Осеннее помешательство (СИ)
Оказалось, развязать драку – дело совсем нехитрое. Достаточно сообщить несколько нелицеприятных подробностей о девушке одного из самых хмурых и туповатых байкеров, упомянув при этом другого такого же хмурого и такого же тупого. А потом – просто пожинать плоды.
Оказалось, это скучно.
Время присутствия Джима в баре было зафиксировано полицией, явившейся на чей-то анонимный звонок, сообщающий о беспорядках в баре.
Идеально.
Пока он ждал приезда своего алиби, допивая пиво и рассматривая содранную кожу на кулаках, ему совершенно некстати вспомнился Себастьян и то, как он отжимался на полу пустого физкультурного зала. Джим вообще шел мимо – и случайно наткнулся на это упоительное зрелище.
Он тогда подумал, что после тренировки Себастьян наверняка отправится в душ, и тут же его хваленое воображение сыграло с ним злую шутку.
Не закрывая глаз, Джим представил, как шумит вода под сильным напором, увидел, как Моран, сняв с себя плавки, встает под душ, полностью намыливается, осторожно проводя по загорелому натренированному телу мозолистыми ладонями с разбитыми пальцами. Вот он небрежно откидывает голову назад, подставляя лицо под горячие струи, медленно сжимает рукой свой возбужденный член, издает еле слышный стон, и в голове Джима случается короткое замыкание.
Стоя в душном темном коридоре, прямо перед освещенным спортзалом, он впился побелевшими пальцами в косяк двери и смотрел на парня, выполняющего примитивные упражнения, чьи мышцы работали как отлаженный механизм, перекатываясь под золотистой кожей. Джим облизнул внезапно пересохшие губы и слегка подался вперед, стараясь не упустить ни единой секунды из упоительного зрелища.
В его голове словно произошло наложение картинок, разум продолжал помнить, что единственно действительно реальное – это полуодетый Себастьян, который своими нехитрыми действиями выпустил на свободу суккуба, саму суть похоти, таящуюся где-то в самой темной глубине Джима. Яркость сцены, проигрывающейся в его голове, поражала, пугала своей достоверностью.
Моран полностью в его власти, и Джим неспешно слизывает льющуюся из душа воду с этих аппетитных ягодиц, до синяков впиваясь пальцами в бедра. А потом воображаемый Себастьян совершенно неожиданно подается вперед, опирается руками о скользкую стену, сильно прогибаясь в пояснице. Даже в своих мыслях Джим задыхается от открывшегося вида, а Моран почти хнычет, умоляет, бесстыдно раскрываясь только для него, чтобы Джим, ловко скользнув языком в пульсирующее девственное отверстие, сильнее вжимается лицом в его крепкую аккуратную задницу. Ему хочется войти так глубоко, чтобы увидеть, как Себастьян, полностью теряя контроль, забыв обо всем на свете, с удовольствием насаживается на его язык.
Джим слышит, как стоны удовольствия срываются с губ Себастьяна, видит, как он прикусывает руку, второй продолжая хвататься за скользкую стену. Он воображает, что в предвкушении приближающегося оргазма, Себастьян ужасно боится не удержаться и упасть на колени прямо в душевой, позволяя ему сделать со своим телом все, что хочется.
Невозможно долгая пытка продолжается до тех пор, пока Моран с громким криком не кончает, забрызгивая спермой холодную белую плитку. Он судорожно всхлипывает, тело дрожит от только что пережитых ощущений, а Джим все еще жестко втрахивается в него языком, потому что там, так узко, так хорошо, так совершенно, так…
Себастьян, закончив упражнения, поднялся с пола и принялся шумно пить воду из бутылки, прерываясь время от времени, чтобы сделать несколько глубоких вдохов. Прятавшемуся в тени Джиму оставалось только надеяться, что в тишине спортзала не было слышно сердца, норовящего пробить грудную клетку мощными ударами. Его разгулявшееся воображение заставило затуманиться всегда работающий разум, а тело – болеть и ныть от невозможности получить необходимую разрядку. Шум крови в ушах заглушал все, не давая сосредоточиться и успокоиться.
Запрокинув голову, Себастьян вылил на нее остатки воды. Капли вычертили на его теле влажные дорожки, смешиваясь с потом, заставляя Джима громко втянуть воздух и крепко сжать сквозь ткань брюк болезненно возбужденный член, уже не беспокоясь о возможном обнаружении, будучи готовым начать ласкать себя прямо здесь, в этом грязном и пыльном закутке.
