Последняя черта (СИ)

Живые люди вставали напротив, женщины тоже, некоторые дети. Пытались остановить, вместо этого натыкались на холодные щиты и отступали. Ворон выхватил у какого-то мужчины рупор, выкрикнул очевидное:
— Держимся вместе! Не давайте себя разделить и повязать по одному!
Кинул рупор Лёхе — тому легче было поддержать командный дух — взглянул на Алису:
— Осторожней, — попросил её, хотя на самом деле хотел бы просить об этом всех и каждого, из здесь собравшихся.
И снова исчез, пробрался ближе к линии обороны. Каста кивнула, даря ему тревожный взгляд и потеряла из виду. Расстегнула кожанку, выхватывая бабочку — пушку решила оставить на совсем крайний случай, не говоря уже о том, что её ей с собой брать запретил Лёха. Если повяжут — так хоть без оружия. Лицензии, разумеется, у неё никакой не было.
— Где?
— Увёл, — коротко ответил Док и тут же сбросил.
Люди держались стойко, впрягались за своих, пытались отбивать выловленных из толпы. ОМОН не отдавал, бил прикладами по рукам-ногам-спинам, добавлял сапогами. В нескольких местах одновременно раздались первые выстрелы. Ворон подал знак ближайшему представителю мафии — тот хмуро кивнул и тоже достал ствол. Пернатый же перехватил какую-то бабку, развернул обратно.
— Уходите. Чёрт, вам ещё жить и жить. Пусть кто умеет, тот и воюет.
Пытался достучаться ещё до кого, пока люди Мел и Марц почти одновременно с вооружёнными боевиками вскипали и лезли с кулаками, с оружием. Ещё выстрел. Снова. Пять, десять — можно было дальше не считать...
...— Это была мирная демонстрация! — их последних сил надрывался Лёха в динамик, почти хрипел механическим отчаянием и страхом, — Граждане Единого Государства имеют право на свободу выбора, высказывания! Каждый имеет право на мнение! Вы нарушаете статью Конституции о правах граждан! Применение оружия запрещено...
Сам запретил брать друзьям, а ствол, протащенный под ремнём — вполне себе легальный, даже с разрешением к применению, нагло напоминал о себе каждым движением.
Люди не уходили.
Люди так давно ждали возможности возразить, что сейчас их не беспокоило ни оружие, ни выстрелы, ни мелькающие то там, то здесь отблески серой стали. Люди оставались единым целым, даже когда их разбили на группы, когда их окружили со всех сторон и пытались сломать, растоптать, разрознить. Они поддерживали раненых, бросались грудью на щиты, отвечали на выстрелы кулаками, криками. Боролись за вновь обретённую жизнь.
— Куда! — крикнул Герасим, ощущая, как маленькая ладонь выскальзывает из его большой. Попытался рвануть за Изабель, но налетел на мужика. Его сбили с ног. Начиналась давка. Гера уже и забыл, как это — в толпе, когда толком не различаешь, где свой, где чужой, потому что срывает башню, всё плывёт и двоится от злости, шкалящего до предела адреналина. Кое-как поднялся, в панике завертел головой и начал пробиваться в ту сторону, куда, как ему показалось, скрылась не-просто-подруга.
Потом точно в замедленной, резко потускневшей, съёмке. Тонкая фигурка с растрёпанными хвостиками, спешным шагом выбегающая вперёд сцепления людей прямо на сцепление другое. На эти щиты. В огромных от страха зелёных глазах плещется надежда — они не будут стрелять. Зачем им палить в безоружную девушку, поднявшую руки, которую каждый может сломать пополам простым приёмом?
Но несколько выстрелов гремит, для него — особенно выделяются на фоне остальных и хакерша падает. Больше не поднимается.
Герасим застыл, сдавленный по бокам людьми. Дышать было больно, но ещё больнее — смотреть на эту картину. Крик застрял где-то в глотке, вместе с так и не высказанным, а теперь уже пропавшим навсегда. Только разбитые губы шепчут:
— Изабель, — а потом уже кричат, — ИЗАБЕЛЬ!
Он вряд ли осознаёт и всё понимает. Зато замечательно представляет, что творилось в голове у его вечного котёнка, когда она решилась на них бежать. Он слишком хорошо её знает, успел выучить что тело, что душу и именно поэтому совершенно не адекватная злость вырывается рыком и Герасим срывается с места следом, заводя руку за спину. К тому моменту два сцепления слишком близко и верная раскладная дубинка до самого конца служит хозяину. Даже успевает прописать сильным ударом по одному шлему, нога — повалить представителя "закона" — слово плевком презрения, — а затем опять давка, чьи-то уже чужие крики, глушащие выстрелы и боль в районе спины. Много точечной боли, которая не утихает, а только набирает силу. Единственное, чего Герасиму сейчас хочется, так это доползти до Изабель, но вместо этого он видит очертания тела за ногами в чёрных штанах и берцах, как на неё кто-то наступает.
 
