Чужая дорога

На обложке одетый во фрак мужчина (по виду – настоящий джентльмен!) обнимает рыжеволосую, с роскошным бюстом даму. Красивая сказка, полная подвигов и романтических признаний.
Маргарита любит такие истории. Она и замуж выскочила по большой любви, наделив своего избранника качествами любимых книжных героев. А потом так же быстро разочаровалась, и дело закончилось битьем тарелок и разменом квартиры.
Интересно, а Лерин друг знает, что она в больнице? Хотя, конечно, мне не должно быть до этого никакого дела. Да и есть ли у нее вообще этот друг? Соня, кажется, в наличии такового сомневается. А если всё-таки есть? Может, он находится сейчас где-нибудь за тысячи километров – в другом городе или даже в другой стране, – и волнуется из-за того, что Лерин телефон «вне зоны действия сети».
Может, если он узнает, что она попала в беду, он бросит всё и примчится? И его пустят к ней в палату – просто потому, что не смогут не пустить. Он сядет к ней на кровать, возьмет ее за руку, и она почувствует его тепло и очнется.
Я представляю эту картинку и шмыгаю носом. Всё-таки в глубине души каждая, даже самая разумная девочка, верит в то, что спящую красавицу может разбудить поцелуй прекрасного принца.
Мысли мои обращаются к Лериному рюкзаку – вернее, к зеленому пакету, который в нем находится. Там целая пачка писем. И, может быть, не все они от директора детского дома. Конечно, маловероятно, что современные молодые девушка и юноша стали бы общаться посредством обычных бумажных писем – есть же телефоны и интернет. Но как знать? Может, он отправлял ей открытки к праздникам. Это старомодно, но ужасно романтично. К тому же, там, в пакете, был какой-то блокнот – может, там записан номер его телефона.
К тому же, мне всё равно не спится, а читать про рыжеволосую леди совсем не хочется. Через минуту я уже достаю пакет из рюкзака. Достаю, надо признать, неловко, и письма рассыпаются по полу. Их с десяток, не меньше. Большинство написано одним и тем же почерком – очень красивым, почти каллиграфическим. И обратный адрес на них один и тот же – Архангельская область, Вельский район, деревня Солга.
Я знаю, что не имею права их читать. И никакие благие намерения этого права мне не дадут. Это чужие письма.
Я обещаю себе, что только просмотрю адреса на конвертах. И так и делаю. Помимо Светланы Антоновны Туранской из деревни Солга в числе отправителей значится только некая Дарья Найденова из Вельска. Правда, есть еще несколько писем без конвертов, но чтобы понять, от кого они, нужно, как минимум, их прочитать.
Среди писем мне попадается сложенный в несколько раз плакат формата А3. Обычный агитационный плакат, призывающий на выборах в Вельское районное собрание депутатов голосовать за кандидата от «Единой России» Илью Кухаренко. С плаката улыбается симпатичный светловолосый молодой человек – наверно, тот самый Илья.
То, что я сначала приняла за блокнот, оказывается не совсем блокнотом. Надпись на твердой яркой обложке гласит, что это – «Дневник маленькой леди». Надпись эта так мало соответствует тому, что я знаю о Лере, что я почти уверена – это не ее дневник. А может, это вовсе не дневник. Может, она использовала его как обычную записную книжку. И я даже открываю его наугад, думая наткнуться на список адресов, телефонов или рецептов каких-нибудь. А обнаруживаю такую личную запись, что тут же захлопываю его и чувствую, что краснею. Нет, это всё-таки дневник – больше, чем наполовину исписанный неровным почерком.
Заглянуть в него снова я не решаюсь. Рюкзак я опять отправляю на антресоли. А письма и дневник кладу в комод. Я чувствую себя не вполне комфортно. Да можно проще сказать – любопытной Варварой я себя чувствую. И хотя ни одно из писем я так и не развернула, а в дневнике прочитала всего лишь несколько строк, я чувствую себя так, будто копалась в чужом белье.
Прежде, чем коснуться головой подушки, я еще думаю – а как же Лерин друг? Чтобы найти его, мне придется прочитать эти письма. Или это – всего лишь повод, чтобы их прочитать? И погружаясь в сон, я решаю – я подожду еще неделю. Если Лера придет в себя, я верну ей и дневник, и письма, и с чистой совестью смогу сказать, что я их не читала. А если нет – я прочитаю их, наплевав на все этические нормы.
  
