Сухой закон 2 (СИ)

— Н-да… нужны ещё и спортивные секции… — задумчиво протянул я.
— Что? — удивилась Тоня.
— Ничего-ничего, это я так, сам с собою. Размышляю о будущем…
— Я хотела с тобою серьёзно поговорить.
Мужской инстинкт сработал моментально. Внутри всё оборвалось и полетело в бездну. Даже зубы от этих слов заныли. Ну почему не задать какой-то другой вопрос? Например: «Я хочу обсудить с тобой одну вещь…» и сразу следом: «Ты как думаешь?» или «Я хотела спросить…».
  
Нормальный мужчина в присутствии родной женщины: жены, мамы, сестры — и так всегда настороже. Он — защитник. И его защита направлена вовне. А тут бац — с тыла прилетает: «надо серьёзно поговорить».
Я даже улыбнулся этим своим мыслям. То ли это ощущение дома так повлияло, когда я зашел сюда в гости и расслабился. То ли что-то ещё настроило на лирический лад. И, тем не менее, я спокойно ответил:
— Я тебя слушаю.
— В ту ночь, когда нас забрали твои люди, ты пропал и потом появился снова. Мама спрашивала у тебя — почему похитили Алю и зачем все эти предосторожности? Помнишь?
— Да, — кивнул я, откладывая газету и поднимая блюдце с чашкой.
— Ты сказал, что у тебя хотят отнять твой бизнес.
— Именно так, — согласился я.
— Мама поверила. Точнее, она себя убедила, что ты говоришь правду… — выпалила Тоня, заглядывая мне в лицо.
— А ты, значит, не веришь? — поднял я свои глаза и пристально посмотрел на взволнованную сестру.
— Нет, — покачала она головой, — Это маме так спокойнее. Я не совсем дура. Я слышала, как твои люди болтали о каких-то ирландцах. А потом прочитала в газетах про банду Гэрри Томпсона. Ты убил их, Лёша!
Надо взять на заметку. Чтобы парни даже не заикались о делах в N-ном радиусе вокруг моих близких. И Тоня права. Наши матери всегда верят в лучшее и стараются не подавать виду — как волнуются за нас, если уже поняли, что дорогое чадо выросло и с намеченного пути не свернёт. Даже если этот путь совсем не по сердцу маме.
— Что ты хочешь от меня услышать? — нахмурился я.
— Ты можешь мне не говорить, что это не ты. Я не поверю.
— Это было сделано…
— … для нашей безопасности. Или наша семья, или они. Это я понимаю, — кивнула сестра.
А я вот удивился. В её глазах не было укора. Лишь печаль. Печаль оттого, что всё пошло именно так и ничего уже не вернуть назад. Она понимает, что я выбрал свой путь. Я ожидал истерик, обвинений, слёз. Но Тоня меня приятно удивила. Она лишь нахмурилась и закусила губу, о чём-то раздумывая. А затем сказала:
— Мне страшно, Лёш.
— Понимаю. Но я обещаю, что больше не допущу подобного. Вы в безопасности. И под защитой, — мягко проговорил я, взяв её тонкую руку в свои ладони, — Всё будет хорошо.
— Твои люди охраняют нас. Но я и их боюсь. Этот жуткий капитан… — Тоня даже поёжилась, — Он говорит так мало, а в глазах у него, наоборот, столько всего. Ты нанял страшных людей, Лёша.
— Что же ты хотела, Тоня? — пожал я плечами, — Они прошли войну. Огонь, воду и медные трубы. Зато они настоящие профессионалы. Это отчаянные люди.
— Тебе и нужны были такие, — понимающе кивнула Тоня.
— Да.
— Но ты и сам очень поменялся, Лёш. Ты словно постарел. Постоянно о чём-то думаешь. Стал по-другому ходить, говорить. Ты стал по-другому улыбаться.
Ох, как же она близка к истине. В этом теле сидит уже не её беззаботный брат, а совсем иной побитый жизнью человек.
— Мама скучает по тебе, тому. Но очень любит, всё равно. Ты не думай… Ой, что я за глупости говорю! — расстроено всплеснула руками Тоня.
— Всё хорошо. Я понимаю. Я не поменялся. Просто теперь от меня зависят и другие люди, кроме вас. Работа, бизнес. Столько всего навалилось, — лукавил я.
А по поводу капитана она тоже не до конца со мною честна. Вижу я, как они друг на друга взгляды бросают. Бояться-то его она боится, но и тянет парочку друг к другу. Синицын всё же остаётся невозмутим.