Ворон обернулся туда, только когда прозвучал яростный крик — и даже не смог из себя выдавить подобный. Смотрел, как зелёный ирокез выплывает из моря людей, как несётся на смерть и понимал — его выбор. Его грёбаный выбор. Изабель...
Куда она попёрлась? Почему его отпустила? И какая, к чёрту, разница, если имела на это полное право? За это — убивать?
— С-суки! — вспыхнул Ворон, а прищуренные глаза заблестели.
Изабель. Наглую, но живую, настоящую, яркую Изабель — взяли и вырезали из жизни. А за ней ушёл и Гера. Сильный, умный, по-настоящему влюблённый. И сам Ворон бы так полетел. Если бы мог. Что-то он точно может...
Пальцы сжали пистолет в кармане. Замедлилось время. Где-то кричали, где-то звучали выстрелы. Он сделал один шаг, потом ещё и ещё, ускоряясь с каждым новым и расталкивая людей вокруг. Подлететь бы чёрной смертью и мокрого места не оставить. Ни от кого. Чёрное против чёрного. А что потом — не важно.
— Ворон! — холодные пальцы вцепились в руку, удерживая мёртвой хваткой. Поймали где-то на пол пути до решения и его последствий. Алиса, захваченная хаосом, и сама уже успела огрести, старалась держаться отбивающих, в толпе, ловя на нож не защищённые бронежилетами участки тел и ни капли этого не стыдилась. Мстила, наверное. Но между прямым, слишком напряжённым шагом Ворона, криком, что едва различила и какой-то девчонкой выбрала всё же первое.
Призрачные глаза смотрели сквозь боль и наворачивающиеся слёзы. Наваждение спало. Он шумно выдохнул, за одну секунду обменявшись болью, потом утопил, засунул в задницу, отказался от дерьмовой идеи и благодарно кивнул.
— Пусть люди уходят, — приказал безжизненным голосом. — Это уже далеко не уличная драка. Я прикрою, помоги им.
Алиса кивнула, ныряя обратно в толпу. Ей так всегда было проще — подчиняться немой, верной тенью, пока приказы себя оправдывали. Стоять за чьей-то спиной, прикрывая, на шаг позади, но часто с такой позиции обзор был куда получше.
«Значит, война,» — понимал Ворон. Всё же достал пистолет. Пусть ему тоже перепала пара чётких поставленных ударов — боли он совсем не чувствовал. Всё съедала сдерживаемая теперь стараниями красного призрака ледяная ненависть.
Рассредоточить силы. Распределить обязанности. Держать оборону.
Ворон начал стрелять. Когда он начинал стрелять — чётко, слаженно, не тратя ни одной лишней секунды — это звучало, как вызов. Как в той глупой игре, где всем хотелось найти и обезвредить такую очевидную опасность. Боевики Шишкина, вдохновлённые примером, тоже перешли на более частый огонь. И единственное прикрытие для стреляющих на открытой площади — живые люди...
Потом заканчивались патроны, и кто-то старший, казалось бы, совсем чужой, протягивал Ворону магазин.
— Надо было брать автоматы, — заявлял незнакомый грубый низкий голос, безошибочно определяемый, как голос бывшего военного.
 
— Командуй, птенец, — раздавалось за плечом смутно похожее на предыдущее.
И Ворон командовал.
Лёха потерял из виду Мел с Марципан. В мельтешащих туда-сюда людях выглядывал знакомые силуэты, но не находил. С одной стороны — радовался, а с другой — прятал страх поглубже. Вариации развития событий варьировались от простого "успели свалить" до "вдруг убили?". Лёха совершенно не понимал откуда здесь столько вооружённых людей и уже не мог оперировать законами, да и понимал — бесполезно с самого начала. Омоновцы, разумеется, не слушали. Когда рупор сдох, отшвырнул его в сторону, завертел головой, ища, куда бы сунуться и кого защитить и как-то сам наткнулся на лежащее неподалёку тело.