10
 
Я честно игнорирую их всю неделю. И каждый день звоню Кириллу. В четверг он оказывается настолько добр, что позволяет мне не просто поговорить с ним не по телефону, а в отделении, но даже побывать в палате Леры. Хотя я не знаю, нужно ли было это делать.
Она лежит на серовато-белом больничном белье и кажется совсем худенькой и бледной. Ее голова в бинтах, а тело скрыто под полосатым байковым одеялом.
– Сама понимаешь теперь, каково ее состояние.
Кирилл держит ее за руку. Может быть, считает пульс. Хотя, наверно, для этого есть какие-то специальные приборы.
– А она нас слышит? – глупо спрашиваю я.
Откуда он может это знать?
Он пожимает плечами:
– Возможно. Ты хочешь ей что-то сказать?
– Не знаю, – сразу теряюсь я. Конечно, я много что могу ей сказать. По крайней мере, попросить прощения. Но делать это при постороннем человеке кажется мне не совсем удобным.
Он окидывает взглядом трубочки, которые подведены к ее телу, и выводит меня из палаты.
– Варя, мне кажется, тебе не стоит пока сюда приходить. Я позвоню, если ей станет лучше. Или хуже. Твое присутствие в больнице на ее самочувствие повлиять не может.
Я останавливаюсь посреди коридора и задаю так долго мучающий меня вопрос:
– А чье-нибудь может?
Кирилл непонимающе морщит лоб.
– Что?
– Я спрашиваю, может ли чье-нибудь присутствие на нее повлиять? Например, любимого человека. Ведь так бывает, правда?
Кирилл поправляет очки на носу и усмехается:
– Ты имеешь в виду, что ее парень заходит в палату, а она тут же открывает глаза и бросается ему навстречу?
– Ну, не бросается, конечно, – лепечу я. – Но хотя бы приходит в себя.
Кирилл смотрит на меня как на маленького ребенка.
– Тебе нравятся мыльные оперы, да?
Я чувствую себя полной дурой. Но он решает проявить снисходительность.
– Такие факты не имеют под собой научного обоснования, но, как ни странно, всё же случаются. Так что всякое может быть. А у нее есть парень? Если так, то не похоже, что он ее сильно любит – иначе он давно бы уже стоял под дверью ее палаты. Но если ты вдруг найдешь ее обожателя, тащи его сюда – хуже от его посещения ей вряд ли станет.
Его слова кажутся мне почти разрешением. Разрешением прочитать чужие письма. Чужой дневник. Чужие мысли.
 
Часть вторая. Чужие письма
  
1
 
Лерка, привет!
Надеюсь, ты в добром здравии и еще не совсем свихнулась в своем универе. Кстати, там на самом деле так весело, как показывают по ТНТ, или всё-таки – ужасная скука?
У нас в колледже ничего интересного нет – я даже жалею, что решила учиться на почтового работника. Все педагоги-мужчины зачуханные, как дворняжки, – никого, даже отдаленно похожего на Конюхова, нет. А все педагоги-женщины (такое впечатление!) – старые девы. Они приходят на занятия в застиранной, а кто-то даже в засаленной одежде, с немытыми волосами. Попробовал бы кто-нибудь у Туранской появиться на работе в таком виде. Я сейчас удивляюсь, как наши воспитатели при своей скромной зарплате ухитрялись так прилично выглядеть?
Какая у вас стипендия? Нам нашей не хватает. Хорошо, что я живу в комнате с девочкой из деревни – ей родители каждый месяц присылают и мясо, и картошку, и квашеную капусту. Она меня подкармливает. А на выходных я езжу в Солгу (хорошо, что она всего в часе езды от Вельска) – и там тоже ем так, что за ушами трещит. Повариха тетя Надя даже смеется – ты, говорит, как с голодного острова.
Мне сначала неудобно было в детском доме питаться – вроде как, я ребят объедаю. А потом ничего, привыкла. Голод – он, знаешь ли, не тетка.