Настоящий Спасатель 4. Назад в СССР (СИ)

Звезда не по цвету, а по симврлическому содержанию с серпом и молотом посредине.
Эти аксессуары, пожалуй, были единственным, что отличало нас, матросов учебки внешне от солдат мотострелков. Те же сапоги, рюкзак, форма.
Еще морской характер службе отразился в названиях. Помещение где мы спали называли «кубиком», пол этого помещения «палубой», табуреты у коек «баночками», любой стол назывался «баком», сортир — «гальюном», окно — «ломатором», входную дверь в кубрик — «броняхой».
Нас же вместо рядовых называли матросами.
Вместе с остальными новобранцами я проходил «курс молодого матроса». Ребят, которых инструктора пока называли не матросами, а «матрасами».
Честь называться матросом нужно было еще заслужить.
Оно и понятно, матрос это морская профессия, ну или как говорили инструкторы на курсе: «персональное воинское звание в ВМФ СССР». А как его заслужишь, если по началу мы совсем моря-то и не видели?
Распорядок дня армейский — вполне сухопутный.
Все занятия проводились точно так же, как в учебке у простой «пехоты».
Вот и называли нас «матрасами». Чтобы мы везде и всегда успевали, в училище очень строго выполнялся распорядок дня.
Это должно было воспитать в нас собранность и дисциплинированность с первых дней службы. Строгое выполнение распорядка дня позволяло нашим инструкторам — мичманам постоянный контроль над личным «матрасным» составом, то есть за нами.
День молодого матроса начинался с подъема в семь ноль ноль утра.
Правда, сержантский и мичманский состав поднимали на десять-пятнадцать минут раньше. Они за это на нас отыгрывались. Когда служишь, организм все ощущает по другому и любая лишняя минута сна на вес золота.
При подъёме за считанные секунды мы должны были одеться и встать в строй. На подъём периодически приходили офицеры роты. Они, старшина и сержантский состав роты контролировали, чтобы все поднялись и вовремя встали в строй.
Сильно не везло тем, кто мог опоздать. За это наказывали весь личный состав. В следующий раз никто не испытывал ни малейшего желания опаздывать.
Плохо чувствуать, что из-з тебя приседают, отжимаются, пыхтят и подвергаются разным взысканиям, вообщем отвечают, такие же как и ты, только более собранные и пунктуальные.
При построении объявлялась форма одежды на зарядку, Она устанавливалась дежурным по курсу, в зависимости от погоды.
Рота распускалась, чтобы оправиться. Сходить при необходимости в туалет, одеться в установленную форму одежды. Ровно через десять минут рота повзводно строилась на улице и следовала к месту выполнения физзарядки.
После короткой разминки, матрасы выходили «на бег». Я считал, что к службе подошел в хорошей форме. Я спокойно пробегал восемь-десять километров дома перед службой.
Но не тут-то было. Бежать в неподъемных яловых сапогах, в портянках удовольствие то еще. Не понимаю по какой причине поначалу я быстро выдыхался, пробежав всего два или два с половиной километра.
Дыхание сбивалось, в боку начинало колоть. А никто не ждет молодого матраса, и поблажек ему не даёт. Сколько бегать километров всего — никто не знал, зависело от настроения замкомвзвода.
«Всем трудно, доходяга», «Беги через не могу», «Двигай шпильками, салабон-матрасник» — это были самые лестные ответы, которые мог услышать молодой матрос, сообщивший о сложностях с преодолении ежедневной пятикилометровой беговой дистанции от инструкторов неизменно бегущих вместе с нами. Один спереди, второй сзади, зорко следя за нами.
Свалить или отстать от группы невозможно, тех кто совершал такие опрометчивые поступки назывались сачками.
Кстати, мало кто из моих знакомых знал, что это морское слово. Глагол «сачковать» своими корнями уходит в жаргон моряков ходивших в море на парусных судах.
В ту эпоху, когда моря бороздили бригантины и каравеллы, так называли подвесную койку наподобие гамака, которую делали не только из сетки, но и из сплошной ткани, парусины из остатков.
