Двое
– Посмотрите, вот мы и вышли, не заметив того, из сферы своего влияния. Не выношу закольцованности, прохожу свой маршрут один раз, без повторов. Разговор, как случайность, незаметно избавил нас от порочного круга – мы попали в детский мир. Что-то взбрыкнулось прокатиться вон с той горочки, да боюсь распугать детей, – кивнул головой Василий Никанорович в сторону детской площадки, принимая в поведении спутницы решимость к окончанию их аудиенции.
Глава 14
Болью пронзило в боку, выгнулся, защищаясь, кольнуло второй раз. Лег на диван – бросило в испарину, боль растекалась по всему животу. «Смешно, но мне нужна помощь». Вовчик менял положение тела, не понимая происхождения недуга. Похожий приступ забылся: незадолго до призыва в армию ноющая боль в боку застала на работе при монтаже конструкции на высоте. Отсидел с полчаса – отпустило. «Набрать ”Скорую“ – испугаю бабулю». Согнувшись, с трудом вышел из комнаты.
– Сергеевна, что-то мне ай-я-яй, больно. Дай мне какую-нибудь обезболивающую пилюлю.
Сергеевна засуетилась.
– Где, где болит? Да что ж такое?!
Вовчик показал место опоясывающей боли.
– Скорую, сейчас…
Трясущимися руками она мяла в руках телефон.
– Спазм, слышала, бывает, – может, такая ерунда? Молод ты для серьезного.
– Сергеевна, давай «Скорую» отставим. Спроси у Ларисы, она ведь медик.
– Верно, звоню, звоню. Да что ты телефон не берешь, милая?
Гудки уходили без ответа. Упершись руками в пол, Вовчик поймал удачное положение.
– Так легче, притухло немного, – он изогнулся, откинувшись назад, – кажется, отпускает.
Раздался звонок. На том конце возбужденный голос Ларисы спросил:
– Я только зашла, Сергеевна, слушаю вас.
Выслушав жалобу, изменила тон на приказной.
– Никаких грелок, никаких примочек. Ждите, бегу к вам.
Вовчик вернулся к постели:
– Ноет, но терпимо. Уф-ф, идет на убыль. Перемогнусь и в этот раз. После доармейского случая в армии такие кроссы закидывал. Несерьезно все это. У одного мамочкиного сынка селезенка хватала, гнулся в три погибели – хотел дембеля – не получил. Комбат, помню, все приговаривал: «Вырастешь, сынок, все наладится, поверь мне. Есть такое понятие в медицине – акселерация».
Донеслось комариное жужжание звонка. К нему прошла с ироничным прищуром стройная девушка.
– Поднимай рубашку, солдат.
Уточнила место боли. Прохладные пальцы коснулись живота.
– Так больно, а вот так?
Лариса ловко скользила пальцами по животу.
Боль отпустила, и Вовчику захотелось игры. В каком-то месте он театрально закатил глаза.
– Ой, ой, болит в груди, там, где сердце.
– Сердцу требуется нежная рука любимой, – пошутила Лариса, – а живот твой мне не нравится. Звоним в «Скорую» и к хирургу, солдатик.
– У солдатика есть имя.
– Имя? Да знаю я, Вовчик ты, слышала от Сергеевны.
– В благодарность хочу ручку поцеловать спасительнице.
Вовчик приподнялся к руке – его бросило назад, жаром окатило с ног до головы, боль с новой силой опоясала его.
– Все проходит штатно, терпи. Аппендикс у тебя, думаю, не ошибусь. Покой, покой, не пытайся вставать. У тебя ведь не в первый раз… такое?
Вовчик оценил, как она умело обошла страшное слово приступ. Лариса взяла его руку в свою, накрыла другой. Ее волосы, собранные в хвостик на голове, впереди выбились милыми русыми кудряшками. Прохладные руки казались ему сейчас лучшим лекарством. Боль приходила и уходила, его бренное тело лежало, а он, Вовчик, порхал махаоном у ее головы. Он готов был остановить время. Аналогом пронеслась мысль о той ласке, плотской, сродни звериной, и этой – успокаивающей, переводящей во взвесь. Он вспомнил слова Матвея: настоящая любовь – это полет, это умиротворение, это сказка, это жажда к добру.
В сопровождении врачей вошла Сергеевна – она встречала их перед подъездом.
