Начало траектории (СИ)

— Это рынок. Никто не запрещает думать лучше.
— Думаешь лучше — не повторяешь. Создаёшь своё. А ты не создал. Ты воспроизвёл. Почти без ошибок. Это значит, ты наблюдал. Или кто-то тебя кормил. Кто?
Лёша не ответил. Только чуть напряг губы.
— Твоя система холодная, — продолжил Август. — Она держится на расчёте. Пока всё идёт по плану — она работает. Но первая же эмоция, первый сбой — и всё рассыпается. Я это видел.
  
— А ты? У тебя всё на словах. Доверие, чувство, якобы семья. Это работает до тех пор, пока один не решит выйти. И тогда рушится уже не система, а всё окружение.
— Вот и разница. У меня — сеть. У тебя — схема. Моя сеть умеет лечить сбои. Твоя — отсекает. Как хирург. Без анестезии.
— Хирург хотя бы точен. А твои «лечения» — хаос.
— Угу. А знаешь, почему всё равно твои продавцы нервничают, когда мои начинают работать рядом? Потому что у нас — крыша. Защита. Механизм реагирования. А у тебя — просто график.
Лёша замер. Первое настоящее сомнение вспыхнуло в глазах.
Август сделал шаг ближе, понизив голос:
— Я не пришёл угрожать. Я просто даю тебе выбор. Ты умеешь строить — вижу. Ты силён. Но без глубины. Без уличного чутья. У тебя нет логистики, как у нас. Нет каналов защиты. Ты даже не знаешь, что старшие уже смотрят на твои точки. А у нас с ними — мир. Пока.
— Это шантаж?
— Нет. Это перспектива. Я предлагаю не подчинение. Я предлагаю рамку. Блок. Ты управляешь им. По моим законам. С нашей логистикой. С нашей крышей. Ты работаешь спокойно. Я не мешаю тебе. Но если откажешься — я начну двигаться. Плотно. Без эмоций. Ты увидишь, как твои уйдут сами. Один за другим. Потому что у меня — не только товар. У меня — горизонт.
Пауза. Молчание. Потом Август добавил:
— Ты строишь сейчас. А я строю на пять лет вперёд. Бумаги, Лёша. Ценные бумаги. Биржи. Инвестиции. Банковская сеть. У тебя к этому нет доступа. А у меня уже есть замысел. Я двигаюсь. Скоро ты даже не поймёшь, чем я занимаюсь. Но я помню, кто был рядом. И кто выбирал быть против.
Лёша выдохнул. Опустил глаза. Потом тихо спросил:
— Что получаю?
— Спокойствие. Пространство. Защиту. Инфу. И возможность быть ближе к центру. Я не предлагаю тебе быть под. Я предлагаю быть рядом. Пока ты держишь слово.
Лёша молча протянул руку. Пожал твёрдо. Без лишних эмоций.
— Попробуем.
Август знал — это начало новой главы. Возможно, нового риска. Но и новой силы. Потому что теперь в его схеме был Лёша. Холодный ум. И если он не предаст — он может стать тем, кого он так долго искал.
Ядром.
Чего он не знал — это шквал мыслей, который накрыл Лёшу после того, как Август ушёл.
Он сидел, как будто его опрокинули внутрь себя. Локти соскользнули с парты, пальцы дрожали, хотя на улице было не холодно. Сердце било не сильно — но гулко. В ушах стоял не звон, а тишина. Давящая. Как будто звук исчез, и осталась только пустота, заполняемая осознанием.
«Кто он вообще? Откуда у него… всё это?»
Лёша пытался разобрать сказанное, разложить на логические блоки. Но слова Августа не поддавались формальной структуре. Они не были угрозами — но в них было что-то сильнее. Вес. Давление. Присутствие. И — знание. Как будто Август видел его насквозь. Знал, что он скажет, ещё до того, как Лёша открыл рот. Знал, где будет бить. Знал, как удерживать паузу, чтобы ты сам провалился в неё.
Он впервые почувствовал себя маленьким.
Не по возрасту. По масштабу.
«Он знает, как говорить так, будто его предложения — уже решения. Как будто вариантов нет. И самое страшное — я поверил. Поверил, что у него есть план на пять лет. Что он не шутил про фондовые рынки, ценные бумаги, биржи. Что у него действительно есть карта — а я просто хожу по полю, которое он уже обвёл карандашом».
Лёша почувствовал, как в груди зашевелилось что-то незнакомое. Смесь уважения, страха и злости на самого себя. Потому что он, олимпиадник, собранный и точный, вдруг понял: он — не стратег. Он — исполнитель. Строитель. Но не архитектор.
Август был другим. Странным. Взрослым. Не в словах — в тембре, в паузах, в том, как не повышал голос, но заставлял слушать. В том, как его предложения звучали как данность. Как будто история уже написана — и он просто читает следующий абзац.
Лёша попытался найти слабость. Хоть одну. Но в разговоре её не было. Он понял — его пытались не задавить. Его тестировали. Как будто кто-то из более далёкого будущего проверял: «Дотянешься ли ты до следующего уровня?»
Он дотянулся. Но дрожащими пальцами. С растерянной уверенностью. С осознанием, что если бы Август захотел — он бы разрушил его за неделю. Спокойно. Хирургично. Не из злобы — из расчёта.
И в этом было самое пугающее. И самое притягательное.
Лёша не понимал, кем был Август на самом деле. Но теперь он знал: этот человек — не случайность. Он не просто создал систему. Он был системой.
И если быть рядом с ним — значит, прикоснуться к чему-то большему.
И если однажды это всё взлетит — Лёша хотел бы быть на борту.
  