- Эй, - крикнул Виктор, заглядывая с другой стороны зала, - ты идешь?
- Да, уже готов, - неожиданно Моран повернулся и посмотрел в сторону Джима, недоуменно нахмурившись, словно заподозрив, что он был не один все это время, потом тряхнул головой и отправился прочь, весело улыбнувшись другу.
***
Сначала все шло по плану – они быстро нашли дом, действуя согласно указаниям Джима, ворвались внутрь, громя все, что встречалось им на пути, радостно вопя и пританцовывая, во власти яркого адреналина, разгоняющего молодую кровь. Дом стоял удаленно от других и их, что бы они ни делали – не было слышно.
Себастьян беспрепятственно проник в кабинет, заставленный дорогой деревянной мебелью, в котором упоительно пахло табаком и, почти незаметно, коньяком. Шива стоял посередине стола, улыбаясь ему, расставив руки в разные стороны. Действительно, пройти мимо – просто невозможно.
Он осторожно поднял неожиданно оказавшуюся тяжелой статуэтку, упаковал в предусмотрительно взятый рюкзак, как вдруг громкий крик ужаса, раздавшийся в холле, дал понять, что они не учли одного единственного обстоятельства.
Того, что оперная прима накануне переест мороженого и сляжет с жесточайшей ангиной. А значит – хозяин вернулся домой намного раньше положенного, застав в собственной гостиной нескольких ребят из какой-то банды, сокрушающих его белоснежный диван.
***
Их почему-то довольно легко отпустили под залог. Длинная и запутанная история о том, что ребята просто перепутали дом и собирались прийти к своему знакомому, чтобы помочь с ремонтом – не убедила даже их самих. Джим стоял поодаль, глядя, как их разбирают родители, выдавая положенные нагоняи. Пока из дверей участка не вышли Себастьян и Виктор. И не остановились рядом, достав сигареты и пытаясь прикурить от то и дело тухнущего огонька зажигалки. За ними никто не приехал – родители работали, у них не было времени кататься на другой конец города за непутевыми сыновьями.
Глубоко затягиваясь, заложив еще одну сигарету за ухо, в очередь, на всякий случай, Себастьян потер покрасневшие от бессонной ночи глаза, и, ухмыляясь, посмотрел на Виктора.
- Я что, выгляжу также паршиво?
- О нет, друг мой, намного хуже, - обнажил Виктор зубы в ответной усмешке.
Джим неслышно приблизился к ним, его ноздри затрепетали, когда их достиг запах паршивого табака, пота и, еле уловимый, аромат Себастьяна, с ноткой терпкого сандала, его любимого одеколона. Выждал несколько мгновений, а потом встал позади них, собираясь разразиться язвительной тирадой об умственных способностях присутствующих.
- А ты, Джим, случайно не знаешь – кто за нас внес залог? – небрежно поинтересовался Себастьян и повернулся к застывшему парню.
- Знаю, - совершенно невозмутимо, ничем не выдавая своего удивления, ответил Джим, - я.
- И зачем? – еще одна затяжка, и дым повис между ними, превращая эмоции в расплывчатые пятна.
- Чтобы отчитать вас лично, – голос Джима все равно казался холодным, точно морозный хрупкий ледок на осенних лужах.
- Какая невероятная честь нам оказана, - Виктор перевел взгляд с одного на другого и закатил глаза, явно не желая принимать участие в «семейной ссоре», как он их называл.
- Вы - идиоты, я попросил вас об одной вещи, - с полпинка завелся Джим. Ему не нравилось, ужасно не нравилось, что Виктор встал так близко к Себастьяну, что они так похожи, так понимают друг друга с полуслова, что глаза Виктора – смешливые и яркие, а Джим точно знал, что его собственные – голодные и яростные, никак не могли с ними соперничать. Что такой теплоты в отношениях никогда не будет между ним и Себастьяном – слишком много желания, слишком много недомолвок, слишком сильно хотелось сомкнуть руки на этой шее, почувствовать бешеное биение пульса и крепко сжать, с наслаждением глядя в глаза, из которых капля за каплей утекает жизнь. Слишком сильно хотелось причинить боль, унизить, подавить, растоптать.