Божьим промыслом. Стремена и шпоры (СИ)

— Да, Мориц Вулле, он судья на турнире, вот за ним ты и должен приглядеть.
— Я постараюсь, господин, — заверил его мальчишка.
Прежде чем они ушли, генерал сказал оруженосцу:
— Приглядите за мальчишкой, пока он будет на турнире, и за судьёй приглядывайте, но и не забывайте следить за тем, что там происходит.
— Конечно, господин генерал, — обещал ему фон Готт.
Когда они ушли, он позвал к себе Хенрика и спросил у того:
— Помните у старой тюрьмы ручей, в котором прачки полоскали бельё, я вам показывал его?
— Конечно, господин генерал.
— Так езжайте туда и найдите прачку Ирму.
— И что ей сказать?
— Скажите, что ищете трубочиста Гонзаго, что нам в печах надо трубы прочистить. Скажите, что ждём его.
— И всё?
— Ну, спросите, когда явится.
— Понял, господин генерал, — сказал первый оруженосец и тут же уехал из казарм.
  
Глава 21
 
А сам генерал, хоть и были у него тут дела, хоть и было о чем пообщаться со своими офицерами, в казарме сидеть просто не смог. От волнения, хоть и тщательно скрытого от подчинённых, ни слушать Брюнхвальда, ни смотреть карту города, которую уже почти закончил Дорфус, он не мог. Мысли, мысли, мысли не давали ему ни на чём из второстепенных дел сосредоточиться. Весь его разум был поглощён разными вариантами возможных событий, что должны произойти в ближайшие сутки. И ни о чём другом он и не помышлял. Посему оставаться в казармах был не в силах, иначе так бы и бродил из угла в угол, пугая солдат своей задумчивостью. И тогда он звал фон Флюгена и просил его оседлать коня. И когда дело было сделано, он с хорошей охраной выехал из расположения части.
Ему казалось, что все горожане должны быть на турнире или уж хоть говорить о нём, ну, герольды-то должны. Но нет, город жил своей суетной торговой жизнью, и его не трогали волнения и мысли чуждого ему генерала; телеги, как и прежде, забивали все дороги в городе, склады раскрыты, товары грузятся и выгружаются, главный рынок города — битком. И герольды, выкрикивающие новости, о турнире, что уже идёт, словно позабыли. Они кричали, что грядут сборы налогов на лошадей, а также на печные трубы и что недоимки будут взыскиваться сразу за счёт имущества неплательщиков. Так что лучше всем владельцам лошадей и печей приготовить денежки заранее.
«А может, это и хорошо, пусть проживают дни в обычной суете, не ведая о том, что их ждёт, — размышлял барон. — Да поможет мне Господь. А для этих людей, занятых своею размеренной жизнью, все события, все перемены пусть начнутся «вдруг».
Уж было время обедать, но барон всё ещё не был голоден. Какая тут еда, если волнение от предвкушения событий его не покидало. И, поездив по грязным и шумным улицам так нелюбимого им города, он вернулся в казармы.
И едва он приехал, едва слез с лошади, а Хенрик ему и говорит:
— Он уже пришёл, дожидается вас.
— Кто? — удивился генерал, передавая повод коня оруженосцу.
— Этот трубочист, Гонзаго… Ну, за которым вы меня посылали.
Это сообщение удивило генерала, он-то думал, что ночью к нему придёт сам Виг Черепаха, чтобы получить от него работёнку. Волков прошёл в комнату дежурного и вправду нашёл там необычного для расположения военных человека.
То был молодой темноволосый человек в грязной одежде. Сажа была вечным его спутником, и лицо молодца, несмотря на середину дня, было серым. Но сам человек был хоть невысок, но отлично сложен и даже на вид ловок. Увидав вошедшего генерала, он сразу понял, кто перед ним, и низко поклонился.
— Ты и есть Гонзаго? — спросил генерал, приблизившись к трубочисту и внимательно разглядывая его грязное лицо.
— Я и есть, добрый господин, я и есть, — улыбался человек отличными зубами, которые на фоне его грязного лица выглядели просто белоснежными.
— Хорошо, — барон жестом предложил ему пройти в угол комнаты, поближе к печке.
— Дельце, о котором мы уговаривались с Вигом Черепахой, как раз созрело, — начал генерал. — Надобно его сделать, и на то я готов выдать…, — он немного подумал: жадничать тут было нельзя, уж больно важен был этот шаг в его плане, но и тратиться излишне ему не хотелось, он и так почти все личные деньги, что привёз в город, угробил на организацию турнира, и посему он нашёл сумму, которая ему показалась оптимальной, — сорок монет.
 