Глава 17
 
Перестройка
 
Май наступил мягко, но уверенно. Воздух наполнился запахом прогретой земли и гудящими далёкими ожиданиями лета. Дворы ожили: пыльные клумбы, футбол в кедах, потёки мороженого на руках. Но для Августа это был не сезон прогулок — это было начало новой фазы.
Он сидел в подвале, наклонившись над картой. Перед ним — графики, старые школьные тетради, где цифры переплетались с фамилиями. За последнюю неделю сеть вышла на новые обороты: десять школ, три спортивные секции, шесть стихийных точек и, что важнее всего, три внешних связных, не привязанных к учебным заведениям.
В структуре было 63 человека. Некоторые выполняли двойные роли. Валя управляла логистикой и параллельно вела точку на дворовом рынке. Артём координировал учёт и обзванивал продавцов под видом «проверки закупок». Лёша, с момента принятия, показал нечто большее, чем надёжность. Он вёл записи в отдельной тетради, аккуратно, по дням: точки, объёмы, оборачиваемость, задержки, дубли. И главное — ошибки.
— У тебя зрение как у бухгалтера, — сказал Август ему на третий день.
— Нет. Просто порядок в голове, — пожал плечами Лёша.
Он не улыбался, но когда отдавал записи, делал это с лёгкой гордостью.
С ним сеть стала двигаться иначе. Мягче. Быстрее. Точки сбыта стали менять товар с учётом спроса. Если в одной школе больше брали стикеры, туда завозили дополнительную партию. Если где-то снижалась прибыль, группа из двоих проверяла — не связано ли это с внешним давлением или усталостью продавца.
Прибыль выросла. Чистыми — почти 2400 гривен в неделю. По курсу — около 500 долларов. Средняя зарплата взрослого — 550 гривен. Каждый в команде получал свою долю. Не большую, но стабильную. Остальное шло в «фонд развития», который Август вёл сам.
На тот момент фонд насчитывал 5100 гривен. Для большинства это была сумма на велосипед, одежду, кассеты и мороженое на год вперёд. Но для Августа — это был стартовый капитал. Он знал, что в скором времени начнёт формироваться реальный рынок мобильной связи, откроются первые возможности для скупки паёв в старых ЖБК, пойдут по рукам акции предприятий, которым ещё не научились придавать цену.
 
«Если я вложу грамотно — я получу десятикратный рост к 2004-му. Главное — не спешить. И не светиться.»
 
Он завёл вторую тетрадь, чистую, с тиснением. На первых страницах — таблицы с датами, колебаниями курсов, фамилиями старших школьников и даже взрослых, у которых можно было бы аккуратно выкупить долю участия в приватизированных объектах: старом пищекомбинате, гаражном кооперативе, пустующем складе.
  
 
«У каждого из них свои цели. Кто-то хочет уехать, кто-то погасить долг. Я могу прийти, как внук знакомого. Спросить, есть ли желание избавиться от ненужной бумаги. Без давления. Без афер. Только с пониманием: деньги сразу. Бумаги — в обмен.»