Глава 15
Галина вернулась контрастно другой. Она устроилась на бочок с ним рядом. Халат, оголивший ее красивые ножки, она запахнула, поймав в его лице усмешку.
– Какая я на самом деле, тебе может подсказать время. После мужа ты у меня первый. Скажешь, проводница – сама доступность. Жила, работала в грезах и мечтах. Два года прошло. Ты необыкновенный, в каждом твоем взгляде содержание, переворачивающее душу. Случайный пассажир – ведь ты мог раствориться в этом огромном мире бесследно. Я вынужденно пошла на отчаянный шаг. С тобой я захотела любви. Я понимаю все: твоя девушка и много других – дай повод, каждая почтет за счастье остаться с тобой.
Матвей прижался к ней, погладил по щеке, поцеловал в ушко.
– Твое прекрасное ушко услышало от меня много всего. Все это правда. На самом деле чувствую я больше, чем могу выразить. Девушки, в понятии серьезных намерений, у меня нет.
Галина прижалась к нему, став с ним единым целым.
– От твоих слов я захотела тебя еще.
Дыхание ее сбивалось, она дышала как человек, достигший высшей точки неприступной скалы. Галина была самим естеством. Матвею она не показалась ни вульгарной, ни легкодоступной. Все же он сознавал: женщина, старше его на пять лет, способна обладать знаниями и коварством бо́льшим, чем он может предположить. От ее шальной страсти он потерял возможность управлять собой.
Он раздел ее донага, в который раз обласкал глазами, прошел губами по ее телу сверху донизу и упокоился верхом блаженства в разломе горячих грудей.
– Возьми меня, мой милый, я так боюсь тебя больше не увидеть… Никаких обязательств, просто люби меня…
Потом они уснули. В три часа ночи Матвей проснулся в объятии от петушиного крика. Он не удержался, чтобы не поцеловать ее по-детски оттопыренную нижнюю губку. Она открыла глаза, судорожно прижалась к нему.
– Милый, ты со мной?
За стеной прокричал петух.
– Этот паршивец разбудил тебя? Мы вырастили его в комнате – больненький, некондиционный цыпленок – такие погибают. Не хочет сидеть в курятнике. Малейший недогляд, как прошмыгивает на кухню. Интеллект не меньше кошачьего. С нами по соседству и ночевал.
Матвею не хотелось разговаривать, он боялся звуком своего голоса нарушить сложившийся вокруг ее уютного дома дух сказки без конца. Галина почувствовала это, закрыв глаза, бесстыдно сбросила с себя покрывало. В утренней неге она была особенно прекрасна. Он гладил ее тело как завороженный. В эти чудесные мгновения Матвей не хотел думать о будущем. «Все женщины прекрасны, но красоту им все-таки придает любовь мужчины».
Глава 16
Простившись с Василисой, Василий Никанорович не сразу поспешил домой – он вернулся назад, присел на свободную лавочку, вдохнул всей грудью, до головокружения, смесь воздуха, насыщенного ароматом смолы и морских водорослей. Хвойная роща повторяла конфигурацию морского берега, образовавшего Толстый мыс. Это место не ограничивалось замкнутым пространством, тем и нравилось ему. Он предположил свой полет с оконечности мыса над просторами моря стремительностью чайки. В этом месте его не посещали мысли о тленности всего земного, именно в этом месте он почувствовал противовес сущности человеческого века. В этом единственном месте он забывал о возрасте. В крайней точке мыса барашки волн ласкали его твердь, здесь Василий Никанорович видел себя на баке боевого корабля в лейтенантских погонах. Нынешние удобства и неудобства быта, решенные и нерешенные проблемы повторялись в природе в тех же контрастах: то в красоте, дремлющей в состоянии полного покоя, и следующей неопределенности, то преобразившись в грубую силу набегающих волн, грызущую в свирепом отчаянии скалистый берег.
Василий Никанорович провожал глазами людей, внешне беспечных к окружению, «скандинавцев» со своими палками, в иллюзорной попытке пытающихся вернуть осанку молодости, редких кроссовиков – проносились самокатчики и велосипедисты. «У каждого из них свое настоящее и свое будущее, своя степень потребности к пониманию окружающей красоты. Далеко не каждый удручен катастрофическим настоящим, если есть я, значит, есть и другой, и десятый – у них все в себе, и лишь редкий с отчаяния делает тот последний шаг.