...Не повод для знакомства
Тома… Горячая волна прижала его к креслу и отчего-то вдруг как будто тесноваты стали брюки. Тома, Томусик… С того памятного закрытия сезона он ни разу ее не видел. Они расстались на причале на речном вокзале, где высадились из "Ракеты". Всю дорогу он развлекал анекдотами компанию, делая вид, что не замечает Тамариного присутствия. А ее и правда будто не было. В углу, прижавшись к иллюминатору, сидела лишь тень ее. Совсем белое, обескровленное лицо с глубоко запавшими огромными глазами, полными боли и нечеловеческой грусти. Владу так хотелось прижать ее к себе, осыпать поцелуями это бледное лицо, вновь ласкать ее хрупкое, почти невесомое тело… Но нет, нельзя. Нельзя показывать свои слабости на людях. Нельзя, чтобы его друзья поняли, что он, Влад Неугомонный, попался в сети такой простушки, влип. Ловил-ловил рыбку, да сам же и попался на свой крючок. И чем она его взяла? Совсем неопытная и неумелая в постели, почему же ему было так хорошо с этой девочкой-подростком? Как удалось ей доставить ему, опытному любовнику, невиданное доселе удовольствие, небывалые, совершенно феерические ощущения? Как смогла она завести его до такой степени, что он всю ночь, практически без перерыва, наслаждался ее хрустальным телом? Он был изможден, иссушен, выжат этой ночью любви, почти смертельно обессилен, но не насыщен, не пресыщен ею, своей ночной фиалкой. Он и сейчас, видя ее лишь боковым зрением, изображая из себя душу компании и с выражением рассказывая очередной пошлый анекдот, вместо смеха благодарных слушателей слышал только учащенный стук крови в ушах, оглушительный в окружающем шуме. Он прямо сейчас, сию минуту, готов был вновь оказаться в постели с Тамарой, и вновь предаваться любви целую ночь. Ведь ею нельзя насытиться! Нельзя насытиться этим маленьким, прозрачным телом, таким маленьким, что… Вот оно! Вот в чем дело! Маленькое тело. Да, в этом все дело. Она слишком маленькая для него, да к тому же и девственница. Была… Но была еще совсем недавно, и все у нее там маленькое, детское. Вот почему ему было так восхитительно здорово. Он с трудом входил в нее, даже не входил, а попросту вгонял, вбивал себя. Маленькая, маленькая, моя маленькая — стучала в ушах кровь. Маленькая…
От нахлынувших воспоминаний стало жарко, брюки, казалось, вот-вот лопнут… Шаловливая рука невесты, оставив в покое руку Влада, пустилась в путешествие по его длинному телу. Сначала, словно невзначай, коснулась его живота. Потом, осмелев, опустилась ниже. Ощутив под легкой тканью брюк нечто большое и твердое, Любаша испугалась и обрадовалась одновременно. Испугалась его неправдоподобных, огромных размеров. А обрадовалась тому, что это она его так возбудила, значит, он тоже хочет ее, и ничуть не меньше, чем она его, а, пожалуй, судя по размерам "инструмента", гораздо больше…
После просмотра кинофильма (именно "просмотра", ведь почти весь фильм они банально просмотрели) будущие супруги отправились на квартиру к Любаше. Для любимой дочери папаша расстарался, и уже на третьем курсе университета Люба могла похвастаться перед сокурсниками собственной квартирой, правда однокомнатной, но зато отдельной, где и имела немало возможностей попрактиковаться в любовных упражнениях. Несмотря на внешнюю непривлекательность, недостатка в любовниках Любаша обычно не испытывала — девочка хоть и некрасивая, зато более, чем обеспеченная, из очень хорошей семьи, да еще и уламывать ее не было никакой необходимости, сама практически выпрыгивала из трусиков… Да к тому же еще и подхарчиться можно на халяву, чем не уважительная причина для вечно голодного студента?