— Сорок монет? — переспросил Гонзаго. — И что же нужно сделать, чтобы получить эти деньги?
И в этом простом вопросе прозвучало некоторое сомнение, которое генерал сразу уловил, но смысл которого не понял: почему сомневается трубочист? Уж не мала ли сумма? Но продолжать разговор было необходимо, и барон сказал:
— Да, сорок монет, и я хочу, чтобы за эти деньги немного побили одного человека.
— А что это за человек? — сразу спросил Гонзаго.
— Человек тот не знатен и не знаменит, не нобиль и не чиновник, и бить его нужно не очень сильно.
— А лишь поучить, — догадался трубочист.
— Лишь поучить, но пару костей надо бы сломать, и лучше в ногах.
— Ага, вот оно как, — пытался понять задание молодой горожанин. — Только не пойму я чего-то… С одной стороны говорите, чтобы проучили, с другой, чтобы не шибко сильно. Но чтобы ноги при том переломали, это я так понимаю, чтобы не мешался, чтобы дома посидел, но с другой стороны, кажись, досадил он вам не на шутку, раз вы такие-то деньги готовы на то тратить.
Эти рассуждения были правильные и говорили о том, что этот человек, хоть и чумаз невероятно, но вовсе не дурак. Но ничего объяснять ему генерал, конечно, не собирался. Кстати, при том узнал, что денег, он, судя по всему, малость переплатил. Впрочем, Бог с ними, с деньгами, главное, чтобы дело сладилось.
— Уж больно ты умён, парень, всё на лету схватываешь, — похвалил для начала генерал трубочиста, чтобы польстить тому, чтобы расположить к себе. И цели своей добился: Гонзаго капельку загордился и, снова блеснув своими отличными зубами, заметил:
— При моём ремесле дурнем долго не протянуть.
— Это хорошо, люблю умных, — продолжал барон, — в общем, пусть Черепаха того человечка чуть поломает, но сильно не зверствует. За то и получит сорок монет.
— По нашим правилам задаток надобен.
— Ну что ж…, — генерал полез в кошель. — Раз надобен, так дам десять монет, а сделает всё хорошо — и всё остальное получите.
Трубочист подставил свою грязную ладонь и, получив серебро, задал главный вопрос:
— Так что за человек вам неугоден?
Барон хоть и очень ждал этого момента, но тут сделал паузу, как будто всё ещё сомневался в правильности этого решения, а трубочист, почуяв это, ещё и стал его успокаивать:
— Да уж не переживайте, добрый господин, не сомневайтесь, всё сделаем так чисто, что и комар носа не подточит. Нам сие не впервой, всё знаем, всё умеем. Вы только скажите имя того, кто вам не угодил.
Волков даже усмехнулся после того, как этот молодой человек стал уговаривать его на то, что он планировал не первый день.
— Ладно, — произнёс он, всё ещё улыбаясь, — имя того человека — Мориц Вулле.
— Мориц Вулле…, — кажется, трубочист пытался вспомнить это имя и не мог. — Мориц Вулле… Нет, не припоминаю, сдаётся мне, он и вправду не из первых людей нашего славного города. Я и фамилию эту слышу впервые. А так-то я все фамилии всех городских сволочей наизусть помню.
— Он судья на турнире, — дал подсказку барон.
— Нет, не знаю такого, — всё равно Гонзаго не мог вспомнить этого человека. — А как его разыскать? Не подскажете? Чтобы хоть знать, где его выловить.
— Говорю же, он судья на турнире, что проходит в фехтовальной школе «Непорочной девы».
— Сейчас проходит? — уточнил горожанин, удивив генерала своей неосведомлённостью.
— Сейчас, сейчас, — отвечал ему барон. — Но, может, тебе и нет нужды туда ходить, там у меня человечек один за этим судьёй приглядывает, он должен к вечеру сказать, где этот судья проживает, тогда и ваше время настанет.