Двое

Матвея словно окатило холодной волной: вот она, протяни руку, и Нелька твоя. Как аксиома застряли в сознании слова отца: «Судьба – злодейка, второго шанса может не дать, а даст – потеряешься в двух соснах». «Только ты», «Как я люблю», перевел про себя Матвей слова песен. Или сейчас, или никогда. Она ждет его действий, если он не сделает этот шаг, она должна возненавидеть его окончательно.
Нелька опустила глаза, скрестила на коленях руки, ее грудь вздымалась волнением. Она сделала резкое движение, отобрала у него пластинку.
– Послушаем? Увы, не в цифровом качестве. Во времена жизни и творчества Валерия Ободзинского главным считалось качество чувств.
Как же быть, как быть,
запретить себе тебя любить —
не могу я это сделать, не могу…
Отчаивался с надрывным страданием певец из прошлого. Валерий допел, а Матвей встал, притянул своей рукой пахнущую карамелькой ее ручку и поцеловал. Он никогда до сей поры этого не делал, много позже узнал: по этикету, если уж взял высокий уровень общения, надо наклоняться к ручке дамы самому. В тот раз для него явилось важным не доставить близкому человеку боль. И дальше совсем лишнее: Матвей щелкнул каблуками, развернувшись по-военному, вышел, ничего не сказав, обагрив пространство пунцовым румянцем своих щек.
 
Глава 10
 
Близилась круглая дата – пятидесятилетие совместной жизни. Для протокола почетно, для сознания – не очень. В сгущающейся от даты к дате последовательности все волнительней перелистывался слежавшийся пресс закрытых навсегда страниц. Чтобы не лукавить в реальности, в режиме яркого дня, не этот отягчающий фактор заставил изменить ритм его сердца. Мысль пронзило физической стрелой: «Застолье, спиртное…». Напоминание о недуге жены тревожило сердце Василия Никаноровича перед каждым праздником. Дьявольское наваждение жены побороть не удавалось все эти промелькнувшие как сон пятьдесят лет. Василий Никанорович, как, впрочем, и все, много лет прожившие под одной крышей, знал ее недостатки. Самый упрощенный вариант – уйти от нее, всего одно действие, и ты лишаешь себя постоянных стрессов. Кажется – так просто. Но на стороне полноценной жизни все равно не срастется?! К привязанности подключалось чувство ответственности. Живо представляя, как он будет жить, наблюдая за спившейся его Маргариткой. Он оставлял себе тернистый путь, все еще надеялся, жил прошлым, не терял надежды на остатки ее здравого рассудка. Испробовал все доступные методы. Жаловалась жена на отсутствие внимания – делал шаг к подаркам, к неожиданным приятным сюрпризам. Кому тогда в стране, с противоположно изменившимся вектором идеологии, жилось без забот? Далеко не всяк вырулил в нужную колею. Сам он пошел вопреки осознанию трудностей по целине. Дивидендов от прошлой жизни не оставалось – все уходило на какое-никакое существование, на подъем детей, на заботу о родителях, разбалансированных в хитросплетениях сомнительной идеологии, потерявших подчистую все скромные банковские запасы. Приходилось лавировать в специфических потребностях жены, забывая в суете дней о них, однако понимая: ее век короче. Ты с сединой в висках, но с природным потенциалом и непотерянной перспективой. Она уязвимее. На опережение не получалось – остаться бы в то время на плаву. Впору понять бы, оценить его усилия слабому полу, не физически – морально помочь: заглянуть в блуждающие в потолке глаза, просто тепло обнять. Куце, неуклюже – этот шаг делался, не совсем был брошен вниманием. Всяк уловит разницу в понятиях «гореть» и «тлеть». И все же вырулил по целине, не пускал, подобно большинству, пьяные пузыри о потерянном. К разбору учений под названием «перестройка» пришел с результатом: свое дело, достойное жилье, определившаяся перспектива. А ведь тому не предшествовал бизнес-ликбез, и начиналось неизведанное не в том задорном возрасте, когда по силам горы сворачивать. Новые познания шли с колес, с унижений, с побитой морды, по ходу реставрируя арсенал знаний из военно-морского и торгового флота. Это же такие несовместимые в практике противоположности! Разве что сухие термины – стратегия и тактика, да к ним дисциплинарный устав. Увы и ах – сельское хозяйство – случился подобный казус в совсем уж отчаянное время. Сторонний наблюдатель, что сидел сверчком в доставшейся, да еще по чистому везению, от родителей однокомнатной квартирке, переживший все прошлые тяготы, «лишь бы на хлебушек хватило», задохнется чувством, больше похожим на зависть, чем на признание своего фиаско: «Все это – да, достижения, но, наверное, шельмовал?». От чистой зависти тот наблюдатель, от отсутствия трудолюбия выводы делал. Чисто до мелочей на одном пупке вылез. Не будь сопутствующего внутрисемейного лавирования, мог гораздо дальше пойти. Где-нибудь на знойном берегу в роли рантье за океаном затерялся бы давно, что естественно самосохранению. «Вы нас, а мы как можем». «Бы» не прошло по многим причинам, сие не столь актуально, но для знатоков-исследователей всегда архиважно. Врожденный посыл, подкрепленный сильной идеологией, правильным воспитанием дома и в школе, засевает проклюнувшееся семя. В таком случае дождь метаний и противоречий проливается редко, семя готово дать всходы и после скудной росы. Под мотив «Не нужен нам берег турецкий, и Африка нам не нужна!» прервал Василий Никанорович ход нелегких, но отрезвляющих мыслей.
  
