Наследник из прошлого (СИ)
— Осмелюсь посоветовать, ваше сиятельство, — помотал головой Мазовшанский. — Не делайте этого, он же из нобилей. Вой до небес поднимется. Помилуйте его и разжалуйте в солдаты.
— К себе в батальон возьмешь его? — снова усмехнулся наследник.
— Да! — прорычал подполковник и ударил кулаком по столу. — Да! Возьму! Я из него настоящего солдата сделаю! И на Ольвию я тоже пойду! Пропади все пропадом!
* * *— Ну вот! — с удовлетворением думал я, когда господа офицеры, которых прижали неопровержимыми доказательствами, приговорили пана полковника к смерти. Подсудимый, нобиль в не пойми каком поколении, только сидел и хлопал дурными глазами. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Воровство на складах и задержка жалования с прокруткой денег в банкирских домах Константинополя — традиция давняя и почти священная. Об этом знали все, и все молчали. Тут главным было палку не перегнуть, и тогда всем на это плевать.
По обычаю приговор приводят в исполнение немедленно, а потому, пока строили легион, за неимением виселицы веревку набросили на сук, а бывшего полковника поставили на табурет. Воины пожирали вчерашнего небожителя глазами, а тот трясся так, что он, того и гляди, упадет и удавится сам. А это было не по плану. Мне еще одна война в тылу не нужна. И так по лезвию хожу. Раздалась барабанная дробь…
— Панове! — я пошел к трибуналу, в состав которого благополучно входить не стал. — Я своей властью пана полковника милую.
По рядам солдат пронесся понимающий злой гул. Тут никто и не сомневался, что богатенький ворюга выйдет сухим из воды. А я продолжил.
— Он будет лишен чинов и званий, а остаток срока дослужит солдатом в лимитанской роте.
— У-ухх! — разнеслось по рядам, но теперь воины были довольны. Парни, которые искренне считали, что ворон ворону глаз не выклюет, начали верить в справедливость. Одиннадцать лет на границе — это тебе не коржик на меду. Их еще прожить нужно.
— Спасибо, ваше сиятельство! — прорыдал интендант. — Век буду бога за вас молить!
М-да… И это потомок великого Ли Баня, человека, который дал миру мейсенский фарфор. Унылое зрелище.
Я вздохнул, вспоминая бессмертную фразу «Я тебя породил, я тебя и убью», и пошел к коновязи. В двух милях от города располагалось имение Яромира II, которое по совместительству выступало как база Ордена, с которой совершались вылазки в степь. Там-то я и поселил воров, убийц, отравителей и прочих достойных людей, мечтающих выйти на свободу с чистой совестью и толикой денег. Именно там мне делали порох, который, к величайшему моему разочарованию, оказался полнейшим дерьмом. Он мгновенно намокал, впитывая влагу из воздуха, и слеживался в глыбы. Иван Грозный из Персии селитру возил в промышленных масштабах и горя не знал. Я потому-то туда Косту и послал. Не ошибся в парне, он враз решение проблемы нащупал. А я и не подумал о трупах огнепоклонников. Их ведь, действительно, миллионы были.
Мы пока экспериментировали с микродозами, помня, что селитры у меня всего три мешка. И этого было катастрофически мало. Полученная смесь горела, но взрывалась до того уныло, что я даже загрустил. Да и первые выстрелы из отлитой пушечки получались на три с огромным минусом. Я что-то явно забыл, а вот что я забыл… я забыл. Так бывает, когда живешь третью жизнь подряд. Ну хоть без меня разобрались, что уголь нужен березовый, а не сосновый. И мельницу поставили, чтобы дробить и смешивать получившийся порошок. И инструмент бронзовый использовали, который искры не дает… А то первая партия бахнула так, что подмастерью чуть пальцы не оторвало. Благо там пороха всего щепотка была. Крутится в голове… Натрий… Калий… Кальций… Что-то из них хорошо, а что-то плохо… Поташ… При чем тут поташ? Поташ — это точно калий. Его издревле делали из белой золы… Да и сейчас делают. Мыло как иначе получить? Да! С поташом делали раствор, а потом осаждали какие-то лишние соли. Калиевая селитра так получалась. А еще зернение! Зерненый порох не намокает так! Точно. Значит, делаем лепешки, дробим, просеиваем, убираем пыль… Вроде бы так… Не тротил, конечно, но для наших целей пока сойдет. Если не получится нормальный порох получить, Ольвию нам не взять. Только парней зря положу…
Глава 14
Полтора месяца спустя. Конец февраля 896 года. Окрестности Ольвии (в настоящее время развалины недалеко от д. Парутино, Очаковский р-н Николаевской области).