Вместо ужина, или хотя бы чашечки чаю, как полагается в приличных домах, Владу было предложено тело. Вот так просто, без затей, без прелюдий, практически в прихожей. Любаша все делала сама: сама себя предложила, сама разделась, сама сняла штаны с партнера… Владу оставалось только трудиться непосредственно над телом, пытаясь удовлетворить ненасытную невестушку. Сам он при этом не получал и малейшей доли того наслаждения, которое привык получать от женщин. Секс с Любашей был не то, чтобы хуже, чем с маленькой Томой. Несмотря на все ее ухищрения, на ее немалый опыт в любовных забавах, это было худшее, что когда-либо происходило с ним за всю его многолетнюю практику! Больше всего это было похоже на онанирование в пустую бездонную бочку. Одно лишь отличие — от бочки можно вогнать занозу. А от Любы? Кабы чего похлеще не подцепить… И на этом "сокровище" он обязан жениться?!
Несмотря на данный себе раз и навсегда зарок не противиться воле отца, Влад попытался увернуться от женитьбы на Любе. Выбрал момент, когда у отца было хорошее настроение, вызванное благодарностью от самого Главнокомандующего за проведенные на высшем уровне совместные с воздушно-десантными войсками учения, и подлез с разговором по душам:
— Ты знаешь, папа, мне кажется, Любаша будет мне не очень хорошей женой…
Владимир Петрович насторожился:
— Что значит "не очень хорошей"?
Влад картинно стушевался, якобы стесняясь говорить о таком:
— Ну, знаешь, как это бывает?.. Мне кажется, она не будет верна мне… И вообще, вряд ли я ей нравлюсь, да и, честно говоря, она мне тоже не очень нравится. Собственно, мы вообще не подходим друг другу. Пап, может, я лучше на ком-нибудь другом женюсь? Вот у меня есть одна на примете, скромная, тихая, такая будет идеальной женой для меня…
Отцовское благодушие как рукой сняло. От гнева он побагровел до самых ушей, глаза, молниеносно налившиеся кровью, почти вылезли из орбит и он заорал хорошо поставленным ором, натренированным на подчиненных:
— Молчать! Я не желаю этого слушать! Этот вопрос решен раз и навсегда. Я сказал: женишься на Любе, и никаких гвоздей! Этот вопрос больше не обсуждается.
— Да, но папа, — Влад попытался было возразить, да безуспешно, его голос утонул в отцовском рокоте.
— Я сказал: молчать! Если уж на то пошло, если уж ты нашел себе бабу по душе — трахай ее, сколько угодно, но женишься ты на Любе. Все ясно? Вопросы есть?
— Вопросов нет, — заучено ответил сын. Ну что ж, по крайней мере, он попытался подкорректировать судьбу. Нет, так нет. Значит, придется жениться на Любаше, а трахать, по совету папы, Тому. Так тому и быть.
Тома
После памятного закрытия сезона, а для Тамары — открытия взрослой жизни, прошло больше месяца. За все это время от Влада не было ни ответа, ни привета. Тома не знала, радоваться этому обстоятельству, или плакать. С одной стороны, было безумно больно сердцу, что он так подло с ней обошелся — лишил чести, наигрался вволю, получил свою порцию удовольствия, и был таков. Он даже не проводил ее домой тогда, и ей, с трудом передвигающей ноги, пришлось тащиться с тяжеленной сумкой через весь город, трясясь в переполненном транспорте.
С другой стороны, она радовалась тому обстоятельству, что не надо смотреть в его глаза, сгорая от стыда и позора, не надо больше испытывать боль физическую, которой сопровождается так называемая плотская любовь. Как могут некоторые испытывать при этом приятные ощущения?! Это же сущий ад, позорная пытка для тех, кто не сберег девственность для мужа! Но ведь и Марина, и Люда, Тамарины подружки, уже давно не девственницы, хотя и незамужние, обе рассказывали ей, как это здорово — заниматься любовью с любимым человеком. И даже с не очень любимым, а то и вовсе нелюбимым. Тамаре всегда были неприятны такие разговоры, ей претил цинизм подруг, их "легкое" отношение к любовным приключениям, их призывы к свободной любви. Они уже давно посмеивались над Тамариной девственностью, подтрунивали над ее сверхсерьезным отношением к мужчинам. Они любили рассказывать малоподкованной в подобных вопросах подруге о том, как это здорово, как фантастически приятно, и что вовсе необязательно принадлежать одному мужчине. И не просто необязательно, а даже глупо и вредно для здоровья отказывать себе в удовольствии испытать наслаждение от связи с чужим мужчиной. Объясняли они это тем фактом, что, если ты познаешь только одного мужчину, как ты сможешь быть уверена, что это именно тот, который создан для тебя? Ведь познать и понять можно только в сравнении.