Глава 11
 
День спустя случился очумительный по погодному и прочим качествам день. Вовчик не нашел в своем лексиконе иную степень превосходства. Поблекшую синеву осеннего неба подновляло яркое солнце. С утра он наладил контакты с прежним местом занятости – через неделю выход на работу в составе строительной бригады. Мероприятие уложилось в два часа – «пивка бы шлепнуть за радость». Сдерживали наставления Матвея. «Случись не Матвей на моем пути, как бы он сам повел своего друга, будучи первым номером? Увы, недотянул по знаниям, лучшее время для книг упущено. Улица, ранняя любовь исказили мою сущность. На выходе – ни любви, ни знаний». Сунулся на балкон – беспорядок, оставленный им же год назад. «Эт-та работенка займет большую часть свободного дня. Бездарно, но бабуля похвалит! С Лизочкой где-то тусят».
После обеда, когда солнце повернуло на закат, вышел на обновленный балкон. «Великая китайская стена» противоположного дома бликовала зайчиками. Пятый этаж, строго напротив – квартира Ларисы. Мгновением раскрылась балконная дверь, девушка в ночнушке в спешке освободила веревочки с бельем. Вовчик с интересом наблюдал за ее действиями. Собрав все, она посмотрела в его сторону. Помня о бабушкином семафоре, Вовчик поприветствовал ее рукой. Понимая, что уличена в интимном, она быстро нырнула за дверь. «Наблюдает за мной, небось, из-за занавесок?»
– Ох, какой ты у меня умник, сама все не решалась на уборку, не знала, что из твоего сохранить. С кем ты общаешься? – вздрогнул Вовчик от прикосновения бабули.
– Ларису твою, кажется, видел…
– Я сейчас, – засуетилась бабуля, – звякну ей.
На звонок ответил располагающий голос с той стороны:
– Видела, видела вашего внука. Рада за вас. Спокойнее нынче заживете, жену приведет в дом, необходимость во мне отпадает.
Вовчик затаив дыхание слушал их диалог.
– Ларочка, не то говоришь. Достойней тебя невесты я не вижу, – и, понизив голос, – я так ждала тебя на встречу…
– Сергеевна, работала я, извините, да и неудобно навязываться, дайте ему самому разобраться, небось, девушка ждала из армии? – ворковал в трубке успокаивающий голос Ларисы.
Понижая голос до шепота, бабуля продолжала:
– Сыро у них в голове пока. Была до призыва одна, да сплыла – нет у него никого. Рекомендую – ой, плохого не посоветую.
Вовчик слышал все, дальше как-то неприлично, и ушел к себе, прикрыв за собой дверь. «Пусть бабуля потешит себя». Еще несколько минут из соседней комнаты доносились отрывочные возгласы.