникнуть в слои деятелей культуры немецкого общества, где угнездились многие беглецы из России.
  
Оленька
 
Многие жильцы пансиона на Висбаденерштрассе имели отношение к бывшей знати Российской империи. Некоторые из них были знакомы друг с другом еще в те давние времена, когда одни являлись хозяевами жизни, другие — ее прислужниками, но эмиграция уравняла всех. И, сидя за одним столом, они иногда вступали в отчаянные споры, в основном о политике. Оленька политикой не интересовалась, и имена многих из фигурантов этих споров были ей неизвестны. Однако некоторые из них запали в ее память надолго, если не навсегда, и всплывали много раз в дальнейшей жизни.
В тот день съемки закончились раньше обычного, и она поспешила в пансион к ужину — ведь за него было заплачено. Когда она вошла в столовую, все обитатели пансиона уже сидели за столом и были так увлечены спором, что даже не заметили ее появления. А обычно они при виде ее расплывались в улыбках — как бывшие белые, так и бывшие красные, навечно очарованные ее красотой. Некоторые даже вскакивали с места и целовали ей ручку, тем более что, занятая работой, она нечасто осчастливливала их своим присутствием.