Сестра задумалась, и я решил отвлечь её от тяжёлых мыслей. Открыл лежащую на столе записную книжку на нужной странице и показал ей карандашные зарисовки:
— Как тебе?
Она склонилась над страницами, убрав локон с лица:
— Что это? Тут столько столиков… Ресторан?
— И да и нет. Это танцевальный клуб, — улыбнулся я.
— Ты хочешь открыть что-то такое в Бронксе? — удивилась Тоня.
— И не только. Я хочу запустить целую сеть таких клубов. И мне нужен помощник, — подмигнул я сестре, — Смекаешь? Кто-то должен проработать дизайн интерьера.
Легальный бизнес не входил в нашу с Ротштейном сделку. Так что соглашений я не нарушал.
— Но я же мало что в этом понимаю… — растерялась Антонина.
— Ты отличная швея. Мне нужно решение — как можно разграничить пространство визуально, а не стенами. С помощью ткани. Чтобы всё можно было «перестраивать». И очень быстро придавать совсем другие оттенки.
— Зачем?
— Днём это будут рестораны. А вечером и ночью — клубы с коктейлями, которые ещё никто не пробовал нигде на этой планете… И со-о-овсем новой музыкой…
* * *
Форд катил по тёмным улицам Исчестера.
— Что-то разузнал о подельниках Фоули? — спросил я у Гарри, который крутил баранку.
— Пока тишина. Но мой человек видел не всех бродяг. А те, кого он спрашивал — не знают Дэна Фоули. Похоже, этот свидетель — мелкая сошка.
— Ты сам расспрашивал бродяг?
— Нет. Попросил одного знакомого. Даже если бродяги сдадут его, то выйдут только на меня. Это, конечно, если его расколют. Но не должны.
— Почему?
— Ему, к сожалению, недолго осталось жить. Болезни почти полностью его съели. Полиция не сможет дать ему ничего. А я могу дать денег на сытую жизнь перед смертью.
Я подивился простоте суждений ветерана. Гарри вообще говорил мало, но всегда или просто, или даже мудро. По-житейски мудро.
— Откуда этот мужик?
— Из Гарлема. Он раньше гонял с бандами оттуда. Потом уже его подкосило.
— Тебя не напрягает его цвет кожи? — напрямую спросил я Гарри.
Мне было интересно — что думает ветеран, ибо я уже замечал за ним некоторую «широту» взглядов.
— До войны я их не любил. Почему — не знаю. Просто все вокруг с детства говорили «грязный негр». И я тоже. Потом я попал в армию, Алекс. Люди одинаково живут и умирают. У них один и тот же цвет крови. Я видел, как они одинаково плакали, когда им отрывало ноги, молили о пощаде и дохли от химической дряни, которую приносил к нам ветер от окопов фрицев. И одинаково геройствовали. А потом я очутился на улице. Где я быстро понял, что всем теперь насрать на мой цвет кожи. Кстати, Алекс, вы, например, не американец. Но вполне себе достойный человек. И людей вы подобрали неплохих. Так что получается, если я встретил неплохого русского, то когда-то могу увидеть и доброго мексиканца! — засмеялся Гарри сам своей же шутке.
— Спасибо за ответ, Гарри, — искренне поблагодарил я ветерана.
— Вы решили — как будете разбираться с самими Дэном Фоули? — спросил он, посмурнев, — Если нужно, я просто сдамся полиции и скажу, что это всё сделал я. Будьте уверены, я не пророню ни слова о том, что вы там были.
— Не надо таких жертв, Гарри. Этот вариант я даже не рассматриваю, — махнул я рукой на него, — Больше такого не говори.
— Есть, сэр…
— Это здесь?
Наш Форд проехал неприметный деревянный дом. Ещё одно авто двух моих подручных, которых мне посоветовал Молотов, двинулось дальше, огибая квартал, а мы затормозили через пару строений.
— Здесь. Их должно быть двое. Но нужно быть осторожнее.
Гарри выбрался и зашагал к дому. На нём был большой чёрный плащ почтальона. Широкую смешную фуражку он почти натянул по самые брови — благо размер нашёлся побольше. Стоячий воротник прикрывал лицо. Так посмотришь на человека — одни уши да глаза торчат. Мы с Рощупкиным покинули Фордик и пошли чуть поодаль следом. Главную роль во всей этой бутафории мы отдали именно ветерану, так как у Мишки заметный акцент. А моё лицо бандиты Горского могут знать.