Подвесная койка называлась «сачком» не самое удобное ложе для отдыха, но зато в ней не всегда видно, есть ли в ней человек.
  
Обычно туда забирались поспать лентяи, не желающие работать
Соответственно, появилось выражение «давить сачка», что означало увиливать от работы, спать, когда вся команда трудиться не покладая своих рук.
Со временем, название этого койко-места перешло на матроса, который на нём возлежал.
Так вот, такого сачка пытавшегося избежать бега, брали под руки и тащили. Позорно. Лучше самому бежать и терпеть.
После бега начанались изнурительные занятия на турнике. Инструкторы служащие сверхсрочную и занимающиеся не один год, показывали чудеса владения телом на перекладинах.
«Сверчки», так называли всех сверхсрочников гоняли нас «дай-баже», как плантаторы своих рабов на хлопковых полях.
Но действовали не только «кнутом», но и своим показательным «примером».
Некоторые умели подтягиваться на одной руке. Держаться за перекладину двумя сведенным к друг другу кистями и при этом поднимать свое тело горизонтально из свободного виса. Получалось что-то типа острого угла.
Они подтягивались спиной, когда держались за турники сведенными у поясницы руками, висели на подбородках и затылках.
Подтягивались, держась только на указательнымм и средними пальцами.
Могли подтягиваться с бойцом схватившимся за талию, который служил дополительным оттягощением.
Про солнышки, подъемы перевороты и обычные подтягивания я уже не говорю. Они лихо демонстрировали свои способности и требовали от матрасов выполнения упражнений с той же легкостью.
Мы же, проходящие акклиматизацию и период привыкания к новым условиям для организма, не то чтобы прогрессировали, а скорее даже деградировали.
Бегали как загнанные лошади в прериях, силились покорить турник с довольно скромными результатами.
Я сам себя поймал на ощущении, что стал бегать хуже, подтягиваться меньше, чем на гражданке. Так теперь называлась жизнь до флотской службы. И не мог понять в чем дело.
Наш молодой матросский коллектив толком еще не сформировался. Я познакомился с парой человек с соседних коек. Но в целом, в самые первые дни,я мало с кем успевал общаться.
Да и люди то приходили, то уходили в нашу роту молодого пополнения. Кого-то сразу забирали в другие роты, кого-то оставляли. Мы состав переменный. Постоянные тут только инструктора и командир отделения.
Через три или четыре дня один из соседей по койкам в казарме посетовал, что ждал он совсем другого. В фильмах и передаче «Служу Советскому Союзу», которую показывали каждое воскресенье все было по другому:
— Никто стрелять нам не дает, не то что с двух рук, а вообще. Не учат высаживаться с десантных ботов на берег, разбивать ребром ладони кирпичи не учит. Накололи нас по-черному, выходит, тут совсем другая служба.
Он был крайне недоволен и собирался писать рапорт о переводе в другой род войск.
— Я то думал, пойду во флот, возьмут меня в морскую пехоту. Приемчикам всяким научат, рукопашке. Нет уж лучше тогда в тайге где-нибудь в ракетных войсках сидеть. Все одно. Там мороз под пятьдесят, никто не станет заставлять бегать с голым торсом и на турнике до усрачки подтягиваться. Руки к трубе прилипнут, не отлепишь.
Я молчал, сочувственно кивал парню головой, но переходить куда-то совсем не собирался. Во-первых, никого и никогда не водилили в другие войска по его собственноручно написанному заявлению, не предусматривалась в армии такая процедура.
А во-вторых я понимал, что это самое начало. Самая «жесть», так же как и самое интересное впереди.
Не успевали общаться с другими бойцами, потому что во время зарядки не поговоришь. Дыхание собьешь и трындец.
После — сразу завтрак. На него давали так мало времени, что я еле успевал закинуть себе ложкой кашу и выпить залпом стакан чая.
Сначала стоишь в общей очереди, пока дежурные на раздаче суетливо накладывают пищу — стараются, понимают бойцы голодные, а накормить нужно всех.