Конец зимы — самое поганое время в степи. Скот голодный и тощий, а если оттепели перемежаются морозами, то он и вовсе валится от бескормицы и ран на ногах. Кони пробивают копытами наст, добираясь до травы, а за ними идут бараны, подчищая дочиста жухлую осеннюю растительность. Так они и живут вместе. Баранам без коней совсем тяжко. Степняки же в это время молятся, чтобы тепло пришло быстрее. Они сидят на зимних кочевьях, где столетиями пережидали холода предки, и греются в робком пламени очага, куда бросают кизяк. Плохо зимой в степи, и никто не ждет врага. Последним дурнем надо быть, чтобы сунуться туда до тепла…
— Окружайте! — скомандовал я при виде очередного аула, где зимовали не то мадьяры, не то болгары. Я не разбирался, мы резали всех подряд.
Войско шло стремительным маршем, рассыпавшись на несколько колонн. Здешние места орденские егеря знали неплохо, и множество аулов встретили нас малолюдством и изувеченными оспой лицами. Тут прошла эпидемия, которая собрала свою кровавую жатву. Кое-где люди все еще гноились оспенными язвами и метались в бреду. Они прикрывались от озноба не по местному роскошными одеялами, и я понимал, откуда эта зараза пришла. Деян постарался.
Тут нас никто не ждал, а потому степные роды, жившие селениями по десятку-другому семей, сопротивления оказать не могли. Мы не выпускали никого, а если кто-то и смог избегнуть смерти, то ледяная стужа и голод добьют беглеца за нас. Почему нас не ждали? Ну почему же! Нас ждали, но ждали месяцем позже и на триста миль севернее. Мы обозначили удар в сторону Галича, и каган, который тоже имел свою разведку, собрал там несколько тысяч всадников. Длинного броска вдоль южного берега моря, прямо к жемчужине его державы, не мог предвидеть никто. Безумие это… Полнейшее безумие. Ну а с другой стороны, у Владимира Мономаха ведь получилось. А мы чем хуже? Он разгромил половцев именно ранней весной, истребляя целые кочевья, обессиленные зимней стужей и бескормицей. Они после этого откочевали куда-то к предгорьям Кавказа, на десятилетия дав передышку измученной набегами Руси.
Скота у нас теперь было несметное количество. Воины-пехотинцы жрали мясо как никогда раньше, а в итоге и вовсе пересели на неприхотливых мохнатых лошадок, взятых в кочевьях. Аварские тысячи рассыпались по степи частым гребнем, расчищая дорогу трем батальонам лимитанов, которыми командовал княжич Мазовшанский. Он уже не считал наш поход безумием. После того как приговорили к смерти нобиля из великой семьи, он был готов поверить во все что угодно. А утвердился он в своем мнении окончательно, когда увидел выстрел из трехфунтовой пушки, которую мы тащили в обозе. На нее-то и была вся надежда. На нее и на два бочонка пороха. Больше у нас не было.
— Ольвия, господин! — ткнул рукой княжич. Как будто я сам не вижу.
В морозной утренней дымке перед нами появился город, который я сам и посоветовал восстановить побратиму Кубрату. Стены высотой в десять метров, квадратные башни, построенные имперскими мастерами и небольшие ворота из дуба толщиной в семь пальцев. Зубы обломаешь об этот город, и командир тут сидит умелый, из знатнейшего воинского рода. У него не спят в караулах, и колчаны всегда полны стрел. Чтобы взять Ольвию, нужно несколько месяцев работы требушетов и спокойствие в тылу. Все кочевники из окрестных степей должны убежать и бросить город на растерзание осаждающей армии. Невероятный сценарий, но не для зимы. Зимой степнякам быстро войска не собрать.
Здесь, на берегу Бугского лимана, окруженного почти со всех сторон сушей, раскинулся порт, откуда шло зерно в Константинополь, столицу мира. Вокруг него огромные пространства распаханы трудолюбивым словенским народом, который платил оброк болгарам. Впрочем, тут не всегда так мирно. Усобица в степи — обычное дело. И в такие годы целые роды словен поднимались с места и уходили на север, под крыло к князьям Рюриковичам. Те давно уже заселили плодороднейшее Ополье и теперь сводили лес севернее Оки, рассаживая пришлых людей на новую землю.